Последний самурай

Он сказал: Она смотрела на меня и молчала. Что ты хочешь, чтобы я сделал, спросил я ее. И тут вдруг она заплакала, — совершенно душераздирающее зрелище. Я спросил: Как, по-твоему, я должен поступить? Ты должна осознавать все последствия. Да, именно так и сказал ей, и это потом долго мучило меня, но в тот момент я был в смятении, как-то плохо соображал, что делаю и говорю. И я спросил ее: Как ты оцениваешь наши природные запасы топлива? Как, по-твоему, люди смогут заниматься наукой без нефти и ее побочных продуктов? Сколь долго они смогут на них продержаться и заниматься той наукой, которой занимаемся мы? Вполне ли ты уверена в том, что научные результаты будут столь же впечатляющи и без этих побочных продуктов?

Позже я понял, что, должно быть, был в состоянии шока. Но в тот момент мне почему-то казалось страшно важным узнать, как она оценивает наши природные топливные ресурсы. Нашим отношениям все равно рано или поздно пришел бы конец, но почему в тот момент я не был к ней добрее? Мне прежде всего следовало бы успокоить ее, а вместо этого я продолжал мучить бедную девочку вопросами о побочных продуктах нефти. Возможно, для того, чтобы мы оба сохраняли ясность мысли. А она все плакала и плакала. Что мне было делать? Проект «Колосс» находился на той решающей стадии, когда я просто не мог позволить себе такую роскошь, как развод, особенно с учетом того, какие финансовые последствия повлечет он за собой. На зарплату ученого в этой стране просто невозможно было содержать две семьи. Да, если бы я принял хотя бы одно предложение из Штатов, а они поступали на протяжении нескольких лет, финансовое положение можно было бы поправить, но в тот момент я не мог, просто не имел права отказаться от проекта. А потому не видел выхода.

Она все плакала и смотрела на меня. А потом сказала: Джордж!.. Я спросил: Почему ты так на меня смотришь? Разве я создал этот мир? Разве я волшебник? Думаешь, мне самому нравится, как он устроен, этот наш мир?

Я спросил: Что, как ты думаешь, я могу сделать?

Тут она перестала плакать и сказала, что сама попробует что-то придумать. Но я просто не мог этого допустить. Она была так талантлива и так много работала, родилась и выросла на задворках общества, разводила овец, занималась вязанием или чем-то там еще, чтобы накопить денег и купить себе первый телескоп. И я просто не мог позволить, чтобы она разом отказалась от всего, чего достигла. Она только что получила место преподавателя в университете, и если бы у нее родился ребенок, то потеряла бы это место. И я сказал: Знаешь, ты должна посмотреть на эту проблему с чисто практической точки зрения. Ты что, собираешься вернуться к своим овцам? И провести остаток жизни, наблюдая за полетом комет?

Она ответила, что как-нибудь постарается справиться с этой проблемой сама. И попросила дать ей немного денег. Я не стал с ней спорить. После этого мы ни разу не встречались, хотя до меня доходили слухи, что она продолжает заниматься наукой и достигла в карьере определенных успехов. А потому я сделал вполне однозначный вывод, что... Впрочем, теперь это уже не важно. Я мечтал о том, что в один прекрасный день она вдруг внесет какие-то предложения в проект «Колосс», и тогда я обязательно помогу их продвинуть, и это даст ей возможность заработать вполне приличные деньги. Но этого не случилось. Она продолжала заниматься астрономией, но используя совсем другое оборудование, что ничего не давало.

Он сказал: Ты должен меня понять. Наши исследования, возможно, единственный шанс для человечества. Нет, в ближайшие 10-20 лет еще обойдется, но в будущем проблема встанет очень остро. Все земные природные ресурсы будут исчерпаны, и нужно будет искать новые источники энергии, вне пределов нашей Солнечной системы, чтобы продлить существование человека как вида еще на 10 000 или 20 000, а может, и несколько сотен тысяч лет.

Он продолжал расхаживать по комнате. А потом сказал: Мне это далось ох как нелегко, поверь! Но потом я понял, именно такого решения она от меня и хотела. Хотела, чтобы я продолжил свой путь. И я рад, что и она тоже нашла свой путь.

Он положил мне руку на плечо и улыбнулся.

И сказал: Если она не знает, что ты здесь, у меня, тем лучше. Это значительно упрощает дело. Уверен, у нее есть свои соображения насчет того, как следует тебя воспитывать, но так дальше продолжаться не может. Ты должен общаться со своими сверстниками. Я раздобуду анкету для поступления в Винчестер, ты заполнишь ее и отошлешь в эту школу. Все необходимые рекомендации я предоставлю. И тебе вовсе не обязательно говорить ей, что был у меня. Дождись, пока не получишь стипендию в университет, тогда и поставишь ее перед фактом.

Я спросил: А с чего это вы решили, что я получу стипендию?

Он сказал: А почему бы тебе ее не получить? Нет, конечно, если возникнут какие-то проблемы, я могу переговорить с людьми, выбить из спонсоров деньги. Не вижу особых проблем.

Я сказал: Но ведь существует очередь, какой-то там специальный список?

Он сказал: Может, и существует, но в данный момент это к делу не относится. Главное, чтобы тебя грела сама эта идея. Вообще, как я вижу, ты не слишком разбираешься в системе. Давай посмотрим на ситуацию глазами школьной администрации. Представь, к ним приходит мальчик с рекомендацией от лауреата Нобелевской премии, где написано, что этот лауреат считает его будущим Ньютоном. А также, что их школа является, по его мнению, самой продвинутой из всех школ в стране, где полностью могут проявиться выдающиеся таланты и способности этого мальчика. И перед ними тут же возникает соблазнительнейшая из перспектив — заиметь в учениках гарантированного гения, чьи портреты будут украшать школьные альбомы. Они также поймут, что на всем протяжении обучения этого потенциального гения к их школе будет приковано внимание человека, который не только стал лауреатом Нобелевской премии, но и является ведущим популярной телепрограммы. А стало быть, может украсить своим присутствием большие школьные торжества. Да я могу устроить тебя в любую школу в этой стране, выбор за тобой! Ты только назови. Ни в коем случае не хочу оказывать на тебя никакого давления. Назвал Винчестер лишь потому, что считаю его лучшей у нас школой.

Я пытался изобразить радость по поводу поступления в престижную школу в возрасте двенадцати лет. Но в сравнении с поступлением в Кембридж эта идея казалась не такой уж и привлекательной. И я заметил: А что, если я уже получил все эти знания?

Он сказал: Возможно, поступив туда, ты обнаружишь, что это вовсе не так. И даже если так, лично я не вижу ничего плохого в том, чтобы укрепить эти знания. Расширить их в любом случае не повредит. Ученые должны быть всесторонне развитыми людьми, и тебе не помешает потратить какое-то время и на изучение гуманитарных предметов. Может, выбрать один или два иностранных языка, тоже очень способствует развитию.

Я представил себе, как буду объяснять Сибилле, что получил стипендию в Винчестер. Представил, что Сиб не станет спрашивать меня о том, кто дал мне туда рекомендацию. Попытался представить, что Сиб поверит, что на Винчестер произвела неизгладимое впечатление рекомендация от моего преподавателя из юношеской школы дзюдо.

Должно быть, он подумал, что меня ничуть не греет идея изучать иностранные языки. Он сказал: Знаю, что ты думаешь и чувствуешь, понимаю, что тебе с твоими математическими способностями не слишком хочется тратить время на эти предметы. Но лишние знания еще никому не повредили. К тому же в школе ты получишь хороший опыт чисто практической лабораторной работы. Ты когда-нибудь бывал в лаборатории? Нет, я уверен, что нет.

Я пытался представить себе, как буду объяснять Сорабджи, что вовсе не являюсь его сыном в чисто генетическом смысле этого слова.

А Сорабджи продолжал тем временем расхаживать по комнате и говорить о школе. Глаза его сверкали, он размахивал руками, и постепенно эта идея начинала казаться все более и более привлекательной. Нет, конечно, она не шла ни в какое сравнение с экспедицией на Северный полюс или с путешествием по монгольским степям, но приобретала все более зримый характер. Он говорил о школьных учителях; он говорил о мальчиках, которые непременно станут моими друзьями на всю жизнь. Он был счастлив, считая, что может хоть что-то для меня сделать. И я уже начал думать, что если бы мы с ним сражались настоящими мечами, я бы его убил. Я просто не мог заставить себя сказать, что я не его сын.