«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

Здравица, провозглашенная лейтенантом Никулиным, была поддержана стихийно возникшим мощным троекратным «Ура!», выразившим беспредельную преданность и любовь всех присутствующих к товарищу СТАЛИНУ.

К сожалению, второй день всенародного торжества по случаю присвоения товарищу И.В. СТАЛИНУ звания «Герой Советского Союза», высшего воинского звания «Генералиссимус Советского Союзам» и награждения вторым орденом «Победа» был омрачен в дивизии чрезвычайным происшествием.

28 июня командир 7-й стр. роты 15-го стрелкового полка старший лейтенант Габуния, вторые сутки отмечавший исключительные заслуги Верховного Главнокомандующего товарища И.В. СТАЛИНА с еще пятью однополчанами-грузинами, каждый тост-здравицу запивал рюмкой французского коньяка «Акмевита» и в результате опьянел сверх меры. Возвращаясь на квартиру, он, потеряв ориентировку, в 21.20 забрел на территорию склада артиллерийского снабжения дивизии и в условиях полной видимости, несмотря на неоднократные окрики часового рядового Коморина «Стой, стрелять буду!» и предупредительный выстрел в воздух, полез сквозь проволочное ограждение. Затем, преодолев заграждение, он двинулся к штабелю с артиллерийскими снарядами, в связи с чем Коморин произвел из автомата второй предупредительный выстрел. Тогда ст. лейтенант Габуния, выхватив пистолет ТТ, с криком «За Родину! За СТАЛИНА!» бросился к часовому, на ходу стреляя в него, и ранил Коморина в плечо, после чего Коморин применил оружие и с расстояния в шесть метров убил подбегавшего старшего лейтенанта Габуния.

Все это произошло на глазах проходивших мимо трех очевидцев, офицеров дивизии, которые подтвердили факт нападения на часового.

Действия рядового Коморина являются уставными, правомерными и не влекут за собой уголовной или другой ответственности. Возможность террористических намерений с его стороны в отношении ст. л-та Габуния отделом контрразведки дивизии полностью исключается. Следствие ведет Военный Прокурор дивизии, который заявил, что дело будет прекращено.

Полковник Наумов.

ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИТОТДЕЛА 425 СД

Доношу о хулиганском поступке командира батареи ст. лейтенанта Ковалева.

18.06.45 г., будучи выпивши, он решил жениться на немецкой женщине Шевель Марте, по профессии маникюрше, разведенной с мужем немцем.

Чтобы войти к ней в доверие, Ковалев написал ей филькину грамоту: на незаполненном бланке благодарности за отличные боевые действия от Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища И.В. СТАЛИНА он вписал фамилию Марты Шевель и свою, и выдал эту бумагу немке как свидетельство о регистрации брака.

Получив данный «документ», М. Шевель на радостях устроила свадебный ужин с выпивкой и провела ночь со ст. лейтенантом Ковалевым, но на другой день, обнаружив отсутствие на бланке печати или штампа, решила проверить правильность оформления брачного свидетельства и заодно выяснить, какие у нее теперь права и привилегии как жены советского офицера.

Она отправилась в комендатуру, где дежурным офицером бумага была отобрана и немедленно было проведено расследование.

Приказом командира дивизии ст. лейтенант Ковалев за дискредитацию офицерского звания, потерю бдительности и физическую близость с немецкой женщиной арестован на 10 суток домашнего ареста с удержанием 50 % денежного содержания за каждый день.

За преступно-неуважительное отношение к бланку с изображением Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища И.В. СТАЛИНА ст. л-ту Ковалеву будет задержано на 12 месяцев присвоение очередного воинского звания «капитан».

Полковник Фролов.

58. Поторопились

Я заступил на суточное дежурство. Утро началось с рейда по лагерным постройкам. Заглянул на кухню, в лазарет, продуктовый и дровяной склады, на водокачку и в баню, днем — принял новую партию репатриантов и распределил их по баракам. Все проходило в обычном режиме. Ночью предстояло совершить обязательный обход всех помещений, проверить караул, охрану и сделать запись в дежурном журнале. День был обычный и не предвещал никаких неожиданностей.

После обеда меня вызвал майор Гаврилов и сообщил, что принято решение отправить Эльзу Треншель в Восточную Пруссию. Меня удивило, что я об этом не знал, но он сказал, что это выяснилось только утром, так как сегодня отправляется эшелон с немцами на территорию союзников, и добавил, что не надо об этом сообщать самой немке, и вывоз ее с территории лагеря провести под каким- нибудь предлогом, например, получения разрешения на оформление брака с Зайковым.

— Твоя задача доставить ее на станцию, а я немедленно подготовлю необходимые документы.

Вместе с переводчиком мы пошли к ней в барак.

— Фрау Треншель, — сказал я ей, а переводчик перевел, — мне, как ответственному дежурному по лагерю, поручено передать вам, что вас вызывают в вышестоящий штаб для решения вопроса регистрации брака с Павлом Зайковым. Пока он юридически не оформлен, ваша совместная с ним репатриация в Советский Союз невозможна.

Глаза Эльзы засияли от счастья, она постоянно что-то радостно лопотала:

— Пауль, мой дорогой Пауль, наконец мы всегда будем вместе! — Равнодушным бесцветным голосом переводил переводчик и добавил; — Она спрашивает, не можешь ли ты поехать вместе с ней?

Через час машина с Эльзой в сопровождении меня и старшины Федченко проехала под аркой «Счастливого пути!», покинула лагерь и покатила в сторону железнодорожной станции. Прибыв на станцию, мы довели Эльзу до платформы и я передал ее документы начальнику эшелона. Когда Федченко стал сажать ее в теплушку, Эльза поняла, в чем дело. Она бросилась на него как тигрица, отбиваясь руками и ногами, четырех автоматчиков расшвыряла как котят, протяжно выла и кричала:

— Пауль, меня обманули!!

Она доверилась моим словам, даже не забежала к Зайкову сообщить, что уезжает из лагеря, а я, одураченный Гавриловым, так чудовищно ее обманул. У меня все поплыло перед глазами, когда увидел эту душераздирающую сцену, голова не могла осознать и понять, как это произошло. Вернувшись со станции душевно разбитым, я первым делом зашел к Гаврилову и с порога ему выпалил:

— Сволочь ты, Гаврилов! Что ты сделал?! Это ты послал меня! Я тебе не верю! Это твое решение! И я такая же сволочь! Фашисты мы, эсэсовцы!

Вечером я мельком видел Павлика Зайкова, он прошел в пяти метрах, не заметив меня, с каким-то ненормальным потерянным лицом. Он везде искал Эльзу, а я… боялся встречи с ним.

Узнав об отправке Эльзы Треншель, меня и Гаврилова вызвал начальник политотдела полковник Бутенко. В кабинете уже находился подполковник Полозов, на его спокойном непроницаемом лице ничего нельзя было прочесть, но стальные глаза смотрели жестко, и мне стало как-то не по себе.

Он вытащил из своей неизменной черной папочки листок и зачитал полученную накануне шифротелеграмму с грифом «Секретно»:

— «Управление по делам репатриации при Военном Совете Группы Оккупационных войск в Германии повторно просит срочно сообщить, находится ли в лагере немецкая гражданка Эльза Треншель и какие условия ей созданы?» — затем продолжил. — Я занимаюсь сбором информации по этой немке, а в это время ее без разрешения руководства лагеря в спешном порядке отправляют в Западную зону, — и, обращаясь к Гаврилову, грозно спросил: — Кто вам дал право отправлять немку в американскую зону? Кто здесь командует, вы или мы?

— Поторопились, — удрученно промолвил полковник Бутенко.

— Выходит, поторопились, — пробормотал Гаврилов и попытался улыбнуться.

— Мне сказали, что она беременна, это правда? — спросил Бутенко у Полозова.

— Да, правда. Зайков это подтверждает.

— Обман! Вранье! Все беременные у нас зарегистрированы, состоят в специальном списке, — запротестовал Гаврилов, — и питаются по другой норме.

— Молчать! — вдруг повысил голос Полозов. — Вы очень много на себя берете!

Гаврилов побагровел и, наклонив голову, молчал.