Осажденная крепость

Фан в свою очередь обратился к невесте:

— Ты действительно обойдешься без меня?

Сунь внимательно посмотрела на обоих и как-то неестественно рассмеялась:

— Идите себе, я ведь ничем особенным не больна. Извините меня, господин Чжао!

— Ну, пустяки! Давайте считать сегодняшнюю встречу предварительной, а когда вы поправитесь, я пришлю официальное приглашение. Через полтора часа верну вам жениха в целости и сохранности. Пошли, Хунцзянь. Впрочем, вам, наверное, нужно совершить ритуал прощания? Я подожду возле лифта.

Хунцзянь увлек его, бросив на ходу:

— Хватит острить!

В этот вечер Синьмэю нужно было поговорить с Хунцзянем о делах, но не хотелось нарушать атмосферы дружеской встречи… Изучая политологию в Америке, Чжао прослушал курс «психологии дипломатии». Лектор, служивший до этого советником в ряде посольств, помнится, рассказывал, что американцы на банкете заводят серьезные разговоры еще до того, как подали кушанья, тогда как европейские дипломаты говорят о важных вещах только после десерта, за кофе. Потом он поинтересовался у Синьмэя, как поступают в подобных случаях китайцы. А он, Чжао, сидел с вымученной улыбкой и не мог произнести в ответ ничего вразумительного.

Сейчас, выходя с приятелем из гостиницы, он сказал:

— Ты уже с полгода не пробовал европейской кухни. Хочешь, сходим в австрийский ресторан? Здесь недалеко, пойдем потихоньку, поговорим.

«Однако вид у тебя весьма процветающий, — подумал Фан, — не иначе как начальником стал». Но вслух он произнес:

— Стоит ли тебе так тратиться!

Чжао откашлялся и спросил, глядя прямо перед собой:

— Почему вы не сыграли свадьбы перед отъездом?

Хунцзянь мгновенно вспыхнул и тут же сообразил, что, привыкнув за время пути расписываться в гостиницах как «г-н Фан с супругой», он и здесь, в Гонконге, ничего не соображая после полета, сделал так же. Радуясь, что идущему рядом Синьмэю не видно краски стыда на его лице, он пустился в объяснения:

— Понимаешь, я сам на этом настаивал, а она ни в какую. Говорит, подождем до Шанхая, а то родители…

— Значит, ты слишком weak. — Чжао посчитал, что нашел очень удачное английское слово: если между Фаном и Сунь еще ничего не было, его можно понять как укор в слабохарактерности, в том, что идет, мол, на поводу у невесты. Если же то, что имел в виду Чжао, уже произошло, это слово звучало как намек на поговорку but the flesh is weak [140].

Словно преступник, чья вина уже доказана, Фан вдруг совершенно забыл, что у него горят щеки.

— Я и сам теперь жалею. Однако домой все равно надо съездить. К тому же подготовка к свадьбе — дело хлопотное, пусть ее родители займутся.

— Это правда, что Сунь сильно тошнит?

Фан обрадовался, что Чжао сменил тему разговора.

— Да, самолет сильно трясло. Впрочем, я перенес эту тряску неплохо. Видно, она устала — поднялась очень рано, а вчера сама тщательно уложила весь багаж. А помнишь, Фань И на ужине у Ванов выдумывала, будто Сунь — неряха, никогда не прибирает свои вещи?

— Если все дело в тряске, значит, скоро пройдет. Только, помнится, в прошлом году уж как наши автобусы качало, но Сунь при этом чувствовала себя хорошо. Может, тут еще какая-нибудь причина? Я слышал, что тошнота… Впрочем, у меня нет опыта, — быстро закончил он и деланно рассмеялся.

Возвращение к прежней теме застало Фана врасплох… Человек покинул бомбоубежище в уверенности, что налет кончился, и вот — попадает под следующую серию бомб! Уже и не стыдясь, но волнуясь, он стал твердить, что этого не может быть, хотя в душе прекрасно знал, что еще как может.

Жуя мундштук, Чжао сказал:

— Хунцзянь, ты знаешь, я питаю к тебе дружеские чувства. Так вот. В юридическом смысле я вовсе не опекун мисс Сунь, однако ее отец поручил мне заботиться о ней. Я прошу вас обоих не дожидаться возвращения в Шанхай, а оформить брак здесь, причем наименее канительным способом. Раньше чем через неделю билет на пароход вы не купите, так что придется пожить некоторое время в Гонконге. Будем считать ваше пребывание здесь медовым месяцем. Не говоря о прочем, прикиньте, каковы были бы затраты в Шанхае на один только свадебный стол! Ну, а финансовые дела семейства Сунь мне известны, да и у твоего отца вряд ли есть лишние деньги. И почему, собственно, они должны платить за вашу свадьбу?

Чжао привел еще ряд доводов в пользу скорейшего оформления брака. Фана они вполне убедили; ему даже показалось, что с его пути убрана серьезная преграда:

— Я сразу же расскажу обо всем Жоуцзя. А кстати, ты не знаешь, существует ли здесь гражданский брак? Это очень упростило бы формальности.

Довольный успешным окончанием взятой на себя миссии, Чжао заказал бутылку вина.

— Помнишь, как ты меня напоил? Сегодня я тебя буду спаивать, пусть Сунь сердится, если хочет!

Он расспросил о событиях в университете, потом вздохнул:

— Я вспоминаю о нем, как о кошмарном сне. Кстати, как она там?

— Кто? Госпожа Ван? Я у них не бывал, но слышал, что она выздоровела.

— Мне ее жалко, — промолвил Чжао. Заметив, что на лице Фана вот-вот появится улыбка, он добавил: — Мне хочется всех пожалеть — и Ван Чухоу, и себя, и Сунь, и тебя…

Фан расхохотался:

— Я понимаю, Ваны, конечно, достойны жалости: брак их недолговечен — они вскорости разведутся, если только Ван не умрет еще раньше. А тебя-то за что жалеть? Деньги у тебя есть, работой ты доволен, а что семьей не обзавелся — сам виноват. Ведь помимо госпожи Ван была еще Фань И. — Тут Чжао, уже раскрасневшийся от выпитого, сверкнул глазами. — Ну, хорошо, хорошо, не буду продолжать. Меня можно пожалеть за то, что лишился работы, Сунь — за то, что ошиблась в выборе жениха. Так, что ли?

— Да нет же! Как ты не понимаешь!

— Так объясни!

— Не стану.

— По-моему, у тебя завелась подружка.

— С чего это ты взял?

— А с того, что ты начал разговаривать, как кокетливая девица. Тут явно сказывается чье-то постороннее влияние.

— Ах, негодник! Так и быть, объясню. Говорил я тебе, что Сунь — девушка себе на уме? Так вот, мне кажется, она приложила большие усилия, чтобы привести ваше дело к благополучному финалу. (Тут Фан почувствовал, что его мысли, все еще как бы дремавшие после утомительного перелета, вдруг обрели четкость.) Впрочем, что это я говорю? Совсем опьянел, забыл, что ты уже не тот, что прежде. Теперь друзья должны помнить, что тебя отделила от них черта, — и он провел ножом линию в воздухе.

— Послушать тебя, так женитьба это что-то ужасное, после нее все от нас отступятся!

— Нет, это вы отступитесь от друзей и близких! Но хватит об этом, расскажи лучше, что ты собираешься делать после каникул.

— Искать работу…

Чжао заговорил о том, что ситуация в мире обостряется, в Европе вот-вот вспыхнет война, и Япония, как держава оси Берлин — Токио, рано или поздно втянется в мировой конфликт. Тогда ни Гонконг, ни иностранные концессии в Шанхае и Тяньцзине уже не будут в безопасности, поэтому он и решил перевезти мать в Чунцин.

— Тебе, Хунцзянь, наверное, придется задержаться в Шанхае. Как ты смотришь на то, чтобы поработать несколько месяцев в моем агентстве печати? Платят немного, зато не возражают против совместительства.

Фан поблагодарил от всей души, а на вопрос Чжао, достаточно ли у него денег, ответил, что не уверен — свадьба может потребовать больших расходов. Тогда Чжао предложил ему взаймы.

— Но ведь долги надо возвращать.

— В таком случае возьми деньги в качестве свадебного подарка.

Энергичные протесты Фана не помогли. Чжао заявил:

— Не отказывайся, а то я сам женюсь, и уже тогда даже одолжить тебе, наверное, не смогу.

Глаза Фана увлажнились, и он тут же подумал о себе самом с укором: сколько Синьмэй сделал для него хорошего, так почему же он готов расплакаться именно из-за этих несчастных денег? Зная, что приятель не любит изъявлений благодарности, он сказал: