Когда рассеется туман

Это было в конце тысяча девятьсот двадцать второго. Тедди и Ханна принимали гостей у себя дома. Тедди и его отец вели какие-то дела с Арчибальдом Кристи, что-то по поводу изобретений.

В начале двадцатых годов у Лакстонов всегда было много гостей. Однако тот обед я запомнила особо по нескольким причинам. Во-первых, на нем присутствовала сама Агата Кристи. В то время она выпустила всего лишь одну книгу — «Загадочное происшествие в Стайлз», но Эркюль Пуаро тут же вытеснил Шерлока Холмса из моего сердца. Тот был другом детства, а этот стал частью нового мира.

В те дни у нас гостила Эммелин. Она приехала в Лондон на месяц. Ей уже исполнилось восемнадцать, и первый бал решили устроить здесь. Никаких разговоров о замужестве, как у Ханны, уже не было. Прошло всего-то навсего четыре года, а времена полностью изменились. Изменились и девушки. Они сбросили корсеты лишь для того, чтобы тут же нацепить на себя тяжкое ярмо диет. В моду вошли жеребячьи ноги, упругая грудь и гладко зачесанные волосы. Никто не шептал, прикрывая рот ладонью, и не кидал стыдливых взглядов. Девушки смеялись и выпивали, курили и ругались не хуже мальчишек. Талии на платьях стали низкими, сами платья — свободными, а нравы — еще свободней.

Возможно, именно поэтому разговор за столом пошел на совершенно неожиданную тему, а может быть, все дело было в присутствии миссис Кристи. Сыграл свою роль и недавний поток газетных статей о нашумевшем убийстве.

— Их обоих вздернут, — бодро обещал Тедди. — Эдит Томпсон и Фредди Байуотерса. Как того парня, что убил свою жену. Совсем недавно, в Уэльсе. Как же его звали? Он ведь был военным, правда, полковник?

— Майор Герберт Роуси, — подтвердил полковник Кристи.

Эммелин театрально вздрогнула.

— Вообразите только — убить собственную жену, женщину, которую ты обещал любить до скончания жизни.

— Большинство убийств совершаются людьми, которые клялись друг другу в любви до гроба, — спокойно сказала миссис Кристи.

— Люди вообще стали более жестоки, — заметил Тедди, прикуривая. — Достаточно открыть газету, чтобы в этом убедиться. Несмотря на запрет огнестрельного оружия.

— Это Англия, мистер Лакстон, — сказал полковник Кристи. — Родина лисьей охоты. Тут трудно запретить оружие.

— У одного из моих друзей всегда при себе пистолет, — беспечно сообщила Эммелин.

— Быть не может, — покачала головой Ханна и посмотрела на миссис Кристи. — Боюсь, моя сестра насмотрелась американских фильмов.

— Да может! — стояла на своем Эммелин. — Этот парень — не стану называть имени — сказал, что добыть оружие так же просто, как купить пачку сигарет.

— Не иначе как Гарри Бентли, — проницательно заметил Тедди.

— Гарри? — рассмеялась Эммелин, хлопая длиннющими черными ресницами. — Да Гарри и мухи не обидит! Вот его брат Том — дело другое.

— Неподходящие какие-то у тебя знакомства, — нахмурился Тедди. — Неужели ты не понимаешь, что ношение оружия незаконно, я уже не говорю — опасно.

— Я с детства умею стрелять, — пожала плечами Эммелин. — В нашей семье все женщины отлично стреляли. Бабушка лишила бы нас наследства, разочаруй мы ее. Можешь спросить у Ханны: как-то раз она попыталась пропустить охоту — сказала бабушке, что это недостойно — стрелять в беззащитных животных. Бабушка за словом в карман не полезла, да, Ханна?

Ханна только пожала плечами и сделала глоток вина. А Эммелин продолжала:

— Сказала: «Чепуха! Ты — Хартфорд. Стрельба у тебя в крови».

— Как бы там ни было, — подытожил Тедди, — в этом доме никакого оружия не будет. Представляю, что сказали бы мои избиратели, если б меня обвинили в незаконном хранении оружия.

Эммелин закатила глаза, а Ханна заметила:

— Будущие избиратели.

— Расслабься, Тедди, — посоветовала Эммелин. — Если ты будешь таким занудой, тебе не понадобится оружие. Умрешь от разрыва сердца. Я же не говорила, что сама хочу купить пистолет. Я просто имела в виду, что девушке в наши дни надо быть настороже. Раз мужья стреляют в жен, а жены — в мужей. Не правда ли, миссис Кристи?

Миссис Кристи следила за дискуссией с безмятежным любопытством.

— Я не очень уважаю пистолеты, — призналась она. — Яды — вот мой конек.

— Неуютно, должно быть, существовать рядом с женой, у которой такое странное хобби, верно, Арчи? — с редким для него юмором поддел Тедди.

Арчибальд Кристи тонко улыбнулся.

— Всего лишь одно из ее маленьких забавных увлечений.

Муж и жена обменялись взглядами.

— Да уж позабавней твоих, — парировала миссис Кристи.

Поздно вечером, когда чета Кристи уже уехала, я достала из-под кровати «Загадочное происшествие в Стайлз». Подарок от Альфреда, между прочим, и я так увлекалась, читая и перечитывая дарственную надпись, что пропустила телефонный звонок. Трубку взял мистер Бойли и переключил звонок наверх, на Ханну. Я не обратила на это никакого внимания. Только когда Бойли стукнул в мою дверь и передал, что госпожа велела подойти, я заволновалась.

Ханна еще не сняла своего шелкового перламутрового платья. Как льющаяся вода. У щек вились светлые локоны, прическу украшала нить бриллиантов. Она стояла спиной к двери, но как только я вошла, тут же повернулась.

— Грейс, — сказала она, беря меня за руки. Жест испугал меня — слишком ласковый. Что-то случилось.

— Да, мэм?

— Сядь, пожалуйста. — Она усадила меня рядом с собой на кушетку, большие голубые глаза глядели с сочувствием.

— Мэм?

— Звонила твоя тетя…

И тут я все поняла.

— Мама.

— Прими мои соболезнования, Грейс, — мягко сказала Ханна. — Она скончалась от удара. Доктор ничего не успел сделать.

Ханна помогла мне добраться до Саффрон-Грин. На следующий день из гаража прислали автомобиль, меня усадили на заднее сидение. Я была тронута — ведь уже почти собралась на поезд. Но Ханна сказала, что об этом и речи быть не может и что, если бы не очередной дурацкий обед Тедди, она бы обязательно поехала со мной.

Я глядела из окна, как — поворот за поворотом — Лондон мельчал, расползался, становился бедней и проще, пока наконец не исчез совсем. Кругом потянулись поля. Чем дальше на восток мы забирались, тем становилось холодней. В окна полетела снежная крупа, пейзаж расплывался, зима замораживала все кругом. Засыпанные снегом луга сливались с белесовато-сиреневым небом, вскоре пошли леса Эссекса, серо-коричневые и зеленоватые от лишайника.

Мы съехали с главной дороги и двинулись к Саффрону по проселочной, через замерзшие унылые болота. Качались посеребренные инеем камыши, а лишайники, словно кружево, висели на голых деревьях. Я считала повороты и перед Ривертоном почему-то затаила дыхание и выдохнула, только когда мы его миновали. Машина проехала дальше в деревню и доставила меня в серый каменный домик на Маркет-стрит, зажатый между двумя своими соседями-близнецами. Шофер открыл передо мной дверцу и поставил на мокрый тротуар мой скромный чемодан.

— Вот, значит, и приехали.

Я поблагодарила его, он кивнул в ответ.

— Я заберу вас через пять дней, — напомнил он. — Как приказано.

Я поглядела вслед автомобилю — как он отъезжает, поворачивает на Саффрон Хай-стрит, и почувствовала неодолимое желание кинуться вслед за ним, умолить шофера не бросать меня здесь одну. Слишком поздно. В морозных сумерках я стояла перед домом, в котором провела четырнадцать лет своей жизни, доме, где жила и умерла мама. И ничего не чувствовала.

Я ничего не чувствовала с тех самых пор, как меня вызвала Ханна. Всю дорогу до Саффрона я пыталась вспомнить маму, детство, собственное прошлое. Куда делись все воспоминания? Их же должно быть так много. Для ребенка все кругом новое, яркое. И может, именно поэтому — дети так заняты настоящим, что им просто некогда копить воспоминания на будущее.

Засветились уличные фонари — расплывчато-желтые в ледяном вечернем воздухе — снова пошел снег. У меня онемели щеки, и я увидела снежинки в свете фонаря раньше, чем почувствовала их на коже.