Живые и мертвые

тебе помочь, ты, по-моему, очень ослабел.

- Да, немного ослабел. - Синцов взял ее маленькую, чистую руку в свою, большую, грязную, и на секунду испытал желание до боли стиснуть ее.

- Я совсем забыла. Может, ты хочешь есть? - спросила она.

- Нет, пока не хочу, - сказал он, с удивлением почувствовав, что и в самом деле не хочет сейчас есть. - Иди на кухню, а я разденусь тут и приду. - И, увидев через дверь брошенную на стол Машину шинель, добавил: Только дай мне шинель, я ее накину.

Он подождал, пока она принесла шинель и ушла, проводив ее глазами, спустил ноги на пол и стал стаскивать сапоги.

Потом он стоял на кухне в жестяном тазу, а Маша мыла его, как матери моют детей, как старые няни моют в госпиталях больных и раненых.

Когда Маша стала мыть его, она сразу заметила у него два красных рубца на боку.

- Ранили? - тихо спросила она, и он молча кивнул: да, ранили.

- Дай мне, пожалуйста, кружку воды, - сказал Синцов, когда Маша, как больного, обхватив под мышки и подпирая плечом, довела его до постели и усадила.

Пока Маша ходила за водой, он лег. Простыни были чистые, с неразгладившимися складками, поверх простынь и одеяла лежала Машина шинель. Он потрогал пальцами надетую на себя после мытья чистую полотняную рубашку, потом понюхал ее - рубашка, несколько месяцев лежавшая вместе с Машиными вещами, пахла знакомым одеколоном. Другая такая же рубашка была надета на подушку вместо наволочки.

Маша принесла ему воды, пока он пил, закрыла дверь и подняла на окне штору, а потом, приняв у него кружку, быстро разделась и легла рядом с ним, зябко подоткнув под бок полу шинели.

- Почему ты не спишь? Ты же так устал, я чувствую.

- Устал, а спать не могу.

- Зачем ты садишься?

- Так мне легче рассказывать. Я должен, я хочу рассказать тебе...

- Потом. Лучше ляг. Ты устал. Я просто боюсь за тебя, так ты устал. Может, тебе мешают спать прожекторы? Я встану и опущу штору...

- Ничего мне не мешает.

- Ну, тогда накрой плечи. На шинель. Тебе будет холодно. Ты непременно хочешь сидеть?

- Да... Ты даже не знаешь, что значит для меня сегодня увидеть тебя...

- Почему не знаю?

- Нет, не знаешь. Пока я тебе не расскажу всего, что со мной было, ты не можешь знать. Когда расскажу, тогда будешь знать. Ты даже не представляешь себе, какую необыкновенную благодарность я испытываю к тебе сейчас.

- Благодарность? За что?

- За то, что любишь меня.

- Какая чепуха! Разве можно за это благодарить?

- Да, можно благодарить.

Она почувствовала, что он взволнован еще чем-то, не только их свиданием, но не могла понять: чем? Она сама была полна благодарности к нему за то, что он воевал, что был ранен и остался жив, за то, что он снова здесь, с нею... Но за что ему быть благодарным ей, она искренне не понимала. Не за то же, что она целовала ему руки и мыла ноги, не за то же, что любит его, как раньше или еще больше?.. В конце концов, это так естественно, как же иначе?

А он и в самом деле испытывал