Записки солдата

Один в тундре!

Пароход скрылся за выступом берега, огни исчезли, и темнота от этого стала еще плотней. Спотыкаясь о кочки и путаясь в полярном березняке, мальчик прямиком спешил туда, где черная полоска ручья, сделав несколько крутых поворотов, снова вроде бы распрямилась.

Стало совсем темно, и Федя радовался: именно такая ночь и нужна, чтобы ловить рыбу острогой.

Он бросился бежать, чтоб скорей добраться до цели, но споткнулся и упал. «В тундре надо беречь силы, ведь неизвестно, что ждет тебя впереди», — вспомнил он отцовские слова и, вскочив на ноги, быстро двинулся дальше.

Прошло, верно, часа два. Темное русло ручья стало значительно у́же.

Издалека, с реки, донеслось громкое гудение; казалось, летел самолет, но звук шел низом. Мальчик прислушался.

«Глиссер!»

Федя всматривался туда, откуда долетал шум мотора, но не увидел огней. Вдруг, словно приветствуя глиссер, с противоположной стороны глухо прозвучал гудок паровоза, а в небе появился самолет. Мальчик стоял, прислушиваясь к звукам ночной тундры, и ему вдруг стало грустно, что уже нельзя сказать: «Один посреди тундры!»

Нет, он не один… Теперь тундра не пустыня. И в деревне Федор, где всего один дом, есть телевизор!

Ну что ж, можно начинать ловить рыбу. Федя сладко потянулся и спустился с высокого берега к ручью. Вода была черная, от этого ручей казался невероятно глубоким, и на мгновение мальчику стало страшно. Казалось, шагнешь, поскользнешься — и тебя затянет в черную бездну…

Он отошел от берега, сбросил с плеч рюкзак, быстренько наломал сухого хвороста и разжег костер. Пламя осветило тоненькие стволики топольника и зеленоватую лозу, а вода на плесе стала еще чернее.

Сдерживай волнение, Федя подошел к воде. Она сразу утратила свою черноту и показала заиленное каменистое дно. На двух камешках чуть-чуть колыхались кустики скользких водорослей, тоненьких как волосочки. Несколько длинненьких желтых листочков лозы вырисовывалось на темном иле. У самого берега неподвижно лежала почерневшая от времени, покрытая осклизлым мхом коряга. Рыбы не было.

Федя вздохнул и, осторожно ступая, стал обходить плес, — может, рыба схоронилась в водорослях. Он дошел до черной коряги, и сердце у него лихорадочно застучало. Блестящая поверхность сука заканчивалась… рыбьим хвостом! Это был налим! Полуметровый налим лежал без движения у самого берега, согнув длинное тело корягой.

Затаив дыхание, Федя поднял острогу и, прицелясь в налима, изо всех сил опустил в воду. Плес разом потерял прозрачность, и мальчик уже ничего не видел, только ощутил, как рванулась рыбина. Он обеими руками надавил на острогу. Теперь рыбина металась с такой силой, что Федя едва удерживал острогу в руках. Он прыгнул в воду, нащупал голову налима и, ухватив за жабры, одним махом швырнул рыбину на берег.

Потом вернулся к костру и с минуту отдыхал, разглядывая добычу. Вот это налим! Завтра мама и дедушка, даже отец, похвалят его. Эх, увидели бы этого налима товарищи! Да они далеко… Мама и дедушка всегда хвалят Федю. Вот одноклассники бы…

Отдохнув, он пошел дальше вдоль ручья. Острога то и дело цеплялась за кусты, под ноги попадались спрятанные в траве валуны, мальчик спотыкался, падал, снова вскакивал — и так всю дорогу, пока наконец не добрался до нового плеса.

От нескольких больших валунов падали длинные тени, закрывая половину дна, а на освещенной части, едва шевеля плавниками, поблескивали толстыми спинами хариусы. Их было с десяток, и Федя чуть не закричал от удивления и радости.

Рыба стояла недвижимо, выстроясь против течения. Мальчик через силу оторвал взгляд от самого большого хариуса и стал рассматривать дно. Валуны, несколько пучков водорослей. И вдруг его внимание привлекла удивительная вещь. На дне лежало что-то, похожее на ствол дерева. Но здесь же не растет ни одного деревца, нет ничего, кроме жалких кустиков. Откуда сюда могла попасть такая колода? Федя подошел ближе, вглядываясь в продолговатое бревнышко, половина которого скрывалась в тени валуна. Оно было не черное и не серое, каким обычно выглядит дерево в воде, а желтоватое и блестело, как камень. И тут Федя наконец понял, что это такое. Позабыв о рыбе, о самом большом хариусе, он прыгнул в воду: на дне ручья лежал бивень мамонта. Бивень, который стоил огромные деньги и о котором можно было только мечтать. Много тысяч лет пролежал он в земле и теперь, по воле случая, очутился на поверхности. Не иначе, как этим летом здесь обвалился берег. Вода смыла грунт и оставила на дне валуны и этот бивень.

Не обращая внимания на рыбу, которая кинулась врассыпную, Федя потащил бивень к берегу. В воде это было легко, но стоило только вытянуть один конец на сушу, как у Феди не хватило больше сил. Он стал подтягивать к берегу тот край, что оставался в воде, и неимоверным усилием все-таки вытащил бивень на берег.

Только теперь Федя заметил, что весь вымок, а через минуту почувствовал, что зябнет. Он бросился в кусты, набрал охапку хвороста и разложил костер. Греясь, мальчик любовался бивнем, толстым, как рука взрослого человека, одетого в тулуп. Никогда еще ему так не везло! Мальчик восхищался своей находкой, но вдруг его охватило сомнение: а что, если бивень трухлявый? Тогда он теряет свою ценность, из него и мундштук не выточишь, а уж о шахматах нечего и говорить.

Впрочем, определенную ценность имеет и трухлявый бивень: например, его можно отдать в школьный музей. Чудесно! Он отдаст свой бивень в школу, в кружок юннатов. Пусть все видят, какие мамонты ходили по их тундре. Это и в самом деле будет чудесно! Не в каждой школе есть такой экспонат. А на собрании кружка Федя расскажет, как нашел его.

А если бивень не трухлявый? О, тогда ему и цены нет!

Ловить рыбу больше не хотелось, но Федя еще раз сходил на плес и подбил славного хариуса. Но прежнего пыла уже не было, мысли то и дело возвращались к бивню. Что же с ним все-таки делать? Может, отдать родителям? Вот-вот, так будет лучше всего… Дома найдут, как его использовать.

Это было правильное решение, но Федя вздохнул. Почему-то правильные решения неинтересны… И где-то в глубине сознания шевельнулось желание, чтобы бивень оказался трухлявый. Тогда Федя подарил бы его школьному музею. Он представил своих товарищей, классного руководителя, других учителей, которые соберутся вокруг бивня, и улыбнулся. Вот было бы интересно! А надпись на этикетке он сделал бы такую: «От Федора». Он не честолюбив. «От Федора» — означает: от деревни Федор.

Лица товарищей возникали в его воображении как живые, и он не переставал мечтательно улыбаться. Потом попробовал ножом крепость бивня. Тверд, как камень. Но это еще не доказательство, что не гнилой. Ведь бивни слоистые, и между прослойками может быть гниль. Тогда сделать из него что-нибудь невозможно.

Пламя костра стало угасать, вода посерела, кусты, которые ночью казались плотными, как стена, теперь словно расступились, и сквозь них виднелась кочковатая тундра. Неужели наступает утро? Тогда пора возвращаться домой. А как доставить бивень?

Федя насупил брови, приложил палец к носу, что означало высшую степень сосредоточенности, и с минуту думал. Потом вытащил из кармана веревочку, привязал к ней бивень и, столкнув находку в воду, потащил ее вниз по течению.

Он шел уже около часа, как вдруг в кустах что-то затрещало. Федя остановился. Может, медведь заблудился в лесу или волк забежал от оленьих табунов, которые скоро начнут возвращаться? Мальчик непроизвольно стиснул в руке нож и, прислушиваясь, замер.

— Эге-гей! — вдруг раздалось издали. — Э-эй!..

— Папа! — вскрикнул Федя и кинулся навстречу отцу, а через несколько минут вел его к своей находке.

Отец, увидав бивень мамонта, вытаращил глаза.

— Вот это да! И вроде целый! Ну, брат! — Он не находил слов для похвалы сыну, а тот только улыбался. — Что же ты с ним будешь делать? Куда денешь?

— Если трухлявый — отдам в школьный музей. Хорошо?

— А если нет? — Отец прищурился.