Банда Мило

Просто говоря об этом, я вспомнил, как дрожит тело, когда в кровь выбрасывается убойная доза адреналина перед очередным делом, как от дикого восторга практически взрывается голова после его завершения. Да-а, самое приятное ощущение в мире. Оно лучше хмеля, лучше секса. Его даже не сравнить с чувством, испытываемым при освобождении из тюрьмы. Потому что, сидя за решеткой, ты все равно знаешь, что рано или поздно, но однажды покинешь ее стены, и окажешься на свободе. В воровском же ремесле никогда не знаешь наверняка, удастся ли тебе улизнуть.

— Знаешь что? — промолвил Гуди, угрожая мне недоеденной сосиской. — Похоже, ты потерял хватку.

Невероятно.

Как это возможно, чтобы двое людей, разговаривающих на одном и том же языке, не могли донести друг до друга свои мысли? Это очередной раз доказывало то, что я говорил о Гуди. Разве я давил на него, когда он не хотел рассказывать о своей армейской жизни? Нет, потому как понял, что для него это болезненная тема, и перевел нашу беседу в другое русло. Почему он не может сделать то же для меня? Я неоднократно объяснил ему свою позицию, но до парня, очевидно, она так и не дошла. Да, мы оба приняли на грудь, и пиво во многом препятствовало восприятию информации на слух. И все-таки как можно быть таким козлом?

Я с отвращением отшвырнул в сторону остатки чипсов, послал Гуди к чертям и направился домой, бормоча себе под нос: «Нет, нет и нет!»

5. Никакой надежды

— Так какой у вас опыт работы, мистер Майлс?

— Ну, я могу взломать и завести любую тачку до 1994 года выпуска. Умею скручивать пробег. Еще имею навыки обращения с домашней сигнализацией. Карабкаюсь, как шимпанзе, по водосточным трубам и, как призрак, пробираюсь в дом через окно. Также знаю, как купить в магазине три диска, заплатив за два. И полагаю, поупражнявшись минут пять, сумею в точности, до закорючки воспроизвести вашу подпись.

Пару минут мистер Барнс изучал мою беспорядочную биографию, после чего задал вопрос, которого я так сильно боялся:

— Так какой у вас опыт работы, мистер Майлс?

Если честно, то небольшой. И это видно по большим черным дырам в моем жизнеописании.

— Полтора года я проработал в сфере розничной торговли автомобилями и автозапчастями. Имею диплом механика. Пару месяцев — а на самом деле три или даже четыре — трудился в газетном киоске, три недели — на кондитерской фабрике. У меня была собственная бригада мойщиков окон. Случилось также работать со стариками в общине (если быть точным, целых восемьдесят часов), так что я неплохо нахожу общий язык с людьми, — излагал я, хотя, говоря по правде, с того злосчастного лета в общине у меня развилась пожизненная ненависть к этим несчастным созданиям к вонючим, лицемерным, надменным, злобным, умалишенным и занудным — трижды занудным и наискучнейшим престарелым засранцам.

— Понятно, — вымолвил мистер Барнс, опустил мою анкету на стол и, скрестив руки, подался вперед. — В таком случае, каким образом, по вашему мнению, ваш опыт — кроме того, что вы умеете ладить с людьми, — может пригодиться вам в торговле обувью?

Отличный вопрос!

Хотя, с другой стороны, какого еще я ожидал, устраиваясь на работу в обувной магазин?

— Ну… — начал было я и неожиданно обнаружил, что зашел в тупик.

Это дерьмо продолжалось уже несколько недель, и я так от него устал, что едва ли мог скрыть выражение полного презрения к торговому народцу. И что они о себе возомнили? Этот жалкий менеджер их магазина обуви, например? Сидит тут и считает себя Богом.

Как ваши знания, умения и навыки помогут вам продавать обувь? Да никак! Все, черт возьми. Это тупик.

Если вы никогда раньше не работали в обувном магазине и если вы не квалифицированный хиропрактик, то о каком еще необходимом опыте может идти речь?

Я отчаянно ломал голову, пытаясь изобрести подходящий ответ, но на ум приходило лишь одно: схватить этого умника за галстук, вытащить из-за стола и отлупцевать так, как он того заслуживал.

Как меня все достало! Сил больше моих нет!!!

Это уже восьмое собеседование, и каждое проходило по стандартному сценарию. Какой-нибудь ничтожный придурок в дерьмовом костюмчике приходил в необычайное возбуждение, пытаясь заставить меня умолять его о том, чтобы он соблаговолил предоставить мне работенку, на которой я мог бы зарабатывать пять фунтов в час. Все равно, укладывая ли консервные банки в коробки, подметая ли с пола людские волосы, обслуживая ли столы в баре, поджаривая ли картошку, подстригая ли лужайки, выгружая ли корпусную мебель с машины или развозя пиццу… А теперь вот еще втюхивая гражданам второсортную обувку. Я так от этого устал, Так утомился. До смерти!

Каким же надо быть неудачником, чтобы ответить ему: «О да! Я всегда мечтал трудиться в обувном магазине и помогать людям, подбирая для них ботинки нужного размера и к подходящему случаю! Это просто потрясающе! И однажды я надеюсь, как и вы, дослужиться до менеджера. Чтобы по прошествии пятидесяти лет, оглянувшись на свою жизнь, с гордостью произнести: «Я все-таки этого добился!» Вот чего ждал от меня этот козел. Но его шансы услышать от меня такие слова равнялись моим получить место в магазине обуви.

Видите, расклад изначально был не в мою пользу. На собеседования меня направлял центр занятости, так что все, с кем я должен был встречаться, знали о моих достижениях еще до того, как я переступал порог офиса. И кто предоставит работу типу вроде меня? На сей счет Тед оказался прав. Для меня загадка даже то, что эти люди вообще соглашались на встречи со мной. Возможно, за это им полагались какие-то правительственные выплаты или снижение налоговой ставки? Может, это такая программа поддержки неудачников? Я лично выгадывал из бесконечных хождений лишь одно — то, что продолжал получать пособие. Так что здесь по обе стороны стола имело место практическое применение бюрократии.

Зачем же тогда превращать процесс собеседования в такое напряженное занятие? И унизительное ко всему? Понимаете, если прознают, что вд не посещаете подобные встречи, вас просто сниму с пособия. Это и разумно отчасти. Иначе все «пособники» врывались бы в офис, распахнув дверь с ноги, и со всей ответственностью кидали бы восседающему за столом интервьюеру, что он — недоумок. Но такое не действует в отношении старины Барнси. Нет, для него это вопрос власти. Он просто получает удовольствие, изображая из себя крупную фигуру, большого и влиятельного человека, в особенности с тем, кто никогда в жизни при иных обстоятельствах не позволил бы себе терпеть подобное отношение от розовощекого лысеющего типчика с женоподобными ручонками и бабскими очками на переносице. Но что я мог поделать?

Откровенно говоря, из всех предложенных ранее вариантов этот представлялся наиболее привлекательным. Еще бы: не надо таскать тяжести, не надо садиться за руль и мотаться по дорогам в любом состоянии здоровья и погоды, не надо истекать потом на жаркой кухне. Ну покопаешься в поисках восьмого размера где-нибудь в подсобке, ну подержишь дамочку-покупательницу за тонкую изящную лодыжку смело, по-джентльменски, одновременно поглядывая ей под юбку. Да уж, это вам не лопатой махать. Намного приятнее! И риска никакого.

В общем, помявшись секунд пять, я так и не придумал ни одного подходящего ответа на вопрос, чем, собственно, мой опыт мог бы помочь мне продавать обувь, так что в конечном итоге решился ляпнуть первое, что пришло в голову.

— Ну, скажем, благодаря своей подготовке я до сих пор стою на ногах.

Барнси недоумевающее взглянул на меня, словно не мог уразуметь, какое отношение имеет к делу сказанное мной. Он прямо так и заявил.

— Что ж… Ладно. Ничем. Никаким образом то, чем я занимался раньше, не поможет мне в продаже обуви. Ну и хрен с ним. Зато я уверен, что справлюсь. То есть это, во всяком случае, не сложнее того, чем я промышлял ранее.

Я что, только что произнес на собеседовании «хрен с ним»?