Люди ратного подвига<br />(сборник)

Калинин нырнул в башню и по содроганию корпуса понял, что Романенко завел наконец мотор.

— Все, товарищ лейтенант, — повернувшись к Калинину, доложил Фомин и виновато добавил: — С первого не получилось, зато вторым прямо в башню.

Калинин ничего не ответил. Он снова смотрел вперед. Вражеская самоходка курилась дымом. Порывистый, переменчивый ветер доносил частую дробь автоматных очередей, взрывы гранат. Значит, там ведут бой автоматчики. Неравный бой. Им надо помочь.

— Вперед! — скомандовал Калинин и, едва машина тронулась с места, увидел, как на улицу около самоходки густой толпой хлынула вражеская пехота. Не раздумывая больше, Калинин направил «тридцатьчетверку» прямо навстречу этой толпе. Бешено застучал пулемет Аляева, машина вздрогнула — это Романенко переключал передачу, и на полной скорости устремилась вперед. Фашисты сначала остановились, потом, будто по команде, рванулись вперед, но, не выдержав, повернули, побежали, рассыпаясь в стороны, завязая в сугробах.

А «тридцатьчетверка» с бортовым номером «26», разя пулеметным огнем врага, мчалась по широкой станичной улице, запруженной брошенными машинами и орудиями, мчалась к западной окраине станицы, откуда уже доносились частые орудийные выстрелы.

Это в бой вступила танковая бригада.

Смелое решение

Дело происходило на зачете по тактике в Военной академии бронетанковых войск. Слушатель выпускного курса Герой Советского Союза капитан Лапшин на минуту задумался. Потом вспомнил о бое, который ему довелось провести самостоятельно.

Ранним утром гром артиллерийской канонады возвестил о начавшемся наступлении. Деревья, уже от первого залпа сбросившие с себя иней, слегка покачивались. Озаряемые вспышками выстрелов, метались разбуженные птицы. И только люди, занявшие свои места в боевых порядках, спокойно и деловито готовились к тому решающему этапу боя, который определяется коротким и грозным словом «атака».

Около двух часов продолжалась артиллерийская подготовка. Когда артиллерия перенесла огонь в глубину, пехота вместе с танками и самоходно-артиллерийскими установками устремилась к первой траншее противника. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление. Они цеплялись за каждый рубеж, контратаковали резервами, стремясь во что бы то ни стало восстановить положение. Но советские войска, взламывая оборону и перемалывая живую силу врага, шаг за шагом продвигались вперед.

Утром на третий день после начала операции в прорыв была введена подвижная группа. Сметая на своем пути все заслоны, блокируя крупные опорные пункты, она прошла более шестидесяти километров и к вечеру достигла еще одного заранее подготовленного гитлеровцами оборонительного рубежа. Попытки преодолеть его с ходу успехом не увенчались, и командование решило готовиться к прорыву в ограниченные сроки.

Танкисты роты лейтенанта Лапшина окапывали и маскировали свои машины, когда появился посыльный и передал приказание: командиру роты срочно явиться в штаб.

— Лейтенант Гранкин! — негромко позвал Лапшин. — Останетесь за меня. — Затем усталым жестом заправил выбившиеся из-под шлема волосы, потуже затянул ремень и пошел вслед за посыльным.

— Вот что, товарищ Лапшин, — сказал командир бригады, взмахом руки прервав доклад подчиненного. — Есть срочное задание: пройти в тыл, захватить населенный пункт и удерживать его до нашего подхода…

— Слушаюсь, — ответил Лапшин и расстегнул планшетку, чтобы достать карту.

Но комбриг остановил его:

— Нет, приказ получите от командира группы. Пойдемте.

Комбригу уже приходилось ставить Лапшину задачи, требующие самостоятельных действий. Он хорошо знал, что молодой командир роты обладает смелостью и решительностью, поэтому и предложил его кандидатуру командиру группы.

Когда оба сели в машину, полковник спросил:

— Потери большие?

— Два танка, — глухо ответил Лапшин. — Один — на фугасе подорвался, другой — снарядом…

— Да-а-а. Но добавить ничего, к сожалению, не могу…

Лапшин промолчал.

…Штаб подвижной группы расположился в одной из больших палаток, наскоро раскинутых среди леса. Войдя в нее, Лапшин невольно зажмурился от яркого электрического света и у самого порога вытянулся по стойке «смирно». Командир бригады доложил низкорослому, с огромными пушистыми усами генералу. Тот, окинув Лапшина взглядом, подозвал его к столу.

— По данным разведки, линию фронта нетрудно перейти вот здесь, — указал генерал карандашом на карте. — Это километров на пять правее того участка, где стоит сейчас бригада. Отсюда, если идти лесной дорогой, около сорока километров до населенного пункта, который вы должны захватить на рассвете и удержать до подхода главных сил. Численность гарнизона неизвестна. О выполнении донесете по радио… Что вы ему даете, полковник? — спросил генерал комбрига.

— Танковую роту, взвод автоматчиков, бронетранспортер со снарядами… — Усы генерала шевельнулись, обнажив в улыбке ровные белые зубы. — Целое общевойсковое соединение…

— Мы посылаем несколько таких отрядов, — продолжал генерал. — Но на вас лежит особая ответственность. Населенный пункт— узел шоссейных дорог— находится на направлении главного удара. Я не спрашиваю: справитесь ли? Он во что бы то ни стало должен быть захвачен. А я не могу, к сожалению, подсказать, как это лучше сделать. Все будет зависеть от обстановки, и вы должны принять решение самостоятельно.

Единственное, что могу посоветовать, — действуйте внезапно и стремительно!

Генерал выпрямился, протянул руку:

— Желаю успеха, лейтенант!

Лапшин коротко пожал ее, затем приложил руку к шлему, четко повернулся кругом и, забыв про усталость, легкой походкой вышел из палатки.

…Ночь выдалась лунная. На глянцевато поблескивавшую поверхность подтаявшего днем и теперь прихваченного морозом снега ложились длинные тени сосен и елей, редким частоколом тянувшихся по обеим сторонам дороги. Танки шли колонной. Лапшин, высунувшись из люка, зорко смотрел вперед, сличая местность с картой.

Прорваться через передний край противника удалось сравнительно легко: участок был лесистый, а гитлеровцы, по-видимому, не имели достаточных сил, чтобы прикрыть его как следует. Выполняя приказ — не ввязываться в бой, беречь снаряды, рота быстро проскочила открытое пространство (фашисты успели сделать всего несколько выстрелов) и углубилась в лес.

Когда до опушки леса оставалось уже совсем немного, Лапшин дал сигнал сбавить ход, Потом приказал перестроиться в боевой порядок: взвод Гранкина пошел справа, Заикина — в центре, лейтенанта Цюрупы — слева. Так, вытянувшись в линию, на укороченных интервалах, рота остановилась в полусотне метров от опушки. Лапшин с командирами взводов прошел вперед. Занимался рассвет. Перед офицерами лежало почти ровное заснеженное поле. За ним километрах в полутора возвышались каменные строения небольшого городка. Его и надо было захватить. Стояла тишина. Только один раз донеслось ленивое тявканье собаки. Затем снова все умолкло.

— Гарнизон! Черт его знает, какие здесь силы? — вслух подумал Лапшин.

— Вижу траншею, — через некоторое время сообщил Гранкин, — проходит по самой окраине… А ближе как будто противотанковый ров.

Лейтенант Лапшин посмотрел в бинокль. Перед окраиной городка местность немного приподнималась, и там действительно вырисовывались изломы небрежно отрытой траншеи. Но больше ничего не было видно. Участок перед траншеей шириною метров в двести не просматривался. Его закрывала небольшая, с очень пологими скатами высота, за которой на карте была обозначена лощина.

— Где? — спросил Лапшин и, только переведя взгляд левее, обнаружил наконец то, что искал. Неожиданная преграда создавала дополнительные трудности, заставляла мысль работать быстрее. «Но ведь ров могли отрыть давно, — подумал Лапшин, — может, никакого гарнизона и нет? А может, ров не сплошной и через него есть проходы?»