Новый Мир ( № 3 2009)

должен это выразить через действие. То есть, добавил я, думая, что шучу, в кино герои не думают. Шутка оказалось неудачной: хлынуло именно кино, в котором герои

не думают или делают это очень незаметно. Думают ли авторы за героев — вопрос другой”.

“Право называться создателями авторского кино в отечественной практике присвоили себе режиссеры (как правило, они же и сценаристы или соавторы сценария), снимающие кино невнятное, туманное, хитрое. И считающие, что несуществующий жанр „авторское кино” (или „арт-хаус” — то же самое, вид сбоку) есть индульгенция, за которую зритель должен простить им все грехи и восхититься. А не восхищается — следовательно, ничего не понимает”.

Александр Солженицын. Беглецам из Семьи. — “Российская газета”, 2008,

11 декабря <http://www.rg.ru>.

Наброски статьи. “Что есть Народ (или, по-западному, Нация)? Исконными связями (кровной и душевной) единая Семья, весьма обширная по численности и длительная по существованию”.

“Но сегодня та же память „мы — русские” снова стала раздражать слух в Обществе. Впрочем, запретность легла не на нас одних: и всякое упоминание о национальной принадлежности считается ныне позорным. А история нашей Планеты показывает нам, напротив, как и после трехтысячелетнего рассеяния по Земле — духовно стойкий еврейский народ — ощущает, хранит и защищает свое национальное сознание еще страстней, чем религиозное единомыслие”.

“Или, может, „мы — рас-сияне”? — то есть рас-терявшие сияние душевного света? По нашему сегодняшнему реальному состоянию — да, именно так”.

Публикации набросков предшествует большое интервью Н. Д. Солженицыной с Павлом Басинским. Среди прочего — на вопрос Павла Басинского: “Вы помните, какую последнюю книгу читал Александр Исаевич?” — она отвечает: “У Александра Исаевича был обычай читать не одну, а две книги в разное время дня. Кроме того, до конца жизни он следил за толстыми журналами, любил журнальное чтение и сокрушался, что журналы становятся все хуже. И последнюю книгу он внимательно, с карандашом и цветными ручками, читал в журнальном варианте. Это была биография Михаила Булгакова, написанная для серии „ЖЗЛ” Алексеем Варламовым. Булгакова он любил больше всех из русских писателей ХХ века. <...> А еще он читал переизданную недавно книгу историка и правоведа Ивана Беляева, написанную сто лет назад, но не утратившую своего значения. Она называется „Судьбы земщины и выборного начала на Руси””.

“Стихи — это слепок личности”. Беседовала Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2008, декабрь <http://www.mdk-arbat.ru/magazines.aspx>.

Говорит Марина Бородицкая: “Стихи — это слепок личности, голос, дыхание.

И естественно, что у женщины чуть другой тембр. Уж если поэт, извините за самоцитирование, „проснулся женщиной”, в его стихах будет все то, что болит у женщины, что ей интересно в мире. Но это не „М” и „Ж”, а что-то другое. Проще говоря, если человек занимался археологией и вдруг начал писать, археология непременно попадет в его книги”.

“В моих детских стихах лирический герой, как правило, задумчивый мальчик. Во взрослых — героиня того же пола, что и автор, и она не девочка, хотя у нее достаточно часто происходит возрастная регрессия. <...> Детские же стихи написаны от лица мальчика. <...> Думаю, здесь две основные причины: во-первых, у меня сыновья (кстати, сейчас они выросли, и я стала меньше писать для детей, не хватает вещества радости, наверное). Но когда сочиняла, то пыталась залезть внутрь своих мальчишек и как бы их глазами смотрела, а на самом деле своими, и как бы их голосами, а на самом деле своим, говорила. Во-вторых, в каждом взрослом сидит внутренний ребенок, он иногда меняет пол, возраст. И периодически вылезает на поверхность. Хотя у него все же есть любимая пора, в которой он пребывает чаще всего. Мой — это мальчишка четырнадцати с половиной лет. Так уж получилось, что с детства я любила такое приключенческое, „пацанское” начало. И дедушка мой, мечтавший о внуке, тоже этому способствовал, потому что учил меня боксировать и драться”.

“Сегодняшняя Россия — чудовищна. И если себе постоянно не напоминать, что страна, в сущности, абстрактное понятие, а конкретно ты имеешь дело с людьми, а люди всегда живые и теплые, — то впечатление жуткое”.

Александр Тарасов. 1968 год в свете нашего опыта. — “Скепсис”, 2008, 18 декабря <http://scepsis.ru>.

“Долгая смерть „старых левых”, начавшаяся в 1968 году, растянулась на 15 лет, в ходе которых еврокоммунизм 70-х сменился деградацией 80-х, и закончилось все крахом в начале 90-х. Одновременно — с середины 70-х — началась деградация западной культуры, культуры „первого мира” (разумеется, речь идет о высокой культуре ), все ускоряющаяся. За вторую половину 70-х и 80-е годы эта культура фактически исчезла, хотя отдельные ее представители были еще физически живы и что-то делали, возвышаясь как гигантские деревья среди выжженной масскультом пустыни. <...> Оказалось, что высокая культура в „первом мире” была напрямую связана с левым проектом (в разных ипостасях: от марксистской до левокатолической)”.

“<...> именно из-за и после „68-го” на Западе началась „реформа” образования, когда под видом „демократизации” стали внедряться примитивизация и профанизация образования. Идея была простой: раз эти бунтующие студенты оказались слишком умны и слишком образованны для капитализма (чем и порождены их „необоснованные” требования и „завышенные” претензии), значит, следующие поколения должны быть примитивнее, ограниченнее, невежественнее, образованны лишь в той минимальной степени, в которой это нужно хозяевам — владельцам средств производства. Тогда они будут целиком зависеть от хозяев , не смогут мыслить критически (то есть теоретически вообще) и, следовательно, не смогут бунтовать. У нас, сделав вывод из уроков „перестройки”, эту тактику взяла на вооружение советская номенклатура, ставшая новым правящим классом (бюрократ-буржуазией) и проводящая — по лекалам ВШЭ — аналогичную примитивизацию системы образования („реформу”)”.

“Люди, которые имеют преимущественное право говорить „от лица 68-года”, — это люди, отдавшие свои жизни во имя идеалов 68-го”.

Виктор Топоров. Замах Елизарова. Букер больше не будет зомбировать население упрощенными ценностями. — “Частный корреспондент”, 2008, 8 декабря <http://www.chaskor.ru>.

“Не преувеличивая значения литературных премий вообще и „Русского Букера” в частности, отмечу все же, что победа Елизарова является в значительной мере прорывом. Как, впрочем, стала бы прорывом и (вполне возможная) победа Шарова. Или Бояшова. Или Садулаева. Потому что речь идет о победе отнюдь не только над толстожурнальной тусовкой, как повсеместно утверждается сейчас. Толстожурнальная тусовка, съежившаяся сейчас до трех-четырех наименований („Знамя”, „Октябрь”, „Звезда” и, может быть, „Дружба народов”; потому что „Новый мир” без лишнего шума отдрейфовал довольно далеко в сторону), она же в недавнем прошлом тусовка премиальная, — это всего лишь производное от куда более серьезного и тоже находящегося сегодня при последнем издыхании проекта. Я имею в виду тусовку, условно говоря, соросовскую. Я имею в виду зомбирование населения (а применительно к нашим делам — той его части, которая традиционно слывет читающей публикой) не то чтобы западными буржуазными ценностями — такое было бы как раз не так уж и страшно, — а теми же ценностями в их чудовищно упрощенной, феноменально вульгаризованной и вместе с тем бесконечно агрессивной версии от „прорабов перестройки”. Версии, прошу заметить, доморощенной, а значит, и клановой, а значит, и семейственной, а значит, и насквозь коррумпированной. Применительно к литературе дело обстояло (а во многом и сегодня обстоит) так: то, что нам не нравится по соображениям политическим или этическим, мы объявляем не существующим эстетически!”