Когда гремели пушки

— Что же это такое, полковник? — повернулся всем туловищем генерал Поленов к нашему комдиву.

Комдив навытяжку:

— Это командир пулеметного взвода, товарищ командующий.

— То есть как это командир? — возмутился командующий. — Эта пичужка командир взвода? Вы неуместно шутите, полковник!

— Не шучу, товарищ командующий.

— Командир! Да какой из нее командир! Кто позволил? Да кто ей звание присвоил?

— Вы, товарищ командующий.

— Я?!

«Ну, все, — почти безразлично подумала я, — откомандовала…»

В моей землянке мы беседовали с глазу на глаз не менее часа. Моя короткая биография интересовала генерала Поленова во всех подробностях. Слушая, он переспрашивал, похохатывал, дружески хлопал меня по плечу и даже, как маленькую, дважды погладил по голове. А прощаясь, подарил мне новехонький пистолет-пулемет, который снял с шеи своего щеголеватого адъютанта.

Вскоре из штаба армии пришла важная для меня бумага. Мне присваивалось очередное звание. А главное, я по воле генерала Поленова из мужчины снова превращалась в женщину.

Но, признаться по-честному, особой радости я от этого не испытывала. Добродушный полковник Вишняков из отдела кадров штаба армий оказался прав: мне было абсолютно безразлично, кем я числилась в боевом строю по бумагам. А вот что воевать пришлось за мужчину — это факт. Войну я закончила уже командиром роты. Не шутка. И до сих пор в воспоминаниях вижу себя мужчиной. Синее галифе, строченый ватник, натуго захлестнутый командирскими ремнями, сбоку — полевая сумка и «ТТ», под поясным ремнем — малая саперная и две «эфки» — гранаты, на шее — бинокль, на голове — каска… По ночам поднимаю в атаку роту. Сбитая пулей, со всех ног валюсь лицом в запорошенный снег. В который раз?..

Вольт Суслов

ШЕПТАЛО

Рассказ

Если уж рассказывать о рядовом Кирееве, то начать следует, пожалуй, с майора Дульникова.

Роста майор был высокого. В плечах — от погона до погона все четыре перегона. (Знаете — какие перегоны? Железнодорожные!) А голос у него был — что самая большая труба в оркестре. Правда, пользовался он им редко. Даже, вроде, стеснялся своего баса. С офицерами, с солдатами разговаривал тихо, спокойно. И хотя был строг, дотошлив, до каждого пустяка ему дело, но зря никого не ругал, вспыльчивости за ним не наблюдалось, выдержку имел завидную. Да иначе и нельзя: майор Дульников был заместителем командира полка по политической части. Положено ему было каждого солдата знать, каждому быть старшим товарищем. На деле быть товарищем, а не просто по долгу службы.

И своих солдат майор знал. Всех до единого. Как учитель в классе каждого своего ученика знает. И тех, что сейчас за партами сидят, и тех, что давно уже школу окончили, разъехались кто куда. В полку за три года войны тоже не мало солдат переменилось. И хорошие были солдаты, и всякие… В основном — хорошие. Когда полк в бою, с утра до ночи в опасности, тогда, считай, все солдаты хорошие. Кто бы там с каким характером ни был, а на переднем крае — все за одного, один за всех, каждый за свою землю сражается, каждый старается воевать как можно лучше. Ну, а если полк в тылу, на переформировании, на учении, тут попадаются и «всякие»… Один никак технику не освоит, другой в строю ходить не любит, третий по дому соскучился, все его в самоволку куда-то тянет… Этих майор Дульников знал особенно хорошо.

Когда же ему доложили: что так, мол, и так, Киреев это… — Дульников сразу представил себе тощего Киреева в старом замусоленном ватнике. Ватник — как шар. Из него тонюсенькая шея торчит и не голову, а огромную шапку держит. Какую-то невоенную шапку с белыми заячьими ушами. Шапка на глаза лезет, на макушке крутится, звездочка частенько не на лбу, а где-то на затылке. Так и хочется скомандовать: «Сам на месте, а шапка кру-гом!»

— Киреев?.. Как же так — Киреев?

Майор прошелся из угла в угол тесного квадрата землянки, потер рукой виски, словно пытаясь понять: как же такое могло случиться? Да так, видимо, и не нашел ответа.

Уж кого-кого, а Киреева он знал преотлично. Они с ним вроде как два противоположных полюса были — плюс и минус. У майора — рост, сила. Старшина для него по всем интендантским складам шинель отыскивал — все малы. У Киреева — все наоборот. Старшина так и не нашел ему подходящей шинели — все велики. Потому-то и ходил Киреев в ватнике. С голосами — та же картина. У майора — бас, басина, басище! А у Киреева…

Вот теперь как раз самая пора об этом Кирееве рассказать.

Если говорить честно, то фамилию-то его не каждый и знал. Майор знал, старшина знал, а остальные — от солдат в роте до командира батальона — все звали его просто Шептало. Есть такой механизм в винтовке. Почему так механизм назвали — сказать трудно. Почему Киреева тем же именем величали — яснее ясного. Прилипло к нему это «шептало» намертво. Так и говорили:

— Шептало ко мне! Двери наладить надо: отсырели, не закрываются.

До войны Киреев плотником был и руки имел золотые. Сам хвастался:

— Топором мы все могём. Часы не могём — топор не влазит.

Но, впрочем, если бы ему дали в починку часы — наладил бы! Все умел Киреев. Мастер был — так мастер!

Только вот с голосом ему не повезло. Где-то еще в детстве так он крепко простудился, что совсем голос потерял. Захочет сказать что-нибудь — хрипит, хрипит, а слышимости никакой. Может быть, потому и казался он каким-то нелюдимым, замкнутым. Замкнешься тут, когда вместо голоса у тебя один шепот!..

Конечно, для солдата голос — не самое главное. Команды громкие подавать — это дело командиров. Солдату их только выполнять нужно. Голос тут ни к чему, тут уши важнее. Но, что ни говори, как-то все-таки неудобно без голоса, неловко.

В полк Киреев пришел во время формирования, из госпиталя. И когда кто-то сказал про него: «Шептало», — он даже и не обиделся. Верно, и раньше в других полках величали его тем же именем. Да и характер у него, хотя и замкнутый, а покладистый был, сговорчивый, тихий. Все винтовку изучают — и он изучает. И хотя с этой винтовкой он уже три года провоевал, знает ее до последнего винтика, раз приказ — изучает. На тактике скомандуют: «Ползи!» — ползет, к земле прижимается, вот-вот сейчас в кротовую нору влезет. И кому какое дело, что по-пластунски-то он уже, наверное, сто километров прополз!.. Раз надо — значит надо.

С майором Дульниковым он познакомился вскоре.

Назначили его дневальным. Стоит Киреев у тумбочки рядом с ружейной пирамидой, а в роте идет чистка оружия: в самом конце казармы на специальных столах бойцы винтовки чистят. Запихивают шомполами паклю в канал ствола, шуточками перебрасываются, разные истории вспоминают.

Тут как раз и вошел майор Дульников.

Дневальный, конечно, первым его заметил.

— Рота-а, смирна! — кричит. И с докладом: — Товарищ майор, первая рота, согласно распорядку дня, производит…

Майор не дослушал и:

— Отставить!

По уставу это значит: начинай все сначала. В первый раз не получилось. Повторить надо. Ну, Киреев опять:

— Рота-а, смирна!..

Никакого «смирна» не получается. Чистят солдаты винтовки, звякают разными железками, разговаривают — и не слышат.

Киреев вовсю старается:

— Товарищ майор, первая рота, согласно распорядку дня…

— Отставить! — говорит майор. И сам уже кричит: — Рота, смирно!

Его-то бас, конечно, все услышали. Даже, наверное, в соседней казарме головы повернули.

Потом у майора с командиром роты разговор был в канцелярии: что с этим Шептало делать? С одной стороны, раз он солдат — положено ему нести караульную службу. А с другой — куда его, такого безголосого, в дневальные? Никакой службы не получается, смех один.

Больше Киреева к тумбочке у пирамиды не ставили. И уж если рота шла в караул, пост ему выбирали самый дальний — у бензосклада.