Шизофрения

— Халас? — уточнил Сашуля.

— Халас, халас! — подтвердил Пал Палыч. — Можно идти.

— Не-ет, все ж таки давай еще раз проверим, — предложил Онуфриенко и повернулся к Александре.

— Александра Юрьевна! А попробуй-ка нас заснять на камеру! А мы тебе попозируем. Для истории, — улыбаясь, попросил он.

Александра подошла к треноге, открыла крышечку объектива, навела камеру на радостную троицу и нажала кнопку включения. Камера щелкнула и, показалось, заработала, но через мгновение отключилась. Александра попробовала еще раз… и еще. Камера не работала.

— Не работает, — крикнула она Сашечке. — Не понимаю, почему? Может от жары?

Охранник, который все это время находился на каменном возвышении неподалеку и, обняв винтовку обозревал безлюдные окрестности, оставил свой пост, подошел к ней и начал что-то взволнованно объяснять.

— Что он говорит? — спросила Александра Онуфриенко, который подошел следом.

— Говорит, что здесь это часто бывает. В каком-то промежутке времени отказывает техника. Камеры не снимают… фото не получается… Как будто мы не знаем, да, Палыч? — весело подмигнул он приятелю, подхватившему треногу с камерой. — Здесь и не такое бывает. Ну, пойдем что ли к знаку? — он повернулся к Александре. — Уже можно…

Александра, завернувшись в одеяло, сидела в шезлонге на лоджии гостиничного коттеджа, смотрела на заходящее солнце, окрасившее горы вдалеке и воды Нила в багровый цвет, и в который уже раз прокручивала в памяти события прошедшего дня, пытаясь из разрозненных пазлов сложить цельную картинку.

«Итак, перестала работать видеокамера, после чего мы пошли к пограничному знаку… Слева и справа — бескрайнее песчаное море с волнами дюн и горками барханов… Ноги по щиколотку проваливаются в мелкий, нежно-золотистый песок… Вдалеке — темный стеклянный экран, и бесконечная лестница цвета пустыни, ведущая к нему… Потом вдруг ветерок совсем стих и наступила… густая…да-да, именно густая тишина, наполненная множеством прежде неразличимых звуков. Казалось, стало слышно, как при каждом шаге песчинки трутся одна об другую. Мы поднимались по бесконечной лестнице, и Сашечка очень за меня беспокоился и даже поддерживал под руку. Когда же прошли половину пути ветер с разбойничьим посвистом вырвался из засады, хлестнул в лицо песчинками, забивая глаза, нос и рот, сорвал шляпу с головы и начал безжалостно трепать волосы, хватая меня саму горячими шершавыми руками, словно стремясь овладеть… Сашечка снова бормотал что-то про знаки… С трудом добрались до стеклянного павильона, защищающего от песка вырубленный в скале рельеф с иероглифами и изображением Эхнатона, Нефертити и Божественного Солнца — Атона. Онуфриенко сказал про божественную триаду… Потом мы встали лицом к рельефу и рассматривали его, пока мне вдруг не показалось, что очертания фигур стали зыбкими, нечеткими и подрагивающими. Я даже потерла рукой глаза. А после… Что же было после? — Александра плотнее завернулась в одеяло, почувствовав озноб. — Чей-то взгляд в спину… Я не хотела оборачиваться, но все равно обернулась и увидела… подрагивающий песчаный столб, напоминавший гигантскую человеческую фигуру, завернутую в сверкающую золотистую накидку. Он завис над ступенями, потом закрутился еще быстрее, двинулся вперед, будто силясь преодолеть невидимую преграду, но, ткнувшись в стекло, отступил, обессилено осел и сгинул в песке… И тогда мне в голову пришло имя — Онофрис… Онофрис… Онофрис… Будто отдаляющееся эхо прокатилось и исчезло в замершем вокруг пространстве… А я еще попыталась убедить себя в нереальности происходящего и подумала — все, что я сейчас вижу, создано моим воображением… Как вернулась в автобус, не помню… Почувствовала прохладу воды во рту… Открыла глаза и столкнулась с встревоженным взглядом Онуфриенко, который спросил: „Милая, как ты? Видела что-то?“ А я сказала, что видимо перегрелась на солнце, но потом спросила, кто такой Онофрис и… увидела восторг в его глазах… Он ответил, что у Осириса — сто имен, и это одно из них… Бред!» — она потерла висок пальцами и вдруг услышала негромкие голоса снизу. Прислушалась. Кажется, голос Марины.

— Саша, пойми, я каждое утро встречала рассвет. Каждое утро, как велел мне голос Учителя, собирала в себе как можно больше солнечной энергии. Я на четыре стороны повторяла пространству дело, ради которого пришла. И — ничего, Саша, ничего! Как же так?! Я изменила свою жизнь, бросила все материальные привязки, посвятила себя только делу, ради которого живу… и — ничего. Она — видит, а я — нет! Почему… она?!

— У нее, Мариночка, — дар, — услышала Александра глуховатый голос Онуфриенко.

— Но она идет только через знания, без веры. А дар без веры — проклятье! Она ведь, посмеиваясь, просто изучает нас как подопытных кроликов и ей наплевать на наше дело!

— Она — избранная, хотя до сих пор не понимает свое истинное предназначение. А ирония ее — просто неосознанная самозащита. Но ты не должна переживать. В нашем деле каждый играет свою роль, и без тебя, без твоей энергии мне будет трудно… Давай, кстати, отойдем подальше от окон… — голоса отдалились и слова стали неразборчивы.

«Ну, что ж, избранная, так избранная», — подумала Александра…

Каирское утро началось с привычных призывов муэдзинов к молитве, которые оказались всего лишь предупредительным сигналом к телефонному звонку, который вскоре зазвучал назойливо и нетерпеливо. Александра вышла из ванной, на ходу вытирая голову полотенцем, подняла телефонную трубку и прижала плечом к уху.

— С приездом! Не разбудил? — впервые тактично поинтересовался Иван Фомич, что сразу насторожило. — Чем занимаешься?

Вопрос был явно задан неспроста.

— Думаю о вас, Иван Фомич. С шести утра, — ответила она, не задумываясь.

— Так рано проснулась? — недоверчиво спросил тот.

— А я заранее проснулась. В предчувствии вашего звонка.

Иван Фомич удовлетворенно засопел, а потом торжественно сообщил:

— Мы решили реанимировать женский клуб!

— Реанимировать? — с трудом скрывая накатившую радость, она бросила полотенце на диван. — Рада за ваш коллектив. А я здесь причем? У меня, сами знаете, другая врачебная специализация.

— Как, то есть, причем? — в голосе Ивана Фомича прозвучало искреннее удивление. — Вы же женщина!

Спорить с этим утверждением было бы глупо, поэтому оставалось только поинтересоваться:

— И что?

— Выступите у нас с лекцией. Про ваши психозы… Занят я, не видите что ли?! — рявкнул он на кого-то.

— Про мои психозы? — переспросила она, еще не зная, как поделикатнее отказаться.

«Не отказывай сразу. Пусть разочарование входит по капле, — вспомнила где-то прочитанную фразу. — А может я ее сама сейчас придумала? Тогда — поздравляю!»

— Ну, не про ваши лично, конечно… — извиняющимся тоном пробормотал Иван Фомич, — а вообще…

«Нет, все-таки лучший способ защиты — нападение», — решила Александра.

— Ну, как я заметила, египтоманов, не говоря уж о египтопатах, среди вашего коллектива нет. Поэтому могу рассказать, — сделала вид, что размышляет, — например, про… алкогольные психозы…

Трубка на другом конце провода замерла.

— Как возникают, как проявляются, какие последствия имеют и как с ними бороться. С примерами из практики. Женщинам полезно узнать будет.

— Это как с мужьями что ли бороться? — выйдя из оцепенения, забеспокоился Иван Фомич, очевидно взвешивая в уме все положительные и отрицательные стороны такой лекции. Здравый смысл возобладал. — Может, все же по своей теме? — на всякий случай, осторожно поинтересовался он.

— Ива-ан Фоми-ич! — укоризненно протянула Александра. — Надо, чтобы людям интересно было! Я не права?

— Значит, категорически?

— Категорически!

— Ну, что с тобой поделаешь, — вздохнул он и положил трубку…

— Да я тебе говорю, она — любовница Фомича! Это все знают. Видно же за километр. Он совсем голову потерял. В лице меняется, когда ее видит. Раньше, он, сама знаешь с кем, с Анфиской шуры-муры крутил, а теперь — с ней… Она и живет здесь бесплатно, и крутит им, как хочет. Они вечерами сидят взаперти и квасят! А потом… сама понимаешь… И уезжала она не просто так. Он в те же дни в Хургаду ездил. Все — один к одному. Да-а, как говорится: «Седина в бороду — бес в ребро…» Но его-то понять можно — райская птичка, а вот она…