Осажденная крепость

И все же мне повезло — разрешение было получено, а когда курс лечения закончился, я приехала в «школу» вместе с Аюань, чтобы она смогла повидать отца. Мы были уверены, что он встретит нас на вокзале, но его там не оказалось. Не встретился он и по дороге в «школу». Только там я узнала от общих знакомых, что после моего отъезда он разболелся — приступы астмы, высокая температура. Лекарские познания медработницы его роты не дотягивали даже до уровня «босоногого врача»; она сама призналась мне, что впервые в жизни делала укол в вену и от волнения забыла снять жгут с руки Чжуншу. Все же сделанные ею два укола возымели действие, и к нашему приезду температура у мужа спала. После этого медработница не раз напускала на себя комически важный вид и повторяла: «Господин Цянь, не забывайте, что я ваша спасительница!» И в самом деле — если бы она не захотела или не посмела сделать уколы, его пришлось бы везти в какое-то другое место, и бог знает чем бы это кончилось.

Приезд дочери принес нам немалое облегчение. Но люди вокруг нас продолжали испытывать беспокойство — им нечем было заняться, они не знали, что их ждет. С тех пор, как пришло известие о том, что Линь Бяо «сыграл в ящик», борьба против так называемой «группы 16 мая» в «школе» прекратилась. Но даже те, кого по возрасту или состоянию здоровья вернули в Пекин, не занимались своим делом, а лишь ходили на митинги и политзанятия.

Верно говорят, что наши надежды в конце концов обычно сбываются, рано или поздно, но уже не приносят ожидаемой радости. В марте 1972 года было объявлено об отправке в Пекин второй группы пожилых и больных; на сей раз в списке значились и я и Чжуншу. Мне больше хотелось уехать вместе со всеми курсантами, но раз образовалась вторая группа, значит, будут третья, четвертая… Да и остающиеся искренне радовались за нас — даже устроили нам проводы. Мы полакомились клецками в бульоне и пельменями с начинкой из мяса и дикорастущих трав. Приготовить все это оказалось возможным потому, что в общежитии еще оставались жаровни, обогревавшие нас зимой. Словом, остающиеся отнеслись к нам куда лучше, чем я к тем, кто уезжал в прошлом году. Мне было совестно, но я ничего не могла поделать со своим эгоизмом — я радовалась отъезду. Полтора десятка лет меня перевоспитывали, два года я провела в «школе», и все равно никакого прогресса. Я осталась такой, какой была.

С тех пор прошло восемь лет, но каждое, самое незначительное, событие тех времен у меня перед глазами. То был неординарный жизненный опыт, и мне захотелось поделиться им с читателями.