Нарисованные герои

лавы о моей стремительно вспыхнувшей дружбе с Валеркой, о примирении с Павликом и Галей, о путешествии на лодке под командой Валеркиного отца… А дальше – неожиданное известие о Галином отъезде в Ленинград, о том, как, прощаясь, раскололи морской камешек на четыре части – каждому по кусочку, на память. А в заключение – Галино письмо из Ленинграда…

Но это – конец лишь первой части. Я хотел написать еще и вторую… Кстати, потом я ее и написал – в окончательном варианте книги «Тень Каравеллы». Если над первой частью я мучился в общей сложности одиннадцать лет, то со второй («По колено в траве») справился в течение двух месяцев, причем большую часть текста сочинил и изложил тетрадке, когда ехал на Дальний Восток и обратно в товарном вагоне воинского эшелона, обряженный в поношенную форму лейтенанта. Летом 1969 года, после пограничных инцидентов на Амуре, военкоматы собрали громадное количество резервистов и отправили эту наспех сколоченную армию «пугать китайцев». Не знаю, какое впечатление такая акция произвела на «обнаглевших китайских агрессоров», но повесть я написал. Она помогала мне тогда избавиться от чувства полной бессмысленности происходящего и сожалений по поводу потерянного времени…

Но в этой повести уже не было ни слова о Валерке. Он так и остался в черновике неоконченной рукописи «Камень с берега моря». Почти такая же судьба еще у одного моего персонажа. Это – эвакуированный с Западной Украины Южка, замурзанный, вечно голодный пацаненок, которого другие ребята жалели и старались не обижать. Кстати, он мелькает у меня «по краю листов» в «Тени Каравеллы», но очень бегло. В окончательном варианте повести его во многих эпизодах заменила девочка Манярка. А что касается Южки, я отыскал в бумагах несколько страниц связного текста об этом мальчонке, перед которым сейчас тоже чувствую себя виноватым. Кстати, эти страницы свидетельствуют, что мое знакомство с Южкой произошло так же, как с Маняркой. Играя в логу, я отчаянно испугался тяжелого, зловеще гудящего шмеля и бросился в бега. А спасшись от угрозы, стыдливо отдышался и пробормотал:

– С-скотина…

И тут услышал:

– Чиво говоришь?

Я обернулся. У самого ручья, пятками в воде, сидел маленький костлявый мальчишка. Он смотрел на меня, смешно вывернув шею и уткнув подбородок в острое плечо.

– Чиво говоришь? – повторил он, и на лице его не было удивления. А ведь я своим видом (самодельными рыцарскими латами из обрезков жести) хоть кого мог удивить.

– Ничего. Не тебе ведь говорю, – буркнул я. Больше всего я боялся, что он догадается о моем позорном бегстве. Но как он мог догадаться…

Я с ожесточением начал срывать крючки и тесемки доспехов. Когда человек струсил, он всегда потом злится. А мальчишка следил за мной, не меняя позы.

Было в нем что-то птичье. Глаза, как черные пуговицы, большой рот, шея тонкая, будто у птенца. И большие острые лопатки под белой, но немыслимо грязной майкой были похожи на неотросшие крылышки. Я и сам не мог похвастать ростом и упитанностью,