«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

— Да ну! — отмахнулся я. — Какая еще черемуха?

— Брависсимо! — захохотал он. — Наш малыш Федотов мышей не топчет и баб, оказывается, еще тоже. Ты далеко пойдешь!

Навсегда запечатлелось в моей памяти, как мы, ничего не зная о жизни, стремились с юношеским максимализмом к отстаиванию своих наивных доморощенных представлений, путая увлечение, первую влюбленность с истинной любовью, а Кока, известный всей дивизии сердцеед, высмеивал нас:

— Какая любовь? Это ахи, вздохи, цветочки — любовь? Про такую только в книжках пишут. Вы Федотову голову не морочьте! Все это демагогия с идеологией, но сейчас физиология важней.

— Сердцу не прикажешь, как и почему возникает любовь, — глубокомысленно ответил Володька, на которого это чувство, как я понял и опасался, уже накатило.

— А что сердце? Кусок мяса, — цинично заметил Кока. — Пусть волнуется…

— Переспать — это не любовь! — с горячностью заявил Володька и, желая побольнее зацепить Коку, намекая на его всеядность и неразборчивость в отношениях с женщинами, за что тот получил прозвище Кока-Профурсет, запальчиво спросил:

— А вам не кажется, товарищ старший лейтенант, что безнравственно спать с женщиной без любви?

— Братцы, не надо усложнять и морализовать! Ведь все в жизни заканчивается холмиком, поэтому каждый день надо проживать весело и со вкусом. Девственники дремучие! — зашелся в смехе Кока. — Ломаетесь здесь как целки! Запомните, коли не мил телом, то не угодишь и делом! А ты, Вася, главное не робей — коли взялся за грудь, говори что-нибудь!

Но что конкретно говорить, он мне не сообщил, а сам сообразить я не мог.

Боже ж мой, как же все сложно в этой жизни и я жадно стремлюсь постичь ее премудрости…

Я не знал ни одного офицера в дивизии, который бы пользовался таким успехом у женщин, как Кока. Впрочем, он никогда не называл имен или фамилий, не сообщал должностей или подробностей, но, появляясь в нашем обществе, нередко говорил:

— Состоялось!

Это означало, что одержана еще одна победа, означало, что еще одна женщина или девушка не устояла перед Кокой.

— Станочек!.. И все остальное на месте! — провожая взглядом блондинку, пояснял Кока.

Впрочем, иногда бывали и срывы, чего он не скрывал:

— Хороша Маша, но не наша! Пустышка! Мимо сада с песнями!

Или объяснял причины, по которым желаемый контакт не происходил:

— По техническим причинам… или обстоятельства сильнее нас… для большой любви не было условий.

Относились к Коке по-разному: Арнаутов с большой симпатией — воспринимал его победы над женщинами как гусарство; Елагин же называл его, даже в глаза, «дегустатором» и «половым гигантом», уточняя:

— Кукушка по чужим гнездам летает, чужие гнезда разоряет. Такой он, из породы тех, кто за кусок кишки отмотает семь верст пешки. Это даже не природа с физиологией, а случка! Нам не до горячего, лишь бы ноги раскорячила! Никаких человеческих чувств! Не уважаю!

Кока на них нисколько не обижался, даже не пытался оправдываться, полностью соглашался с тем, что это не любовь, а лишь ее естественное физиологическое проявление, в основе которого, как предметно и наглядно он объяснял, лежат корыстные, утробные интересы, и смысл только в том, чтобы каждый «шванц» [58] нашел свою «мушель», тогда и ты доволен и она счастлива.

Одну из многих своих знакомых, лейтенанта интендантской службы, Кока именовал довольно странным прозвищем «пуповка» — мне тогда и в голову не могло прийти, что это не кличка, а жаргонное обозначение женщины определенного телосложения. Слышать я, разумеется, слышал, но в то время не знал его значения и от него впервые узнал о других подобных жаргонных терминах классификации женщин, распространенных среди офицерства: сиповка, багамот, легковушка, швейная машинка, королек, воронка, симуля, костянка, «прощай, Родина!», бульонка, с зубами, выворотка, мышиный глазок, княжна, ладушка, гудочек, нутряк, хлюпалка, каторжные работы, фуфлянка, химия, нулевка, стальной лобок.

Некоторые из этих обозначений сохранились еще со времен старого русского офицерства, другие появились позднее, впрочем, ни в тех, ни в других не содержалось загадочного, замысловатого или похабного — все было просто и предметно. Так, например, «легковушками» еще во время Первой мировой войны, когда легковые автомобили были немалой редкостью, среди офицеров действующей армии именовались легкодоступные женщины, которые, боясь упустить мимолетное счастье, в первые же минуты отдавались прямо в салоне. Отсюда, очевидно, возникло сохранившееся и спустя десятилетия выражение «проехаться (или прокатиться) на легковушке». «Бульонками» именовались худенькие, костистые женщины: в конце двадцатого столетия под влиянием Запада они стали престижной, манящей моделью, худоба, достигаемая диетой и даже беспощадным голоданием, сделалась мечтой многих миллионов. Однако до этого в России испокон века в женщинах ценили телесность — бедра, груди и прочие округлые выпуклости, — и в сороковые годы, во времена моей юности, с худенькими, костистыми, как о них тогда язвительно говорили: «Я люблю твои хилые ноги и люблю твою чахлую грудь», имели дело лишь за неимением лучшего.

Впоследствии я узнал, что настоящий офицер должен уметь безошибочно классифицировать женщину еще до близости с ней: по экстерьеру, по движениям и походке, в особенности же по строению ног, бедер и ягодиц («станочек» и «подвеска»), а также по темпераменту, по выражению или игре лица и глаз и, наконец, по явным или замаскированным намекам. Однако лично мне, хотя я, безусловно, был офицером в законе, достичь такой компетенции и совершенства и в последующем так и не удалось, впрочем, и обстоятельства моей дальнейшей жизни никак тому не способствовали. В памяти навсегда осталось, что, например, к женщинам типа «мышиный глазок», «княжна», «ладушка» и «гудочек» следует стремиться — они наиболее привлекательны и приятны; женщин же типа «костянка», «хлюпалка», «прощай, Родина!», «воронка» или «каторжные работы» — необходимо избегать, иметь дело с ними — удел штатских, а также рядовых и сержантов — по нужде, с голодухи.

Даже порядочные, с образованием женщины, намного старше по возрасту — их называли «мамочки», — очень легко, просто легкомысленно относились к любовным связям. Обращаясь с предложением интимной близости, ворковали: «Беру грех на себя!» и о самом сокровенном говорили грубо: «помараться», «подставила по пьянке», «отпустила», а то и вовсе матерными глаголами.

Капитан Арнаутов о таких женщинах говорил брезгливо:

— Дырка!!! [59] Дырка немытая, и больше ничего! Такой поставил пистон, вдул — и забыл! Если контакт неизбежен, то, как говорят французы, расслабься и получи удовольствие!

Вспоминая Коку, мне всегда приходило в голову, что он, как ласковое теля, не двух маток сосал, а бесчисленно.

Я удивлялся, как много в этих интимных отношениях тайного, нечистого, пошлого и постыдного, и это меня ужасало.

Тогда, весной сорок пятого года, человечество стремительно падало в моих глазах. Только впоследствии, спустя годы, я понял, что это было естественное желание и потребность миллионов молодых и зрелых мужчин, не знавших ранее женской ласки или изголодавшихся по ней, снять с себя напряжение, грязь, кровь, боль четырех лет войны…

36. Как придет любви напасть, хоть бы вовсе не пропасть…

ШИФРОТЕЛЕГРАММА

ШТ из УТ 71А.

Подана 16.05.45 г.

14 ч. 00 м.

Военный Совет армии располагает фактами, когда командиры частей представляют ходатайства на получение разрешения о ввозе в пределы Германии «жен», не занесенных в послужные списки офицеров и не состоящих с ними в браке.

Командирам частей и соединений тщательно проверять каждого офицера на наличие у него «законной жены», занесенной в послужной список, на «жен», не занесенных в таковые, ходатайств не представлять.