а, так вот и текём тут себе, да (СИ)
а, так вот и текём тут себе, да (СИ) читать книгу онлайн
…исповедь, обличение, поэма о самой прекрасной эпохе, в которой он, герой романа, прожил с младенческих лет до становления мужиком в расцвете сил и, в письме к своей незнакомой дочери, повествует о ней правду, одну только правду и ничего кроме горькой, прямой и пронзительной правды…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Да, мы смогли.
Мы сделали это!
Однако, нужно жить дальше…
«Куда ж нам плыть?» поэтически вопрошал ещё Пушкин, а Чернышевский перефразировал этот вопрос в прозу: «Что делать?»
Вот и всё —
Конец мечтам.
И теперь
Ты в жизни сам
Ответы все найди
К счастью
Своему приди.
(муз. В. Сакуна, сл. С. Огольцова)
Я попробовал поискать счастья в Киевском государственном университете им. Т. Шевченко и отвёз туда документы на отделение английского языка.
Неимоверная, конечно, наглость при моём запасе знаний – пара вызубренных таблиц в конце учебников английского языка для средней школы.
Но смелость вознаграждается и весь долгий путь от Конотопа до Киева – четыре часа электричкой – я проделал на одной скамье с Ириной Кондратенко, самой красивой девушкой нашего класса.
С её длинными чёрными волосами и чёрными глазами она была настолько красива, что я в жизни б не осмелился к ней подойти – ясно ведь, что бесполезно.
А тут четыре часа совместной езды и бесконечного разговора.
Она тоже ехала в Киев куда-то поступать и жить у родственников. Она же и подсказала на каком трамвае ехать от вокзала до Университета.
Там оказались очень высокие потолки, сразу видно – тут дают высшее образование.
В деканате у меня приняли аттестат о среднем образовании и справку, что я здоров, и направили в студенческое общежитие, куда пришлось очень долго ехать троллейбусом.
У заведующей, или дежурной по общежитию, что выдавала мне постельное бельё в обмен на мой паспорт, оказались расистские замашки.
При мне в её кабинет, или склад, зашли пара молодых северных вьетнамцев с просьбой о клеёнке для стола в их комнате.
А она в ответ:
– Какую тебе ещё «килиёнку»? Сам ты «килиёнка»! Иди отсюда!
И они ушли, такие щуплые на фоне этой дебелой украинской расистки.
Интересно, сама бы она смогла выговорить «клеёнку» на вьетнамском?
Хотя не стоит спешить с умозаключениями без достаточного знания всех обстоятельств.
Может это и не расизм был вовсе.
Может они зашли к ней за пятой по счёту клеёнкой в один и тот же день.
В одной комнате со мною оказался абитуриент, который поступал куда и я, но после службы в армии.
На следующий день мы с ним поехали в университет на ознакомительно-подготовительную лекцию. Он там так бойко переговаривался с преподавателем, что я почувствовал себя как на областной олимпиаде по физике в Сумах – все всё знают и друг друга понимают, один только я пень пнём.
Вот почему после лекции я пошёл в деканат и забрал сданные документы.
Не помню что я им там врал. Трудно ведь сказать правду: я – струсил. Поднял лапки вверх даже не попытавшись.
Пока я ехал в общежитие за паспортом, полил такой ливень, что местами троллейбусу приходилось от остановки до остановки переправляться вплавь.
Дождь смоет все следы…
Четыре часа в электричке до Конотопа я провёл молча – трусам не полагаются Ирины Кондратенки.
В Конотопе глубокие вопросы решаются с ходу.
Куда?
Да, туда ж, куда и все.
Чепа уже два года как проучился в железнодорожном техникуме над Путепроводом. Владя и Чуба сдали свои документы для поступления туда же.
Вопрос «куда?» решился до меня – мне оставалось только стать абитуриентом Конотопского техникума железнодорожного транспорта.
Даже Анатолий Мелай оказался там же.
Он туда пристроился на непонятную должность лаборанта, но до начала учебного года ходил по коридорам в синей спецовке и занимался электропроводкой в промежутках между пением.
Анатолий оказался фанатом «Песняров», которые недавно на концерте в Кремлёвском зале сделали песню «Тёмная ночь».
Прикинь! В первом ряду верхушка Политбюро: Брежнев, Суслов, там, Подгорный, а они со сцены врубают электрогитарный проигрыш на всю, с ревером…
Ну, и вокал, конечно, у них охренéнный – на четыре голоса:
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас…
И Анатолий, запрокинув своё лицо в оспинках от давно исчезнувших прыщей, поёт на весь коридор один из тех четырёх голосов.
А почему не петь? Лето, занятий нет, экзамены ещё не начинались, а на нём спецовка:
Скрыпять мое лапти,
Як иду до тэбэ!
Он обещал замолвить слово экзаменаторам, но в техникум поступила лишь треть Орфеев-абитуриентов – Чуба и Владя отсеялись и поступили на завод КПВРЗ.
В начале августа мы сделали директору Клуба, Павлу Митрофановичу, предложение, от которого он не смог отказаться.
Мы будем играть на танцах в Парке КПВРЗ.
Бесплатно.
В каждом из трёх парков города Конотопа – Центральном, привокзальном, заводском – есть танцплощадка.
Все три устроены совершенно одинаково: метровой высоты сцена внутри оркестровой раковины, а перед нею круглая бетонированная площадь, окольцованная двухметровым забором из вертикально стоячих труб; диаметрально напротив сцены – входная калитка опять же из вертикально-трубчатой решётки.
Даже и покрашены все три ограды были одной и той же серой серебрянкой.
Отличие лишь в том, что на ограде в Центральном парке краска не так сильно облупилась.
Моя мама вспоминала, что в её молодости летом на сцене танцплощадки играл духовой оркестр.
Потом всё как-то заглохло и вместо вальсирования молодые конотопчане в тёплое время года стали ходить кругами по аллеям площади Мира заплёванным шелухой от семечек.
И вот настало августовское воскресенье, когда танцплощадка в заводском Парке вышла, наконец, из комы.
Оковы ржавой цепи с висячим замком на входе – рухнули, и мы потянули к сцене возок на резиновом ходу.
Обычно этим возком киномеханики перевозили из Клуба в Парк цилиндрические жестяные коробки с катушками кинолент для сеанса в летнем кинотеатре.
На этот раз он был загружен усилителями и колонками динамиков.
Мы начали устанавливать и собирать аппаратуру. Подключать и пробовать гитары взбряком аккорда, пробежкой по струнам баса.
Короткое эхо приносило эти бздыни обратно от многоквартирной двухэтажки за забором Парка. Оттуда же сбежалась околопарковая пацанва и, не решаясь войти в круг танцплощадки, стала скапливаться за трубным ограждением.
Вот напыщенно важный Чепа устанавливает «кухню» ударника, бухает педальной колотушкой, бряцает по хэту.
Пробуется микрофон:
– Ряссь! Ряссь-два!..
Чепа задаёт темп сухим стуком палочки о палочку.
Раз-два. Раз-два-три-четыре!
Погнааали!
Так вершилась смена эпох в одном, отдельно взятом Парке.
Пацаны, видя, что калитка без охраны, потихоньку втягиваются внутрь, но всё равно держатся поближе к трубам, лишь пара безнадзорных дошколят бегают туда-сюда.