Когда рассеется туман

Когда я все-таки подняла чемодан, нащупала в кармане ключ и начала взбираться по каменным ступеням. Дверь широко распахнулась мне навстречу. На пороге стояла тетя Ди, мамина сестра. В руке у нее качалась старая лампа, бросавшая на лицо неяркие блики, отчего оно казалось старше и морщинистей, чем на самом деле.

— Наконец-то, — сказала она. — Проходи.

Тетя провела меня в гостиную. Ей приходится спать на моей старой кровати, сказала она, поэтому мне достанется диван. Я поставила чемодан у стены, он устало скрипнул.

— На ужин у нас суп. Может, не совсем то, к чему ты привыкла в своем богатом доме в Лондоне, но простым людям, вроде меня, вполне подходит.

— Почему же, я люблю суп, — отозвалась я.

Мы молча поели за маминым столом. Тетя сидела спиной к камину, где теплее, а я — на мамином месте, у окна. Белая крупа превратилась в мерзлый снег, стучавший по подоконнику. В такт ему постукивали наши ложки да изредка потрескивали дрова в камине.

— Ну что, пойдем, посмотришь на маму, — сказала после ужина тетя.

Мама лежала на постели, русые волосы рассыпались по подушке. Я-то привыкла видеть их гладко зачесанными, а сейчас они оказались очень длинными и гораздо красивее моих. Кто-то — должно быть, тетя? — натянул одеяло до маминого подбородка, и мне показалось, что она просто спит. Мама выглядела бледной, постаревшей, какой-то усохшей, по сравнению с тем, какой она мне запомнилась. И бесплотной. Когда долго спишь на одном матрасе, он истончается до предела. Мамино тело не вырисовывалось под одеялом. Как будто там вообще ничего не было, и мама просто истаяла — тихо, безмолвно.

Мы спустились вниз, тетя заварила чай. Мы выпили его в гостиной, в полном молчании. В конце концов я сумела выдавить, что устала с дороги и принялась застилать диван. Нашла простыню, одеяло, оглянулась в поисках подушки. Тетя наблюдала за мной.

— Если ты ищешь подушку, — сказала она, — так я ее выкинула. Ужас до чего была старая. Гнилая. Сзади дыра. И это в доме швеи! Хотела бы я знать, что она делала с деньгами, которые я присылала.

Тетя вышла. Поднялась наверх, чтобы улечься в одной комнате с умершей сестрой. Надо мной крякнул потолок, скрипнули кроватные пружины, и воцарилась тишина.

Я лежала в темноте, не в силах уснуть. Представляла, как тетя с неодобрением перебирает мамины вещи; как она застигла маму врасплох — та не успела подготовиться, подсуетиться, не ударить лицом в грязь. Надо мне было приехать первой. Все убрать, в последний раз помочь маме. Я даже поплакала.

Мы похоронили маму на деревенском кладбище. Собралась небольшая, но очень почтенная процессия.

Миссис Роджерс из деревни — хозяйка ателье, на которое работала мама, доктор Артур. День был, как и положено, мрачный. Снег прекратился, но теплее не стало, и все понимали, что вот-вот он посыплется вновь. Викарий прочел краткую молитву, поглядывая на небо — уж не знаю, на Бога или на тучи. Вспомнил о долге и самоотречении — главных проводниках мамы на жизненном пути.

Подробностей я не помню, мысли улетали в прошлое. Я все пыталась вспомнить маму моего детства. Смешно. Теперь, когда я состарилась, воспоминания приходят легко и свободно: вот она учит меня мыть окно, чтобы на стекле не было разводов; вот варит рождественский окорок — волосы висят сосульками от пара; вот хмурит брови, когда миссис Роджерс жалуется на мистера Роджерса. А тогда — ни в какую. Перед глазами вставало только мертвое серое лицо, которое я увидела вчера вечером.

На меня налетел ледяной ветер, юбка прилипла к ногам. Я взглянула вверх, на серое небо и вдруг заметила на холме, у старого дуба одинокую фигуру. Мужчина, джентльмен, отсюда больше ничего не разглядеть. В длинном черном пальто и жесткой блестящей шляпе. В руках — трость или, может быть, туго свернутый зонт. Сначала я не обратила на него внимания, решила, что это родственник, пришедший навестить другую могилу. В тот момент мне даже не пришло в голову, что джентльмен, который наверняка владеет имением с собственным фамильным кладбищем, вряд ли будет скорбеть на кладбище деревенском.

Когда викарий кинул на мамин гроб первую горсть земли, я снова посмотрела на холм. Джентльмен никуда не делся. Да он же следит за нами, наконец сообразила я. Тут пошел снег, и человек поднял голову, так что его лицо оказалось на виду.

Мистер Фредерик. Как же он изменился! Постарел, резко и внезапно, как жертва сказочного проклятья.

Викарий добормотал молитву, и распорядитель похорон приказал побыстрее закапывать могилу, а то погода разгуляется.

Сбоку от меня выросла тетушка.

— Вот наглец, — сказала она, и сперва я подумала, что речь идет о распорядителе или о викарии. Но когда я проследила за ее взглядом, то поняла, что тетя имела в виду мистера Фредерика. Я удивилась — как это она его узнала. Наверное, мама показала, на какой-нибудь прогулке, решила я.

— Нет, ну что за нахальство — вот так заявиться!

Тетушка покачала головой, поджала губы.

Я удивилась ее словам и хотела уточнить, что она имеет в виду, но тетя уже отошла к викарию и заворковала с ним, благодаря за прочувствованное прощание. Если она винит Хартфордов в маминых болезнях, так это нечестно. Конечно, за годы службы в доме мама действительно натрудила спину, но основные виновники — ее артрит и беременность…

И тут все мысли улетучились у меня из головы. Прямо около викария с черной шляпой в руках стоял Альфред.

Наши глаза встретились над свежей могилой, и он приветственно поднял руку.

Сперва я растерялась, а потом кивнула так резко, что щелкнули зубы.

Альфред зашагал. Ко мне. Я не спускала с него глаз, будто боялась, что он исчезнет. И вот он уже рядом.

— Как ты, Грейс?

Я снова кивнула. Как будто разучилась говорить. На самом деле слов было так много и они крутились в голове так быстро, что я никак не могла их поймать. Недели

ожидания писем, недели боли, замешательства, горя, долгие ночи, когда я лежала в темноте и пыталась найти такие слова оправдания, чтобы он понял и поверил. И вот теперь…

— Держишься? — неловко продолжал Альфред. По привычке протянул руку и тут же передумал и снова схватился за шляпу.

— Да, — наконец-то выдавила я, чувствуя, как отяжелели пальцы, которых Альфред так и не коснулся. — Спасибо, что пришел.

— Как же я мог не прийти?

— Мало ли — какие-то трудности.

— Никаких трудностей, Грейс, — вертя в руках шляпу, заверил Альфред.

Последние слова как будто повисли в воздухе. Мое имя — такое привычное и такое хрупкое на его губах. Я заставила себя посмотреть на мамину могилу, где все еще торопливо работал могильщик. Альфред проследил за моим взглядом.

— Жаль твою маму, — сказал он.

— Спасибо, Альфред, — отозвалась я.

— Труженица была — каких поискать.

— Да, — согласилась я.

— Я ведь к ней заскакивал на прошлой неделе.

— Правда?

— Принес ей немного угля — мистер Гамильтон выделил.

— Ну надо же! — с благодарностью воскликнула я.

— Ночами было холодно. Не хотелось, чтобы она мерзла.

Меня переполнило теплое чувство признательности. Ведь в глубине души я боялась, что мама умерла в том числе и от холода.

Запястье крепко сжали чьи-то пальцы. Тетя.

— Дело сделано, — провозгласила она. — Церемония вышла неплохая. Покойница бы не пожаловалась.

Вопрос был спорный, но я возражать не стала.

— Больше я все равно ничего не смогла бы для нее сделать.

Альфред внимательно смотрел на нас.

— Альфред, — представила я, — это моя тетя Ди, мамина сестра.

Тетя, прищурившись, поглядела на Альфреда — она всю жизнь всех подозревала.

— Очень приятно. — Тетя повернулась ко мне. — Пойдемте, мисс, — приказала она, поправляя шляпу и потуже завязывая шарф. — Завтра к нам зайдет квартирная хозяйка, надо, чтобы все блестело.

Я взглянула на Альфреда, проклиная стену неуверенности, которая высилась между нами.

— Думаю, — неловко начала я, — я лучше…