Новый Мир ( № 3 2009)

В “Станции” возрастает значение актеров, окружающих сюжет, видеокамер, кружащих вокруг актеров и создающих метафору возможности-невозможности коммуникации.

Так, одна из центральных сцен делится на “мужскую” и “женскую” — зрителей делят по половому признаку и разводят по соседним помещениям. Среди мужчин мечется поэт, который может видеть возлюбленную только на сводчатой стене — в виде видеопроекции.

Точно так же среди женского народонаселения мечется возлюбленная поэта, за которой неотступно следует оператор с камерой, из-за чего мы видим, как она пытается прорваться сквозь стену.

Либретто замешено на строчках Пауля Целана (мужская версия) и софокловской “Антигоны”, слова со скрытой логикой уподоблены звукам, так что программка выглядит как партитура авангардного опуса.

В первой сцене, которая происходит там же, где и первая сцена “Богинь” (зал с железнодорожной насыпью и рельсами посредине), повторяются и развиваются мизансцены начала опуса Мустукиса: постапокалиптическое чистилище.

Он: “Мамочка, здесь высоко в небесах — зябко...”

Она: “Сыночек, здесь глубоко в земле — зябко...”

Во второй сцене мы попадаем в больничную палату, в центре которой кубофутуристическая кровать, вокруг мечутся тетки в белых халатах, развешены умывальники, наполненные кровью, под ними стоят оцинкованные ведра...

Он: “Курчавая мята, мята-курчава, //слева у дома, у дома справа...”

Третья картина делится на мужскую и женскую.

Он: “Любимая моя так повзрослела // за годы, что не видел я ее...”

Она: “Любимый мой с другою обручился // за годы, что не видела его...”

Четвертая (самая мэтью-барниевская) представляет из себя спортивный зал, по которому мечутся мелкоскопные девочки-гимнастки. В пластиковых боксах, оставшихся от эриний, томятся взрослые девушки в трико, каждую из которых “награждают” терновым венком.

Девушки : “Боль — словно тысячи морей, ты лишь прибрежный камень...”

Пятая возвращает нас в исходную точку свершающегося апофеоза с навязчивым рефреном — “Они вовек не расстанутся...”.

“Станция” овнешняет музыку, в которой много шума и крика; крик не вплетается в общую партитуру, как во второй части “Богинь”, но острыми локтями торчит наружу.

И если “экстремальный вокал” Бориса Филановского оказывается уместен, то воющие рефрен актрисы (не певцы) в последней части длят его неоправданно долго. Петляющий хронотоп сбивает ощущение от каждой из частей, долгая рассадка зрителей требует невыразительных проигрышей, когда оркестр как бы начал, но не может сфокусироваться и развиваться дальше.

То есть “Станция” ставит сугубо литературно-технологическую проблему: что важнее — сюжет, нивелирующий язык высказывания, или же способ высказывания, тормозящий сюжет и прячущий его в стилистических кунштюках?

Опус Сюмака не дает ответа, что важнее, поэтому его правильно “смешивают” с опусом Мустукиса в единое целое, поддерживая мощными сводами “Винзавода” и сквозным действием.

Книги

Петр Алешковский. Институт сновидений. Старгород двадцать лет спустя.

М., “Время”, 2009, 352 стр., 3000 экз.

В новой книге Алешковский возвращается в свой Старгород, повествование о котором начал когда-то в сборнике рассказов “Старгород” (текст его воспроизводится во второй части этой книги), продолжил в повестях “Чайки” и “Жизнеописание Хорька”. Новые рассказы о старгородцах, составившие цикл “Институт сновидений”, писались в последние годы для журнала “Репортер” и сайта журнала “Эксперт”.

Антология любви. Составление Галины Дурстхофф. М., “Захаров”, 2008, 288 стр., 2000 экз.

Рассказы о любви Людмилы Улицкой, Анны Политковской, Виктора Ерофеева, Светланы Василенко, Захара Прилепина, Светланы Алексиевич, Сергея Болмата, Ирины Васильковой и других современных писателей.

Майму Берг. Я любила русского. Перевод с эстонского С. Семененко.

М., “Хроникер”, 2009, 192 стр., 1000 экз.

Современная эстонская проза — роман “Я любила русского”, повесть “Мюрт” и подборка рассказов Майму Берг, известной европейскому читателю по английским, немецким, шведским и другим переводам и впервые так полно представленной читателю русскому (до этого были только публикации в журнале “Вышгород”).

Андрей Геласимов. Степные боги. Роман. М., “Эксмо”, 2008, 384 стр., 15 100 экз.

Новый роман известного писателя. Из издательской аннотации: “Забайкалье накануне Хиросимы и Нагасаки. Маленькая деревня, форпост на восточных рубежах России. Десятилетние голодные нахалята играют в войнушку и мечтают стать героями. Военнопленные японцы добывают руду и умирают без видимых причин. Врач Хиротаро день за днем наблюдает за мутациями степных трав, он один знает тайну этих рудников”.

Лидия Григорьева. Англия — страна Советов. М., “Зебра Е”; “АСТ”, 2008, 288 стр., 3000 экз.

Собрание эссе известного — когда-то московского, а ныне (и уже много лет) живущего в Англии — поэта.

Евгений Гришковец. Год ЖЖизни. М., “АСТ”; “Астрель”, 2008, 317 стр., 100 000 экз.

Новую книгу Гришковца составили выдержки из его блога в ЖЖ.

Маргарита Каганова. Пустой караван. Книга стихов. М., “Memories”, 2008, 74 стр., 100 экз.

Дебютная книга молодого поэта — “Мои караваны пусты. / Мои верблюды просты. / Помыслы их чисты. / О нас позабыли боги. Мы остаемся тут — / я и каждый верблюд, / мы не найдем приют, / пока не найдем дороги”.

Руслан Киреев. 50 лет в раю. Роман без масок. М., “Время”, 2008, 624 стр., 3000 экз.

Новая книга Руслана Киреева, ставшая финалистом премии “Большая книга” 2008 года. Работу над книгой автор начал в 2000 году и в отрывках публиковал в журнале “Знамя” с 2006 года. Формально — писательские мемуары, то есть повествование о детстве, юности, вхождении в литературу; далее — многолетняя и плодотворная жизнь в литературе (в раю), повествование доведено до 2007 года. Книга, как и полагается мемуарам, содержит портреты знаменитых русских писателей, с которыми на разных этапах жизни сближался автор, — Михаила Рощина, Николая Рубцова, Бориса Балтера, И. Грековой, Михаила Светлова, Валентина Катаева, Георгия Семенова, Игоря Дедкова, Анатолия Кима и других. Но заданная с самого начала книги тональность автобиографической, лирической и размышляющей прозы выстраивает ее повествование как исповедальное, то есть читателю предлагается не столько выстроенный хронологически поток информации об обстоятельствах и сюжете конкретной творческой биографии, сколько изображение самого процесса проживания автором этой биографии — иными словами, перед нами еще один роман Руслана Киреева, “роман без масок”, как назвал его сам автор в подзаголовке. Цитата: “Писатель — существо, вообще говоря, не очень расчетливое. С какой-то неразумной беспечностью разбазаривает он свою личную жизнь, растаскивает ее как дом на бревнышки-сюжеты, из которых упоенно возводит эфемерные строения. С неистовством разрушает прибежище, где можно было бы схорониться в трудную — или счастливую — минуту. Конечно, это прежде всего детство. У меня его нет больше — своего, заветного, принадлежащего только мне и никому больше — все в книги ушло. <…> Ушел и Симферополь, превращенный для сиюминутных затей в не существующий на карте город. Теперь, в этой книге, своей последней книге, я, как нашкодивший ребенок, пытаюсь все честно вернуть назад, но боюсь, что поздно”.

Станислав Львовский. Camera rostrum. Стихотворения и переводы. Предисловие Ильи Кукулина. М., “Новое литературное обозрение”, 2008, 164 стр., 1000 экз. (с приложением CD-диска “Читает Станислав Львовский”).