Одиночество зверя (СИ)

— Да нормально я поживаю. Так же, как и десять лет назад, и двадцать. Вот институт закончила, замуж вышла и с тех пор ничего не меняется — сначала вас выучила, потом других. — Елена Николаевна говорила своим модулированным учительским голосом, машинально расставляла логические ударения и чётко выговаривала каждое слово, словно стояла у доски и давала урок несмышлёнышам. — Это вы мне поведайте, чем занимались всё это время. Про Игоря я, разумеется, много читала, но хотела бы послушать лично и неформально.

— Государственные тайны хотите выведать? — вновь проявила несуразность Корсунская. — Так он, Елена Николаевна, даже против вас выстоит.

— Даже личные тайны знать не хочу, не только государственные. Но всё же друзьям можно рассказать больше, чем газетам — разве не так?

Саранцев испытал тягостное ощущение неловкости. Что говорить, куда смотреть, можно ли шутить, стоит ли выдерживать дистанцию? Никакая служба протокола не смогла бы ему помочь, как и в отношениях с женой, и с незадачливой дочерью.

— Про Мишку-то с Аней вы ничего не читали — может, лучше с них начать?

— Да мне всё равно, с кого начать. Но про Аню я и так всё знаю — мы с ней постоянно видимся. В отличие от вас, мальчики.

— Это несерьёзно, — подал голос и Мишка. — Что значит: как мы живём? Работаем и отдыхаем, детей воспитываем. Нобелевка не светит, миллиардером не стану, но, надеюсь, и в тюрьму не сяду.

— Значит, все надежды на Игоря? — многозначительно заметила Елена Николаевна. — Ты уж точно не сможешь уверять, будто просто работаешь и отдыхаешь.

— Почему не смогу? Именно — работаю и отдыхаю. Будни, будни, будни, иногда — выходные и праздники. И мировых проблем, по штуке ежедневно, я не решаю.

Знали бы они его нынешние проблемы! Счастливые люди — просто зашли в ресторан отметить юбилей своей учительницы, и вечером вернутся домой. Впереди выходные, в понедельник — снова на работу. А здесь — дочь, Покровский, Корчёный, Антонов. Самое смешное — он ведь сейчас не своей работой занимается, а какими-то махинациями и подлыми интригами. Целый день потрачен на ерунду, если рассуждать в масштабах страны.

— Ну, можешь ты рассказать, в чём состоит твоя работа? — настаивала Елена Николаевна. — Нам ведь и вообразить трудно — можем только догадываться.

— Читаю документы, выслушиваю людей, отдаю распоряжения, — ваша школьная директриса тем же самым занимается.

Аня не смотрела на него и, казалось, даже не слушала — рассеянно крутила в пальцах бокал и думала о нездешнем. Он начал понимать изменение её внешности — словно цветное изображение изменили на чёрно-белое. Вряд ли он обращался к ней в школе с мало-мальски содержательной речью, и тогда у неё просто не было возможности его слушать, а теперь она отвернулась и не слушает уже нарочно.

— А вообще, ну как всё устроено? Ты ведь не в Кремле живёшь? В Ново-Огарёве, кажется? — не унималась Елена Николаевна.

— Нет, в Горках-9.

— В Ново-Огарёве живёт Покровский, — вставила Аня, глядя в свой пустой бокал. — Он его туда не пустил.

Выходит — слушает. Думает свои собственные мысли, но не считает нужным слишком уж тщательно их скрывать. Тон такой, словно он однажды случайно голым заскочил в набитую людьми комнату, и она его видела.

— Кто кого куда не пустил? — не поняла Елена Николаевна.

— Покровский не пустил его в президентскую резиденцию и продолжает там спокойно жить.

— Ново-Огарёво — не президентская резиденция, — пустился в терпеливые разъяснения Саранцев, — просто одна из государственных резиденций в ведении управления делами президента, как и Горки-9. И нигде не сказано, что президент должен жить здесь, а премьер — там. Честно говоря, я не понимаю, к чему ты ведёшь.

— Я ни к чему не веду. Просто уточнила.

— Ты не просто уточнила. По твоему уточнению я даже могу примерно определить круг твоего общественно-политического чтения. Думаю также, что на выборы ты не ходишь, поскольку не видишь в них смысла.

— Да ты просто прозорливец! — рассмеялась Корсунская. — ФСБ и ФСО хорошо потрудились, пока готовили нашу встречу.

— ФСБ и ФСО не тратят рабочее время на такую ерунду, как твои визиты в избирательный участок. Мы бы могли поговорить о твоих убеждениях более подробно, но повестка дня у нас другая.

— Вы ссоритесь, что ли? — вмешалась в напряжённый диалог Елена Николаевна.

— Да нет, просто обмениваемся любезностями, — спокойно отреагировала негодяйка из детства. — Игорь Петрович ведь по простоте слова не скажет.

— Какая ещё простота? У тебя и к моей речи претензии есть?

— Не волнуйся ты так. Я ведь ничего ужасного не сказала.

— Да, ничего. Просто ехидничаешь по мелочам.

— Нет, Анечка, ты действительно настроена как-то недружелюбно, — помогла президенту его учительница. — Ведь твой одноклассник, наш земляк, возглавил страну, можно только радоваться и гордиться, а ты предъявляешь ему непонятные претензии.

— Почему непонятные? Очень даже конкретные, — продолжала атаку Корсунская.

Она упорно не смотрела на Саранцева, как делала и давным-давно, в новосибирской школе. Только тогда она с ним не разговаривала и, кажется, не была уверена в его существовании. Теперь последнее обстоятельство изжито, но взглянуть на него она всё равно не желает. По-прежнему высокомерная, в лучшем случае — безразлично равнодушная. Как она только замуж вышла! С её характером можно разве только преступным сообществом руководить.

— Нет, Анечка, ты ошибаешься. Можно подумать, Игорь тебя чем-то обидел. Я не помню, какие у вас были отношения в школе, но вы уж точно друг с другом не воевали — иначе я бы запомнила.

— У нас не было отношений в школе, — сухо произнёс Саранцев, — потому что мадемуазель Корсунская уже тогда считала себя выше таких, как я.

— Такие, как ты — это кто? — вскинулась бывшая школьная королева и едва ли не впервые посмотрела на одноклассника.

— Это те, чьи родители были не университетскими профессорами, а простыми инженерами, и те, кто в детстве ходил детский сад, и кого даже носили в ясли, а не те, кто сидел дома с нянечкой.

— Слушайте, вас уже совсем не в ту степь понесло, — предложил своё посредничество Мишка. — Что вы завелись-то? До яслей уже добрались.

— Видишь, как наш Игорь Петрович настрадался в детстве — даже в ясли его носили, — не унималась агрессивная адвокатша.

— Нет, ребята, так дальше не пойдёт, — решительно пресекла развитие конфликта Елена Николаевна и даже привстала, опершись руками о стол. — Немедленно прекращайте ваше цапанье и давайте просто поболтаем, неужели я многого прошу?

— Извините, Елена Николаевна, — буркнул Саранцев и замолчал.

Он действительно не хотел её обижать и вовсе не собирался на кого-либо нападать, но молча терпеть издёвки тоже не мог. Совершенно не ожидавший подобного развития событий, Игорь Петрович смутился своим участием в перепалке с женщиной и теперь отчаянно хотел поскорее свернуть провалившееся мероприятие и заняться более умиротворяющими делами. Полдня он занимался проблемой дочери и втайне желал отдохнуть на вечере воспоминаний, а приходится вновь искать выход из некрасивой ситуации.

— Я смотрю, вы совсем от рук отбились, дети мои, — продолжила нотацию Елена Николаевна. — Вы двое вообще встречались после школы?

— Ни разу, — поспешила отречься Аня.

— И после тридцати лет разлуки начинаете с драки?

— Разлучаются друзья, а мы просто разошлись в разные стороны, — уточнил Саранцев. — Мы бы друг о друге и не вспомнили больше никогда, если бы не вы, Елена Николаевна, и не ваш трудовой конфликт. Вы вот не захотели о себе поговорить, и вот что получилось. Какие у вас там проблемы?

— Ничего особо ужасного, — отмахнулась Елена Николаевна. — Зря Анечка всех вас переполошила.

— Просто Елена Николаевна в одиночку противостоит политике действующего правительства в сфере школьного образования, — с ноткой своей обычной язвительности заметила Корсунская.

— Нет-нет, Анечка, прекращай. Опять ты за старое. Мы не на переговоры здесь собрались и не на конференцию по проблемам школьной реформы. С государством я не борюсь, просто считаю отдельные меры конкретно нашей школьной администрации порочными.