Дом, который построил Майк

"Попей-ка с моё" - подумала. Сказала же другое, - Билеты бизнес классом мне и детям, туда и обратно. Детям пятизвёздочный отель и сутошные. И мне бесплатную путёвку.

(В Сибирь?)

На Коста-Рику, дурында белохалатная.

На всё получила вежливое "да". И вечером того же дня со спокойным сердцем, всё устроив, улетела в Южную Страну Вулканов. На две недели.

Детям звонила почти каждый день. Егор мне, (ему тогда уже 13 исполнилось)- "Мамочка, всё хорошо, только вот папа, похоже не хочет отсюда уезжать совсем. И не хочет, чтобы Стеша уезжала. Каждый день, прямо с утра, лишь только датчики отстегнут от Стешки, бежит что-то писать. Компьютер ему не дают, так он вручную справляется. Листов по 30 каждый день пишет. И пишет, и пишет. По русски.

Врачи не понимают, что пишет, так меня много раз спрашивали, что, да как. А я откуда знаю. Папа говорит, что это про какое-то "зелёное небо".

Я докторам так и сказал. Больше ничего не спрашивают. Когда ты вернёшся и купишь мне такую же приставку игровую, компьютерную, что мне дали в гостинице эти добрые дяди. Стешкина няня очень толстая, и часто пукает. По русски говорит плохо, она из Польши. Пока" И трубку бросил.

Звоню Главному, он мне, типа, всё классно, через три дня забирайте вашего муженька живым и здоровым.

Эксперимент, типа, удался.

И правда, прилетела назад, смотрю, Михрюта мой здоровый, розовощекий такой стал, только глаза бегают, не смотрят на меня. Ну, это дело поправимое. Только разденься.

Но вот в самолёте на обратном пути Стеша меня подкосила, говорит, что её не только к папе ниточками привязывали, но еще и к другому дяде, и еще одной тёте. Спрашиваю, тебе больно не было, головка не болит? Нет, говорит, все хорошо. Дядя доктор меня очень хвалил и каждое утро мороженку давал после сна. Шоколадную.

Вот так Стеша наша доктором-проводником, сталкером, блин, стала, сама того не зная за шоколадную мороженку.

Я особенно почему-то напрягаться не начала по этому поводу. А чо, ребёнок здоров, без претензий за житьё-бытьё в этом Институте. Помогла Стеша людям на ноги подняться, опять же повторю, сама того не зная. Денег нам за это отвалили еще. При нашем то пособии в 832 канадских доллара тогда - это совсем не мелочь по карманам тырить.

А у моего Михрюты после этого немереный подъем энергии произошел. Картины опять писать стал, чо-то еще на компьютере своем затрапезном по клавишам ёрзать. Стешку иногда подзовет, пошепчется с ней, и дальше стучать. Платонов, типа, недорезанный.

Когда ему на этот "подъем", то есть в удачное время, Вовка позвонил из Сан-Франциско, так его как переменило, побрился, зубы почистил, наконец-то. Вонючка. Новую жизнь решил начать, типа того что. А если бы ему, скажем, в это время другой какой хрен позвонил, так всё что приказали ему, то и сделал бы. Дурында.

А перед поездкой в Бостон написал мне весьма пространное и характеризующее его письмо от руки на салфетке, коряво так, не архитектурно, как обычно квадратно-красиво, и оставил его на кофитэйбл. Типа, читай и учись, какой я классный мужчинка. Классный не классный, а под раздачку то всё равно с этим американским апокалипсисом попал.

Одним словом, вот его письмецо. Достоевский, блин на фиг, ужас, кошмар.

И еще я вот всё думаю, куда он свои записки с этим дурацким "Зелёным небом" засунул? Скатав в трубочку.

МГ.

ПИСЬМО

Маша, хочу тебе пару фраз написать. Прости, говно я был порядочное все эти несколько месяцев, если не сказать все эти годы. Да и хуй с ними. Что было, то было. Все это в голову пришло, когда я со стаканом портвейна перед окном сидел.

Вот сидел я и думал. Смотрю я на занесенные суровым канадским снегом качели во дворе, на брошенные после Рождества елки, слышу дальний шум пролетающего четыреста первого хайвэя и вдруг с ужасом понимаю, что мальчик за окном, пытающийся сдвинуть качели, сейчас упадет, завизжат тормоза и сирены на шоссе, зазвенит ложка в чашке с декафеиновым кофе у соседей на балконе, звякнет в подъезде лифт, и прошлое на секунду уступит место будущему. Станет очень страшно от вопроса "Зачем всё это?" И этот вопрос станет быстро расширяться в больном мозгу, поглощая пространство и конвертируя реальность в пустоту.

Это пиздец, подумается мне сидя у окна, и эта самая мысль и вернёт меня в существующий мир. А через мгновение опять смотрю в окно думать о лете, о том, как всё будет славно, а потом, летом, когда оно наступит, буду утешать себя тем, что да, как-то его уже не было видно, но ведь пока еще июль, в августе тоже бывает тепло, да, но вода уже студёная (как баба Катя моя говорила, с Ильина Дня купаться нельзя, холодно, гусь в воду насрал). Впрочем, будет сентябрь, бабье лето, это когда зябкое утро с леденцой и жаркое в обед солнце, и последние бабочки и вестниловские комары, и танец рок-н-ролл падающих листьев... Но что это? - первый снег, такой ранний в этом году, ничего, скоро растает, еще есть время, ноябрь - слякоть... скорее бы снег, можно поехать в Квебек, встать на лыжи, а там... там и до лета недалеко.

Так что выкручивай, не выкручивай, Маша, а это и оказалось моим существом. Да и существом всех и каждого, кого я встречал вокруг себя тоже. И перешагнуть через это получается, что нельзя никак. Может Стешке с Егоркой удача выпадет. Хотя "мин ошшен болшой подозрений бар".

Ну, пока.

Целую тебя в место.

М.

Я вот всё думаю, был ли он счастлив в жизни своей некудышно оплачиваемой?

Был ли он, дурында метастазная, счастлив со мной?

Как мы вообще с ним оказались по разные стороны одного презерватива?

Как-то раз, еще до этой истории с Сиднеем он поделился со мной, что видимо счастье и есть наслаждение. Но только с условием, единственным и необходимым - получать его нужно не "лучше поздно, чем никогда", а именно тогда, когда сильнее всего этого хочешь. Я могу назвать себя счастливым, - сказал он, - потому что я доволен воспоминаниями своей хоть и бездарной, но великой жизни. Ведь именно самые яркие воспоминания у нас остаются от наших самых желанных и во время полученных наслаждений.

Так и жил он воспоминаниями. Старик с рождения.

Можно конечно строить Рай Земной в своей больной головке, можно играть в свободу и всякого рода внутреннюю и внешнюю демократию, но малейший щелчок по основанию твоего выстроенного карточного домика заставляет твою жизнь сложиться в единственно возможную фигуру. Острый нос, дорогой костюм и одноразовые штиблеты. Или урна с прахом с лобного места современной Американской Истории, граунд зеро, что стояла на нашем стареньком, изгвазданном телевизоре "Сони-Тринитрон", 24 инча по диагонали, которую многие гости по-идиотски путали с красивой антикварной вазой.

Слава Богу, кроме этого есть ещё два миллиона двести тридцать тысяч долларов, палящее солнце, этот остров, этот шезлонг под этой развесистой пальмой, (дети сопливые в колледже под присмотром, не скажу где), и этот "Мартини-водка-шэйкн-нот-стёрн", который держит на подносе этот приятный, мускулистый мулат, который услужливо, обезяньи соскалившись, смотрит мне в глаза в ожидании чаевых, и который видимо, окажется в моей постели сегодня ночью, в моём доме на берегу этого теплого, маслянистого своей нежностью, океана,

в доме,

который

построил

Майк.

ЛГУН

(басня)

Мальчик стерег овец и, будто увидав волка, стал звать:

- Помогите, волк, волк!

Мужики прибежали и видят - неправда.

Забили мальчика до смерти.

Волк видит: бояться ему нечего. На просторе зарезал все стадо.

Такие дела.

Мария Гейтс

Vanua Levu, FIJI

December 19, 2002

Амстердам-Париж-Торонто-Екатеринбург