Бородинское поле

Эти два последних слова Оскар мысленно всегда

произносил с иронией, а вслух вообще избегал их произносить,

потому что слишком откровенно в них звучали фальшь и

лицемерие. Он-то знал их подлинную цену.

Оскар трезво оценивал происходящую сейчас в США

"молодежную революцию". Бунт молодежи его, как и его коллег

из правящего класса, не пугал: он знал, что власти полностью

контролируют это движение; опытные политиканы, используя

средства массовой информации, хорошо отлаженную

пропагандистскую машину, направляют бурный поток

молодежных эмоций в нужное им русло, добавив в этот поток

мути и грязи, составленной из секса и марихуаны.

Идеологические стратеги господствующего класса США

поставили во главе "молодежной революции" своих людей,

вроде Эбби Хофмана и Джерри Рубина, которые, бравируя

направо и налево словом "революция", одурманивали

незрелых юнцов и девчонок наркотиками и беспардонным,

откровенным сексом, для определения которого слова

"половая распущенность" звучат слишком благородно,

пожалуй, целомудренно. Был брошен "революционный" лозунг:

все дозволено, делай все, что хочешь, каждый человек имеет

право на любой поступок. В этом, мол, суть подлинной

свободы. Молодежь должна освободиться от гнета домашнего

очага и пойти "куда глаза глядят". И пошла, ведомая

новоявленными "пророками", вроде Джерри Рубина,

прозванного Моисеем похищенных детишек из предместий.

Мальчишки и девчонки бросали уют и комфорт домашнего

очага и оседали в трущобах Нью-Йорк-Сити, предаваясь

разврату. Вожди "революционной" молодежи и теоретики

"революции", ее идейные лидеры, щедро финансировались

власть имущими. Появился мутный поток книг и статей, в

которых описывались сексуальные сцены из жизни подростков,

пелись гимны марихуане, одновременно критиковался

существующий строй с его ханжеством и буржуазной моралью,

с его запретами на свободу. Имелась в виду сексуальная

свобода. "Секс - проявление естественного инстинкта, и

подавление его неестественно и противозаконно, - вещали

идеологи взбунтовавшейся молодежи. - Непристоен не секс в

его откровенных проявлениях, а запрет на наслаждения,

которым предаются все, только скрыто, тайком".

Пропаганда секса достигла своего апогея в фильме

"Глубокое горло", о котором даже плотоядный Оскар не мог

вспоминать без омерзения. А между тем наемные критики

писали, что "этот фильм способствует расширению людских

сексуальных горизонтов".

Юные "революционеры", жаждущие общественно-

социальных преобразований, под руководством заранее

подкупленных "вождей" устраивали пожары, сжигая отбросы на

свалках, и радовались, когда об их "подвигах" трубила пресса и

телевизионные репортеры. Это была детская игра в

революцию, и на нее смотрели как на аттракцион. Она не

пугала не только умного, проницательного Раймона, но даже

бешеного генерала Переса. Однажды Оскару попался

"подпольный" журнал "Либерейшн". Редактор его, некто

Деллинджер, писал: "Наша цель - уничтожить власть, рассеять

ее, разобщить, демократизировать... В отличие от некоторых

"старых левых" мы не стремимся к захвату власти как к

конечной цели, с тем чтобы со временем даровать ее народу, а

до тех пор разумно распоряжаться ею. Наша цель

противоположна: мы стоим за разрушение власти".

Строки эти вызвали на тонких губах Оскара ироническую

улыбку, и только. Иное дело "Черные пантеры". Они

представляли серьезную угрозу, потому что взялись за оружие

и потому что у них были свои вожди, которых не так легко и

просто было купить. Эти отчетливо представляли себе, кто их

враг, у них была программа и цель. Мысль о "Черных

пантерах" вызвала в памяти Оскара статью активного деятеля

Компартии США Филиппа Боноски. Этот видный публицист

писал: "...Для негров и пуэрториканцев антисемитизм не имел

никакого отношения к политике и был всего лишь реакцией на

суровую действительность. Евреи оказывались всюду, где

возникали жизненные трудности: домохозяевами были евреи,

и владельцы магазинов, где их заставляли покупать товары по

высокой цене, и их адвокаты, которые на всех судебных

процессах выступали против них, и большинство судий, и хотя

профсоюзы, к которым они принадлежали, состояли в

значительной степени из негритянских и иноязычных рабочих,

руководители этих профсоюзов опять же были евреи. Если они

отдавали детей в школу, то с большей вероятностью можно

было ожидать, что их учителем был еврей. Создавалось

впечатление, что всякий, кто становится в положение

эксплуататора по отношению к эксплуатируемому, - еврей".

Статья Филиппа Боноски раздражала Оскара тем, что

автор откровенно говорил о той суровой действительности, о

которой, по мнению Оскара, не следовало бы говорить вслух.

Оскар опасался возникновения американского нацизма с

каким-нибудь фюрером во главе. Он хорошо знал историю

зарождения национал-социалистской партии в Германии и

прихода Гитлера к власти, знал и обстоятельства,

способствовавшие шовинистическому угару в Германии. Почва

для подобного угара существует и в США. Вспышкой,

сигналом, последней каплей может стать экономический крах в

результате истощения природных ресурсов, загрязнения

окружающей среды и какого-нибудь стихийного бедствия.

Нина Сергеевна слушала его рассеянно, и плотно

обложившие ее невеселые думы мешали усваивать то, о чем

говорил муж. Она давно замечала, что у Оскара есть другая

жизнь, скрытая от нее, - не девчонки, не увлечение

кинозвездами, а что-то более серьезное, глубокое и

масштабное, чего он не хочет или не может доверить ей,

своему испытанному другу.

Нина Сергеевна медленно, с величавой и совсем не

наигранной усталостью поднялась и сказала просто и тепло:

- Я пойду к себе. Покойной ночи, Оскар.

- Покойной ночи, дорогая. Все будет хорошо.

Оскар оставался сидеть в кресле напротив выключенного

телевизора. В гостиной было темно. Лишь свет от наружного

фонаря, проникающий через большое окно, бросал на ковер

зыбкое и неяркое пятно. Оскар ощущал гнетущую тяжесть во

всем теле. Он знал, что это не физическая усталость, а что-то

другое, серьезное и глубокое, давно поселившееся в его душе

и время от времени дающее о себе знать, как больная мозоль,

на которую нечаянно наступят. "Культ насилия - это вирус

неизлечимой болезни, - мысленно соглашался он с мнением

жены. - Больное общество, без идеи, - это уже не общество, а

сброд, где все шатко и непрочно. Вьетнам это наглядно

показал. А случись испытание посерьезней, что тогда? Беда

обычно сплачивает нацию, объединяет, это верно. Но нацию. А

подходит ли понятие нации для Америки, вот вопрос!"

И на этот вопрос у Оскара Раймона не было

определенного ответа.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Виктор Раймон не любил парные вылеты на бомбежку.

Куда лучше в группе, когда идет армада в полсотни самолетов

волнами. Один заход на цель, удар, разворот, потом еще заход.

В стае оно как-то спокойней и уверенней, когда чувствуешь

рядом крыло приятеля. Но сегодня у него был парный вылет -

две машины шли на бомбежку рисовых полей. Второй самолет

вел Дэсмонд Рили - парень из Детройта, прибывший во

Вьетнам вместе с Виктором. Рили шутил:

- Сегодня мы вроде фермеров: летим на уборку урожая.