Последний самурай

К тому же почему бы мне и не попробовать походить в эту школу?

И я подумал: Чем я, собственно, рискую?

Если он прав, у меня все получится. Я получу стипендию и пойду в школу, и если даже он потом узнает, что я его обманул, то в любом случае будет уже поздно. Не смогут же они отобрать у меня эту стипендию, раз деньги уже внесены. Ни за что не отберут, даже если он скажет им, что дал мне рекомендацию только потому, что думал, что я довожусь ему сыном. И вряд ли он вообще станет объяснять, что дал мне рекомендацию лишь по этой причине. Да и Сибилле будет легче в материальном смысле, если я буду учиться в этой школе. И тогда она сможет купить себе «Историю еврейского народа в возрасте Иисуса Христа» Шё-рера, все эти великолепно изданные в «Вермес и Миллар» четыре тома, без которых не может обойтись ни один интеллигентный дом. Уж если я смог убедить лауреата Нобелевской премии, что являюсь его незаконнорожденным и давно утраченным сыном, то что мне стоит убедить родную мать, что я получил стипендию в Винчестер?

Почему бы и нет, подумал я.

Даже если из этой затеи ничего не получится, это нисколько не помешает мне поступить в Кембридж чуть позже, ну допустим, в возрасте тринадцати лет. Почему бы нет? В любом случае это лучше, чем еще одна зима, проведенная в бесконечных поездках по кольцевой.

Он смотрел на меня, и во взгляде читалась симпатия и любовь.

И я сказал: Не знаю.

Я подумал: А может, лучше не говорить ему об этом? Сибилла будет счастлива. Он — тоже. На протяжении долгих лет он нес этот тяжкий груз, чувство вины, поскольку тогда ничего не смог сделать для этой женщины. Зато теперь может хоть что-то сделать для меня. Что в этом плохого, если я оставлю его в неведении?

Тут зазвонил телефон.

Он развел руками и улыбнулся, как бы давая понять, что этим непрошеным звонкам не будет конца. И сказал: Извини, я на секунду.

Подошел к столу, снял трубку. И сказал: Сорабджи!

А потом сказал: Да. Похоже, у вас проблемы?

Последовала долгая пауза.

Затем он сказал: Не могу не согласиться с вами, Рой. Но что, как вы думаете, я могу сделать? Я даже не являюсь членом комиссии...

Снова пауза.

Затем он произнес: Я был бы просто счастлив помочь, но просто не вижу, каким образом мог бы...

Еще одна пауза.

Он сказал: А вот это очень интересное предложение.

Он сказал: Это, разумеется, весьма неординарное решение, но нигде не сказано, что...

Он сказал: Послушайте, Рой, могу я вам перезвонить, ну скажем, завтра? В данный момент я где-то на полпути к правильному решению. Не хочу внушать вам несбыточные надежды, но и исключать такой возможности ни в коем случае нельзя.

Еще одна пауза, а потом он сказал: Прекрасно. Да. Спасибо, что позвонили.

Я не сводил с него глаз. Я не понял, о чем шла речь. Как, впрочем, не понял и того, о чем они беседовали с доктором Миллером. Я так толком и не понял, что произошло с той австралийской астрономшей; я не понимал, что происходит с тремя его дочерьми, занятыми решением бесконечных задач. Все эти косвенные свидетельства не говорили мне ни о чем; и я не видел способа получить более надежные и относящиеся к делу свидетельства. И уж тем более и помыслить не мог о том, чтобы получить их от самого Сорабджи.

И еще я подумал, что если соглашусь, позволю ему помочь, то навеки обречен остаться его сыном. По телевизионным передачам следовало бы догадаться, что всякий раз в критические моменты он начинал расспрашивать людей о побочных нефтяных продуктах. Но это еще не конец света. В такие вот критические моменты я буду просто избегать его. А в остальное время... что ж, возможно, он даже возьмет меня с собой на вертолет и научит карабкаться по веревочной лестнице. Или возьмет в полет над Ла-Маншем и будет по дороге объяснять всякие сложные вещи, настолько сложные, что без объяснений тут просто не обойтись. И это будет больше, чем простые встречи... это будет... Впрочем, пока что я еще плохо себе представлял, во что все это выльется.

И еще мне показалось, что с таким отцом мне будет куда как сложнее, нежели, к примеру, с Вэлом Питерсом. У того было полно недостатков. Он путал ДНК и РНК. Заводил беспорядочные сексуальные связи во время своих путешествий. Этот список можно было бы продолжить. Но при этом никто не стал бы упрекать меня за то, что мой отец таков, каков он есть. Просто уж так устроен. В то время как...

Я спросил: Что, проблемы?

Сорабджи удивился. И сказал: Любопытство погубило кошку.

А потом улыбнулся и пожал плечами. И сказал: Ничего интересного. Обычная административная суета и интриги. Не забивай себе голову всякой ерундой.

И я понял, что больше просто не вынесу этого. Надо ему сказать. Но затем я подумал: А почему, собственно, я должен ему говорить?

Просто скажу ему, что подал заявление в школу, а сам не подам. Все очень просто, потому что если я сейчас уйду, он меня никогда не найдет. А если поговорит с той женщиной, то выяснится, что никакого ребенка у нее не было. А если не свяжется с ней, то и не узнает.

Но я знал, что просто обязан ему сказать. И чем раньше, тем лучше, иначе я перестану собой владеть.

Я сказал: Вам совершенно не обязательно писать мне рекомендацию.

Он спросил: Это еще почему? Боишься, кто-то что-то заподозрит? Да им и в голову не придет! Мне попался на глаза блистательно способный мальчик, самоучка, а я, со своей стороны, сделал все, чтобы свести его с нужными людьми, что может быть естественней? Что же касается чисто внешнего сходства, — да, следует это признать. Но многие ребята сегодня носят короткие стрижки. И если ты сходишь в парикмахерскую подстричься — перед тем как отправиться туда, я уверен, это не будет бросаться в глаза.

Я сказал: Возможно, вы просто не захотите писать мне рекомендацию, узнав, что на самом деле я никакой вам не сын.

Он удивился: Что?

Я сказал: На самом деле я не ваш сын.

Он нахмурился и повторил: Что?

Я сказал: Я все это выдумал

Он начал было: Ты... А потом сказал: Ерунда. Ты обижен, тебе неловко, но к чему отрицать очевидное? Ведь мы похожи как две капли воды.

Я сказал: Моя мама говорит, что вы похожи на Роберта Доната. Вы с ним случайно не родственники?

Он не сводил с меня глаз. А потом сказал: Так ты... Но могу я узнать почему?..

Я объяснил про «Семь самураев».

Похоже, этого он не ожидал. Нахмурился, долго молчал, а потом сказал: Все это как-то странно. Не вижу смысла.

Я заметил, что, по-моему, смысл налицо.

Он уставился на странички с анализом Фурье, разложил их на столе, разгладил ладонью. Потом вдруг сгреб листки бумаги, скомкал и бросил в мусорную корзину. И сказал: Так, значит, ты мне не сын.

Он сказал: Нет, разумеется, она никак не могла поступить таким образом. Мне следовало бы сразу догадаться.

И долго и молча смотрел на меня.

Я сказал: Извините.

Он сказал: Подойди сюда.

Я не двинулся с места. А потом сказал: Я пытался вам объяснить, но, видно, не получилось.

Он сказал: И поступил довольно глупо. Зачем понадобилось лгать, если потом отказался от этой лжи?

Я спросил: Означает ли это, что я все равно могу связаться с нужными людьми?

Он смотрел на меня и не произносил ни слова. Лицо холодное, лишенное какого-либо выражения, точно он подсчитывал про себя все «за» и «против».

И вот наконец он произнес безжизненным, невыразительным голосом: Теперь ты владеешь информацией, знать которую тебе совершенно ни к чему. И эта информация представляет для меня определенную опасность.

Он сказал: Посоветовал бы тебе быть осторожнее в высказываниях. Полагаю, что если ты попытаешься использовать эту информацию против меня, тебя ждут большие неприятности.

Я сказал, что вовсе не собираюсь использовать ту информацию и что пытался его остановить. Мне так многое хотелось ему еще сказать. Ведь чуть раньше он был просто в восторге от уравнений. Неужели, думал я, для него так важно, кто именно успешно решил эти уравнения — совершенно посторонний человек или тот, в чьих жилах течет его кровь? Тот, кто унаследовал от него 50 % генов?.. Я почувствовал, что теперь не время выяснять это. И сказал: Просто я хотел... просто мой родной отец постоянно путает общую теорию относительности с частными случаями.