На кресах всходних (СИ)

Оксана утверждала, что сын вообще ни разу у нее не спрашивал — кто это является к ней по ночам, и даже, когда она сама, перебарывая себя, попыталась завести речь об «этом», зарычал на нее и угрожающе поднял руку. Что мог сделать ей лежачий — непонятно, но Оксана утверждала, что ей сделалось страшненько. Может, спросил Витольд, он и так знает, поэтому и не хочет разговоров на эту тему? Нет, утверждала Оксана, никак ему нельзя было этого знать. Знает только одно: кто-то ходит, а кто именно — ему неизвестно. Мы же все молчком и шепотом. Витольд не удержался и грубо пошутил: вдруг парень думает, что мать — гулящая и просто водит к себе мужиков? Сказал и испугался: обидится, — но она ответила как на серьезный вопрос: нет, не похоже, разные мужики вели бы себя по-разному.

Что это?

Витольд замер — сзади появился повторяющийся шумок. Кто-то мелкий спешит вдогонку. Да, вот мелькает тень меж репейниковыми кустами. Яська малой, внучек Доната.

— Дядька Витоля, там пришли!

— Кто?

— Дядька Шукеть привел. Бригада.

Витольд Ромуальдович с досадой посмотрел на окошко — такое близкое, даже кажется, что разглядел там мелькнувшую тень. Придется отложить.

Шукеть привел троих. Ну, двое — это так, охрана, а вот третий был человеком с полномочиями.

— Бобрин, — представился он, протянув крепкую короткопалую лапу с бугристыми мозолями — рабочая косточка, как говорится. Объяснил: слесарил в Лиде в депо. Небольшой, коренастый, с немного неуместным пышным чубом человек. Вел он себя важно — настолько был уверен в том, что каждое его слово — это прямой закон, что даже искренне удивлялся, когда приказание выполнялось не немедленно.

Сели в «хате» у командира. Гражина со Станиславой ушли во вторую землянку, давно уже отрытую специально для женщин, а здесь был штаб. В дальней стене — дверь в оружейный склад, там же и винный погреб. Витольд позвал Тараса, Доната, Михася, Копытку — он после подвига на мельнице сам не знал, что делать со своим громадным авторитетом, — и Андрея Антоника, не так давно приставшего к лагерю справного мужичка лет тридцати с чем-то, бывшего кореличского милиционера — так, по крайней мере, следовало с его слов. С оружием обращался артистически, на язык был осмотрителен, Витольд подозревал в нем фигуру позначительней милицейской, но почему-то доверял.

Вести «переговоры» взялся Шукеть — век бы не слыхать его хрипатого голоса, особенно отвратительного при смехе. Речь его была короткая: вот, Витольд, брат, Ромуальдович, кончается твоя независимая, на свое усмотрение жизнь. Товарищ Бобрин прислан из штаба бригады имени Котовского для принятия на себя штабного руководства действиями твоего отряда в масштабах общих операций.

Немного тишины в штабном помещении.

Бобрин в общем дружелюбно смотрел на Витольда, на его братьев, да и вообще на всех собравшихся. Чувствовалось, что ждет взрыва радости с их стороны по случаю такого сообщения.

Шукеть, чтобы устранить последние непонятки, резюмировал:

— Я — замполит, Витольд Ромуальдович, или, если хочешь — политрук. С партбилетом.

Копытко заволновался — он, разумеется, считал эту роль своей.

— А Петр Андреевич — начальник штаба. Ты командир, но без штаба бригады не имеешь права хода. Вот так вот все оно.

Витольд Ромуальдович молчал, глядя в стол, водил указательным пальцем по кожуху керосиновой лампы.

— Чего молчишь?

— Вы решили там с Котовским, что у нас тут отряд и что мы воюем.

Товарищ Бобрин кивнул: да, именно так они «с Котовским» и думали.

— А мы тут просто сидим, без войны. У меня бабы, старики, скотина. Правда, почти вся передохла. Отсиживаемся.

Опять установилось молчание. Шукеть — замполит с партбилетом — ткнул локтем Бобрина в бок: вот, мол, я же говорил!

— И сколько же вы тут будете сидеть? — нахмурился добродушный по натуре Бобрин.

— Пока не выживем.

Ответ был и конкретный, и предельно обтекаемый. Даже не сразу и сообразишь, как его опровергнуть, даже если он тебя полностью не устраивает.

— То есть ты будешь тут выживать, Витольд Ромуальдович, а мы там головы класть?! — захрипел Шукеть.

— Где «там»? Ты-то здесь.

— Не юли.

— Так, — сказал Бобрин, вставая, но у него не получилось, голова уперлась в потолок. Он сел. — Так. Это все считаем за шутку. — Он сделал знак рукой, и один из сопровождавших его стрелков, что стоял у входа, дал ему сверток.

Сверток развернули, там был кусок кумача.

— Это знамя, а со знаменем не шутят. Отряд имени Ленинского комсомола — так теперь и отныне будет называться твое войско.

Копытко аж подпрыгнул, ему было радостно биться в составе отряда именно под таким названием.

— Что-то имеешь против сказать? — ехидно заглянул Шукеть в глаза Витольду.

Тот усмехнулся:

— У меня одни старухи да дохлые коровы, какой там комсомол!

— Решение принято на бюро райкома. У всех старухи, и ничего.

Витольд Ромуальдович медленно, но совершенно отрицательно помотал головой:

— Мы не боевая часть, обычные люди, обычная веска, только в лесу. Пожгли нас.

— Вот видишь! — подскочил на месте Бобрин.

— Нам бы с голоду не подохнуть, а вы — иди с немцем бицца.

— С голоду подохнуть тихенько — это не разрешается, — сурово сказал начальник штаба. — В бою погибнуть по приказу — больше мы ни для чего разрешения не получим.

Витольд опять помотал головой.

— Ты не отвиливай! Ты чей человек? Ты советский человек, тебе все дала советская влада, твоя влада, а не чья-нибудь. Народная. А ты?!

Говорил Шукеть, но интереснее всего было смотреть на Копытку: он не любил хрипатого дядьку, но разделял смысл его слов, и ему было неудобно быть в оппозиции к командиру.

В этом месте Витольд вдруг рассмеялся — негромко, но так неожиданно, что по присутствующим прошла оторопь. Вообще, и родичам не часто доводилось видеть смеющегося Витольда, а уж в последнее время совсем не приходилось, а тут, в такой момент — и почти хохот.

Бобрин снова захотел встать, ему, видимо, проще было напирать, когда он мог это делать сверху вниз.

— Или ты хочешь сказать, что нету у тебя долгов перед народной властью? Что ты сам себе пан — пан Порхневич? Засел в своем лесу, жируешь и плевать тебе на все? Пусть немец...

— От другого смешно, — успокоил его жестом Витольд. — С голыми руками нам, что ли, идти на того немца? Вон у Копытки есть парабеллум, два ружья охотничьих...

— С этим поможем. Быстро поможем. «Мосинки» дадим, «Дегтярева» дадим, гранаты.

— Уже готов план операции, — вставил весомо Шукеть из-за плеча Бобрина. — Секретный план, — поправил себя начальник штаба, обведя взглядом сидящих за столом, кое-кого он отсекал заведомо от важной информации.

— Хлопцы, кому не интересно, может идти по делам, — сказал Витольд своим.

Донат, кряхтя, поднялся на тяжелые ноги и, вздохнув глубоко, вышел. Витольд Ромуальдович поглядел на Михася, желая ему хорошего: ну зачем тебе эти секреты, сынок? но Михась насупился, он хотел в важные люди. А приподнявшегося было Антоника командир удержал взглядом сам.

— Ну, ладно, — Бобрин даже немного напыжился, — уже скоро. О дате — сигнал в последний момент, так что готовность постоянная уже. Скоро будет большая проверка чугунки. Места я вам не назову, сам не знаю, да и не положено, это штаба бригады секрет. Наша задача — отвлечь. Задержать на местах силы, чтобы не подлежали переброске к «очагу нашей основной активности».

— Что делать-то надо? — спросил Тарас.

— Принимая во внимание неопытность вашего формирования и численность, ну, небольшую, вы должны немного лишь пошуметь тут, вблизи.

— На Гапана напасть? — криво усмехнулся Тарас.

— Начальник полиции, — пояснил Бобрину Шукеть.

Оказалось — нет, тревожить предстояло госпиталь во Дворце. Там, по сведениям агентуры, проходит лечение партия довольно значительных чинов. Если удастся их лечение прикончить смертью, хорошо. Но, судя по всему, при госпитальной охране, силами нового формирования такого успеха не обрести.