Богатство

цына.

- Навестите меня, Викентий Адамыч...

Пуцына вскоре явился, заметно облинявший. Памятуя о том, что война закрыла ему дорогу в Японию, которую он умел хорошо и красочно описывать, Соломин спросил:

- О чем же сейчас кропаете?

- Да так... о Колыме.

- Вы же там не были.

- И нет дураков, которые бы о Колыме мечтали. Но тема уж больно захватывает - бродяги, золото, дичь!

- Не нашли вы себя, - ответил Соломин, раскуривая последнюю папиросу последней, кажется, спичкой. - Колыма - это еще не тема. Там только волков хорошо морозить... Деньги есть?

- Нету. А надо?

- Очень.

- Не похоже, что вы с Камчатки.

- Похоже, милый, похоже.

- Тогда посидите. Сейчас деньги будут...

Пуцына ненадолго удалился в зал, где шла игра в карты, и вернулся, имея в кармане полтысячи рублей.

- Половину мне, половину вам. Отдавать не стремитесь. Я их, глупцов, на "гильотине" в момент срезал.

Он откровенно показал шестерку, которая в его руке тут же превратилась в девятку. Потом предъявил трефового валета и мгновенно обратил его в даму пик.

- Опять вы за старое? - вздохнул Соломин.

- Какое там старое! Пальцы уже не те... халтурю.

Вечером Соломин заказал в номер бутылку шампанского и хороший ужин с фруктами. Сидел и думал - как жить дальше? Тут-то он еще раз помянул Плеве недобрым словом.

- А я вот живу! Пусть на деньги от "гильотинки", но все равно живу...

Хорошее вино - шампанское: от него под забор не поедешь, а, напротив, захочешь порхать вроде жаворонка.

Кто-то постучал в двери номера. - Пра-ашу! - отозвался Соломин. Предстала вдруг во всей красе та самая дама, которую он год назад оставил в Хабаровске, умоляя не бывать в номерах Паршина с адвокатом Иоселевичем. Женщина заметно похорошела и была одета с вызывающей роскошью. На правах старой знакомой она чмокнула Соломина в щеку, со свободной непринужденностью расселась в кресле напротив, терзая нежную лайку перчаток.

- Боже мой, боже мой, как я рада вас видеть! - напористо заговорила она. - Сколько слез, сколько драм, сколько... Теперь дело прошлое, и я могу быть вполне откровенна: вы - мое единственное женское счастье! Андрей Петрович, ради нашей пылкой любви, ради всего, что было, выручите меня.

Исполнив эту увертюру, она стыдливо потупила взор, чтобы Соломин мог разглядеть, какие у нее длинные ресницы. Налюбовавшись, Соломин ответил:

- Охотнейше выручу. Что вам угодно?

- Я не слишком затрудню вас глупой просьбой. Мне нужно хотя бы десять, пятнадцать, двадцать... пусть даже тридцать черно-бурых лисичек. Вы не смеете отказать мне! Я сплю и вижу себя в прелестном манто. Выручите. Я же хорошо знаю, что все, кто побывал на Камчатке, все они...

Соломину стало тягостно, как никогда. Он сказал:

Неужели, мадам, вы полагаете, что на Камчатке все так и разложено: вот лисицы, вот песцы, вот бобры - бери, что надо, и уезжай. Между тем осмелюсь заметить: камчатские начальники - это еще не трапперы. Я же всегда был негодным стрелком