Живые и мертвые

месте? Наверное, не перенесла бы... Она вспомнила все бессонные ночи, когда она гадала, что с ним там, на фронте; сколько раз казалось, что его взяли в плен, то казалось, что в него стреляют, то казалось, что он где-то ранен, и мечется в бреду, и кричит ей: "Маша! Маша!" - и стучит зубами о край жестяной кружки. И вот почти все, о чем она думала, - правда: в него стреляли, его ранили, он был в плену, он просил пить и кричал: "Маша! Маша!" - и задыхался от жажды, и некому было перевязать его.

- Что ты молчишь? Что же мне, по-твоему, делать? - спросил Синцов.

Она придвинулась и, положив его забинтованную голову себе на колени, сказала:

- Я не знаю. Ты, наверное, сам знаешь лучше.

Она и в самом деле еще не знала, что ему ответить. Но она знала главное: он должен чувствовать, как она его любит. Это и было самым нужным ему ответом, и он, почувствовав силу ее душевной поддержки, вдруг просто и коротко сказал ей о том, что уже почти решил до ее прихода: он с утра пойдет в райком, где его когда-то принимали в партию, пойдет, все расскажет, и пусть решают, как с ним быть. А боится он теперь только одного: чтобы в последнюю минуту не случилась глупость, чтобы его не задержал на дороге какой-нибудь патруль.

- Я пойду с тобой, - сорвалось у Маши, прежде чем она успела подумать, что не может этого сделать: до утра - комендантский час, а ровно в семь за ней придет эта проклятая машина!

- Значит, возьмешь за руку и отведешь, как маленького, - улыбнулся он в темноте. - Ладно, обсудим.

Он снова становился прежним - большим, сильным и спокойным.

- Я совсем забыл про одну вещь. - Он, кажется, снова улыбнулся. - У тебя нечего поесть? Я отчаянно голоден.

- Что же ты не сказал раньше? Я же тебя спрашивала!

- Тогда не хотел. Разыскал тут без тебя какую-то довоенную горбушку. Пришлось размачивать под краном.

- Ах ты бедняга! У меня есть в шинели немножко галет и банка консервов, только не знаю, какие...

- Какая разница? - рассмеялся Синцов. - Даже если кильки - выпьем потом по пять кружек воды, только и всего.

- Ты лежи, - спуская босые ноги на пол, сказала Маша. - Я пойду принесу.

- Еще чего! - сказал он, тоже спуская ноги.

Оба встали. Она, накинув на плечи шинель, а он, завернувшись в одеяло, прошли на кухню и сели за стол. Маша вынула сверток с уже успевшими искрошиться галетами, а Синцов с трудом вытащил у нее из другого кармана шинели большую банку консервов.

- То-то я все время думал: что это на ногах лежит такое тяжелое? рассмеялся он.

- Я совсем забыла про нее.

Синцов открыл кухонным ножом банку.

Они сидели друг против друга и ели мясные консервы, макая в банку кусочки галет. Потом Синцов выпил остатки соуса и, улыбнувшись, посмотрел на Машу.

- Эх, и смешные, наверное, мы с тобой сейчас! Сидим на кухне друг против друга, босиком...

Он зевнул и виновато улыбнулся.

- Ты знаешь, хоть и стыдно, а поел - и сразу в сон, как голодную собаку...

- А что же стыдного?

И, чтобы ему