Великий перелом

Марченко кивнул. Он по-прежнему был зол на весь мир, но не выглядел как человек, готовый палить из автомата в окружающих, что он частенько проделывал. Он приказал Нуссбойму вернуться в свой лагерь.

По дороге он увидел Ивана Федорова, который шел, хромая, в лагерь в сопровождении охранника. Правая штанина у Федорова была в крови. Федоров посмотрел на него, пожал плечами, затем отвернулся У Нуссбойма запылали щеки. Это был не первый случай. С тех пор как он стал переводчиком у ящеров, он почувствовал холодок в отношении к нему людей из его бывшей бригады. Они слишком явственно указывали ему, что он больше не из их числа. Его не просили предать или доносить на них, но они обращались с ним с тем же подозрительным вниманием, которым удостаивали любого зэка, перешедшего из их рядов на работу с администрацией лагеря.

«Я просто остаюсь реалистом», — сказал он себе. В Польше сила была в лапах ящеров, и он сотрудничал с ними. Только дурак мог подумать, что немцы лучше. Что же, Господь никогда не стеснялся превращать дураков в удобрение.

Вот почему он в конце концов оказался здесь. Где бы ни находился человек, он должен крепко стоять на ногах. Он даже служил человечеству, помогая НКВД выжать из ящеров как можно больше. Он доложил полковнику Скрябину, чего хотят бастующие. Скрябин только проворчал.

Нуссбойм задумался: почему он чувствует себя таким одиноким?

Впервые с тех пор, как Джордж Бэгнолл познакомился с Георгом Шульцем, тот явился в полной германской форме вместо пестрой смеси нацистских и большевистских предметов одежды, в которой обычно щеголял. Стоя в дверях дома, в котором проживали Бэгнолл, Кен Эмбри и Джером Джоунз, он выглядел внушительно, важно и угрожающе.

Угрожающе звучали и его слова:

— Вам, проклятым англичанам, лучше убраться прочь из Плескау, пока у вас есть такая возможность. — Он использовал немецкий вариант названия русского города. — Если вы не уберетесь сейчас, не поручусь, что вас выпустят на следующей неделе. Вы поняли, что я сказал?

Эмбри и Джоунз встали сзади Бэгнолла. Словно случайно в руках у пилота оказался «маузер», а специалист по радарам прихватил советский автомат «ППШ».

— Мы поняли вас, — сказал Бэгнолл, — а вы нас понимаете?

Шульц плюнул на пол.

— Сделаешь людям любезность — и получишь такую вот благодарность.

Бэгнолл посмотрел на Эмбри, Эмбри посмотрел на Джоунза, Джоунз посмотрел на Бэгнолла. Они расхохотались.

— Какого дьявола вы хотите оказать нам любезность? — потребовал ответа Бэгнолл. — Насколько я понимаю, вы предпочли бы видеть нас мертвыми.

— В особенности меня, — добавил Джоунз. — Хотя я не несу ответственности за любовные пристрастия прекрасной Татьяны или за их изменения.

Он сказал это таким тоном, словно речь шла о буране, или землетрясении, или каком-то еще стихийном бедствии.

— Если вы будете мертвыми, она не сможет стягивать с вас штаны — это да, — сказал Шульц. — И если вы уйдете, она тоже не сможет стягивать с вас штаны. Так или иначе, не особенно тяните. Я уже сказал. Можете убраться отсюда или умереть — побыстрее выбирайте, что вам больше нравится.

— Кто собирается убить нас? — спросил Бэгнолл. — Вы? — Он бросил взгляд на своих товарищей. — Удачи вам.

— Не будьте дураком, — посоветовал Шульц, — если дело дойдет до настоящего боя, то вы трое будете — как это говорят? — второстепенными потерями, вот чем. Никто и не узнает, что вы мертвы, пока вы не начнете вонять. И будьте уверены, настоящие бои будут. Мы собираемся навести порядок в городе, вот что мы собираемся сделать.

— Полковник Шиндлер сказал… — начал было Бэгнолл и остановился.

Этот следующий по рангу после генерал-лейтенанта Шилла полковник много и правильно шумел о сохранении советско-германского сотрудничества, но у Бэгнолла сложилось впечатление, что это был только шум. Шилл считал, что сотрудничество с русскими — лучший способ защитить Псков от ящеров. Если Шиндлер не…

— А, вижу, вы не так уж глупы, — сказал Шульц, сардонически кивнув в знак одобрения. — Если кто-нибудь нарисует вам картинку, вы сразу скажете, что на ней. Очень хорошо.

Он щелкнул каблуками, словно перед офицером своей армии.

— Почему бы нам не пойти к командиру Герману с этой новостью? — спросил Кен Эмбри. — Вы нас не остановите. Он притворился, что целится в Шульца.

— Вы что, думаете, русские слепы, глухи и немы, как вы? — Шульц откинул назад голову. — Мы здорово надули их в сорок первом году. Второй раз они этого не допустят. Но это не имеет значения. — Он качнулся назад, демонстрируя наглую уверенность. — Если не придут ящеры, мы выметем их вон, в том числе и из Плескау.

Первую часть этого заявления проверить было невозможно. Но вторая точно была близка к истине. Советские вооруженные силы в Пскове и вокруг него состояли из бывших партизан. У них были винтовки, пулеметы, гранаты и несколько минометов. У нацистов имелось все то же самое плюс настоящая артиллерия и кое-какая бронетехника, хотя Бэгнолл не был уверен, есть у них достаточно топлива. Если дело дойдет до открытой войны, вермахт победит.

Бэгнолл ничего не сказал. Спросил только:

— Вы думаете, что у вас будет возможность содержать прекрасную Татьяну, — «прекрасную Татьяну» было сказано по-немецки, — как ручное животное? Я бы не хотел уснуть возле нее после того самого.

Шульц нахмурился, как дождевая туча. Очевидно, он далеко не задумывался. В бою он, вероятно, предоставляет своим офицерам думать за него. Через мгновение туча рассеялась.

— Она, Татьяна, понимает силу. Когда силы рейха показали себя сильнее, чем большевистские, когда я показал себя сильнее, чем она… — Он выпятил вперед грудь, изображая мужественность и значительность.

Английские летчики снова посмотрели друг на друга. Татьяна Пирогова била немцев с самого начала войны и очень неохотно перешла на стрельбу по ящерам. Если Шульц думает, что победа нацистов в Пскове вызовет у нее благоговение перед немецкими сверхчеловеками, то очень разочаруется — вероятно, очень болезненно, а может быть, и летально.

Но стоит ли говорить ему об этом? Лучше не надо. Пока Бэгнолл соображал, как это сказать, Шульц заговорил сам: