Новый Мир ( № 1 2009)

Он шагает по Москве. И не только. Метафизический краевед Рустам Рахматуллин предпочитает Соликамск Парижу. Беседу вела Ольга Рычкова. — “НГ Ex libris”, 2008, № 31, 4 сентября.

Говорит Рустам Рахматуллин: “Я не путешествую за границу. Исключение должны составлять города, которые необходимы москвоведу: Иерусалим, Константинополь, Рим. Если все же отправляться за границу Руси (России, Украины, Белоруссии), то предпочел бы восточнохристианскую Европу. Я очень связываю свои путешествия с творческой задачей, поэтому не хочется тратить время на Париж: точно знаю, что ничего там не „рожу”. И если будут звать в экспедицию, скажем, Усолье — Соликамск — Чердынь, поеду туда, а не в Париж, говорю без всякого кокетства. Хочется, чтобы из путешествий вырастали книги. Кроме того, я антизападник. Ничего не могу с собой поделать — очень резко, нервно отношусь к пространству, лежащему за цивилизационной границей восточного христианства. Почти уверен, что это враги, за исключением, может быть, Италии — страны наименее русофобской, где откликаются на тост „ Per Prima, Seconda e Terza Roma ” („За Первый, Второй и Третий Рим”), и еще нескольких стран. Это пространство враждебно лично мне, там будет тяжело и плохо. Знаю точно, потому что мне тяжело и плохо уже на униатских территориях Западной Руси”.

Антон Очиров. Главное в стихах — это их подлинность. Беседу вел Игорь Котюх. — “Новые облака”. Электронный журнал литературы, искусства и жизни. Выходит в последний день месяца. Тарту, 2008, № 6-9, 30 сентября <http://tvz.org.ee>.

“<...> коммунизм неизбежен, неужели не понятно. Только он — возможно — будет выглядеть совсем не так, как это казалось несчастным людям прошлого века, которые до сих пор при данном слове бледнеют, потому что миллионы убитых задешево превратились в землю, которую мы покупаем. Ты знаешь такую фразу, что — когда-нибудь — частная собственность на землю станет таким же варварством, каким стала частная собственность на человека?”

“Если серьезно, то самой важной книгой, изданной в 2000-х, лично для меня оказался Ян Сатуновский, умерший в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. <...> Эта книжка перевернула мои представления о том, „что такое поэзия”, если говорить кратко. „Поэзия” ведь, точнее, „стихи”, то есть буквы на бумаге в определенном порядке — это всегда конвенция, соглашение о том, что считать „стихами”, а что — нет. Сатуновский каждый раз это „соглашение” переписывает заново, в каждом своем стихотворении — таким образом, что стихотворение оказывается дверью в непосредственную реальность, т. е. Сатуновский — наверное, единственный в русской поэзии последовательный реалист. <...> Я не знаю в русской поэзии 20 века более ни одного настолько свободного и при этом — настолько внятного (ничего лишнего: „все пишут длинные поэмы. Только мы с Севой”), и — при этом — настолько „настоящего” поэта”.

По ту сторону иерархии. — “Новое литературное обозрение”, 2008, № 91.

По просьбе редакции “НЛО” разные умные люди делятся своими соображениями об этическом , эстетическом и политическом в связи с напечатанным тут же стихотворением Елены Фанайловой “Лена и люди”. Среди прочего/прочих Алексей Парщиков говорит: “Прогнозы Славоя Жижека о деформациях в сексуальной сфере, которые могут возникнуть с появлением клонов человека, мне кажутся романтическим следствием будущих перемен (неизвестно, какие „примочки” изобретут клоны и клонируют ли Эрота), а вот заинтересованность милитаристских, а затем и идеологических институций выглядит логичнее. Мне же важно, что подлинными, „настоящими” людьми могут быть объявлены копии, клоны, потому что на коммерческом поле копия побеждает оригинал. <...> Клон, как всякая торговая марка, обязан уверять нас в своей надежности, стабильности, в конце концов — реальности. Клоны будут реальными, „настоящими”, а оригиналы перейдут в статус матричных сущностей, прикладных по отношению к основному потоку клонов. „Я замечаю так много сходных черт с оригиналом, мне кажется, что она смотрит на меня с тем же самым выражением глаз”, — говорит миссис Холл из Витерфорда, Техас, владелица своей „обновленной” любимой лошади. То ли еще будет, но мне кажется, что перспектива этических вопросов уже зависит от коммерческой биологии”.

Валерий Подорога. Ценности империи в представлении русских писателей. Заметки к дискуссии о национальном мифе. — “Политический журнал”, 2008, № 10, 30 сентября.

“Я подчеркиваю здесь важное различие между так называемой актуальной империей и империей виртуальной. На примере той же „Матрицы” и „Внутренней империи” Линча можно видеть, что внутренняя империя состоит из некоторых механизмов, формирующих мифологическое сознание, которые, в свою очередь, имеют сновидческую природу. Ведь само сновидение устроено довольно специфическим образом. Сновидческие структуры, метафорически говоря, сами по себе являются имперскими. В том смысле, что отсутствующий в сновидении субъект присутствует везде. Мы видим сны бессубъектно, но, чтобы видеть сны, нам все же надо быть субъектами самого сновидения. В то же время сновидение эгоцентрично и рассказывает только о нас. Таков же и центр расширяющейся империи — подвижный, текучий, непрерывно изменяющийся, находящийся повсеместно. Важно тем не менее проводить различие между этой внутренней империей, то есть тем, что литература способна переработать в форме имперской саморефлексии, и реальными политическими особенностями государственного механизма, которые мы можем наблюдать с помощью эмпирических исследований. Но для обеих этих моделей империи центральной характеристикой является глобализм, то есть всеохватность процесса”. Текст подготовлен на основе стенограммы выступления В. А. Подороги на коллоквиуме “Национальный миф. Отечественная философия и литература на рубеже эпох”.

Захар Прилепин. “В эстетическом смысле я экстремист”. Беседовала Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2008, октябрь <http://www.mdk-arbat.ru>.

“Если же говорить о ныне живущих современниках, безусловно, на меня повлиял Лимонов самой фактурой своей прозы, абсолютной честностью, открытостью и мускулистостью текста. Но Лимонов писатель европейский, а я — русский и воспитан другой литературой, русской классикой. Мне очень близка эстетически мысль начала 1920-х годов с ее экспрессионизмом, натурализмом, исканиями и внутренней заряженностью временем. Я очень сильно болел и болею Леонидом Леоновым, ранними книгами Всеволода Иванова, Мариенгофа, Артема Веселого и абсолютного гения Шолохова. Также литературой русской эмиграции”.

“Я ничего не имею против писателя-учителя, философа жизни. Слава Богу, что у нас был Солженицын, как бы я ни относился к тому, что он делал. А отношусь я к этому очень плохо, потому что Солженицын стал одним из таранов, которые били в спину государства, которое, в том числе благодаря его усилиям, распалось на 15 кусков, до сих пор кровоточащих. Идеологически он мне чужд абсолютно. Но как фигура противника он вызывает уважение и трепет, примерно такой же, как испытывали декабристы перед Наполеоном”.

Разговоры с Андреем Пермяковым. — “Волга”, Саратов, 2008, № 2 <http://magazines.russ.ru/volga>.

Говорит Леонид Костюков: “Вот в августовском номере „Детей Ра” я прочитал дневниковые записи Евгения Степанова. Степанов очень обаятельный человек, у нас с ним хорошие отношения, но то, что он там пишет, — это дикие вещи. То, что стихи Арутюнова выше стихов Гандлевского, это карикатурное высказывание. Степанов находится в невесомом мире и пытается устроить законы этого мира по каким-то другим законам: по законам бытовой порядочности, или не знаю по каким еще. А литературный мир живет по литературным законам. <...> Литературный мир, к сожалению, существует не по демократическим законам, он существует по законам авторитарным. Формула Мандельштама „Кроме всего прочего есть еще и просто ерунда” является для нас базовой. Есть нечто, что нельзя пускать под прожектор критики, потому что это настолько плохо, что это не поддается критике. Есть некоторые высказывания, с которыми нелепо спорить, надо просто идти мимо”.