Великий перелом

— Предупреждение вы получили. Поступайте, как хотите. Всего хорошего.

Он сделал поворот кругом и, топая, вышел. Теперь, когда наступила настоящая весна, на нем были форменные германские пехотные сапоги вместо русских фетровых валенок, которыми зимой пользовались все, независимо от политических воззрений.

Бэгнолл закрыл дверь, затем обратился к товарищам:

— Так, и что же, черт возьми, мы должны делать со всем этим?

— Думаю, для начала, независимо от того, что сказал Шульц, мы нанесем визит Александру Герману, — сказал Джером Джоунз. — Одно дело — знать, что вас не любят немцы, и совсем другое — узнать, что они собираются в один из ближайших дней дать вам по шарам.

— Да, но что потом? — спросил Кен Эмбри. — Я не слишком рвусь удрать отсюда, но будь я проклят, если буду воевать за нацистов, и вовсе не стремлюсь положить свою жизнь за большевиков.

Бэгнолл просто кивнул, чтобы не повторяться:

— Джоунз прав. Мы узнаем, что известно Герману о том, что собираются делать немцы.

Прежде чем выйти на улицу Пскова, он взял винтовку. Эмбри и Джоунз тоже захватили оружие. Оно имелось у большинства мужчин и у многих женщин: нацисты и красные русские напоминали ему ковбоев и краснокожих индейцев. Но игра здесь может быть более кровавой.

Они прошли через рыночную площадь восточнее развалин Крома. То, что увидел Бэгнолл, ему не понравилось. Лишь несколько «бабушек» сидели за столами, не было ни болтовни, ни шуток, которые звучали на площади даже зимой. Товары, которыми торговали эти пожилые женщины, были совсем убогие, словно они не желали показывать что-то получше из опасения кражи.

Александр Герман разместил свою штаб-квартиру напротив церкви Святых Петра и Павла, на улице Воровского, к северу от Крома. Солдаты Красной Армии, охранявшие здание, с подозрением посмотрели на англичан, но пропустили их к командиру.

Неистовые рыжие усы, которые носил Герман, придавали ему облик пирата. Теперь, когда лицо его стало худым, бледным и усталым, усы казались приклеенными, словно неудачный театральный грим. Огромная повязка по-прежнему охватывала его размозженную руку. Бэгнолл удивился, почему хирурги ее просто не ампутировали: он не мог себе представить, чтобы от изуродованной руки было больше пользы, чем от простого крючка вместо нее.

Он с Джеромом Джоунзом стал рассказывать Герману о предупреждении Георга Шульца. Но партизанский командир отмахнулся здоровой рукой.

— Да, я знаю, — сказал он на идиш, что для него казалось более естественным, чем русский. — Нацист, вероятно, прав — фашисты и мы вскоре снова начнем воевать.

— От этого никому не будет лучше, кроме ящеров, — заметил Бэгнолл.

Александр Герман пожал плечами.

— Им от этого тоже хорошего немного, — сказал он. — Они не собираются двигаться на север, чтобы захватить Псков. Большую часть своих сил они переправили в Польшу для войны с немцами. Мы воевали с немцами до нашествия ящеров и будем воевать после их ухода. Нет причин, чтобы не воевать с ними и сейчас, пока ящеры еще здесь.

— Не думаю, что вы победите. Герман еще раз пожал плечами.

— Тогда мы снова уйдем в леса и снова станем лесной республикой. Мы можем не удержать город, но нацисты не смогут удержать сельскую местность.

Это прозвучало с абсолютной уверенностью.

— Не означает ли эго, что нам здесь места уже нет? — спросил по-русски Джером Джоунз. Благодаря университетскому образованию он предпочитал этот язык немецкому; с Бэгноллом было иначе.

— Вам здесь действительно места нет, — согласился Александр Герман. Он вздохнул. — Я думал о том, чтобы отправить вас отсюда. Теперь у меня такой возможности не будет. Но я призываю вас уйти, пока мы и нацисты не начали воевать друг против друга. До настоящего времени вы делали все, чтобы такого не случилось, но полковник Шиндлер кажется менее разумным, чем его предшественник, — и, как я сказал, опасность со стороны ящеров теперь меньше, так что у нас нет теперь общего врата, объединявшего нас. Двигайтесь в сторону Балтики, пока это возможно.

— Вы дадите нам пропуск для свободного прохода? — спросил Кен Эмбри.

— Да, конечно, — сразу же ответил партизанский командир — Вам следует получить его и у Шиндлера. — Лицо его скривилось. — В конце концов, вы — англичане, и поэтому заслуживаете достойного обращения по законам ведения войны. Вот если бы вы были русскими… — Он покачал головой. — Вам также следует помнить, как невелика ценность этого пропуска — хоть моего, хоть от Шиндлера. Если кто-нибудь пальнет в вас с пяти сотен метров, вы его предъявить не сможете.

Александр Герман нашел листок бумаги, обмакнул ручку в пузырек с жидкостью, которая пахла скорее ягодным соком, чем чернилами, и принялся быстро писать. Он вручил документ Бэгноллу, который кириллицу разбирал с большим трудом. Бэгнолл передал его Джерому Джоунзу. Тот пробежал его глазами и кивнул.

— Удачи вам, — сказал Александр Герман. — Хотелось бы предложить что-нибудь более существенное, чем это, но теперь всего не хватает.

Трое англичан вышли от партизанского командира с угрюмым видом.

— Считаете, что нам надо получить пропуск от Шиндлера? — спросил Эмбри.

— Полагаю, не стоит беспокоиться, — ответил Бэгнолл. — Немцы вокруг — сплошь солдаты, и все они знают, кто мы. Но это ни в коем случае не относится к русским. Клочок бумаги сможет удержать некоторых крестьян от того, чтобы перерезать нам горло как-нибудь ночью, когда мы уснем в стогу.

— Или как раз наоборот, — сказал Эмбри, не желая, чтобы пострадала его репутация циника. — Тем не менее, полагаю, с бумагой нам будет лучше.

— Жаль, что мы не взяли с собой продовольствие и боеприпасы, — сказал Бэгнолл. — Мы смогли бы тронуться в путь прямо сейчас, не заходя домой.

— Это же недалеко, — сказал Джоунз, — и после того, как мы все соберем, предлагаю не праздновать наш уход. Если обе стороны предупреждают, что лучше умотать отсюда, будем дураками, если не послушаемся. Исключая ту сферу, которая касается прекрасной Татьяны, — он печально улыбнулся, — миссис Джоунз дураков не воспитывала.