Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

Колман, разумеется, оскорбился.

— Хватил тоже! — возмущенно фыркнул он.

— Приди. Я тебя с удовольствием познакомлю, — добавил я медово и повесил трубку.

Ладена стояла поодаль, слабо улыбаясь. Потом обернулась, протянула мне портфель и медленно сошла на тротуар.

Там она мне сказала:

— Очень ты зычно говоришь по телефону, Алеш!

Я остановился.

Она слышала разговор. Это меня несколько огорошило.

Не могла подождать у вешалки!..

Вместо извинения я поднял воротник дубленки и сказал:

— Что у тебя там за дела, на почте?

Ладена залилась смехом — он в первую минуту показался мне приятным. Потом проговорила:

— А вдруг мне уже не на что выпить и чашки кофе и я хочу забрать почтовый перевод? Вдруг я хочу быть независимой? Может, я не привыкла, чтобы мне покупали бифштексы по-татарски!

— Верно, — ответил я, но понимал, что, как я ни стараюсь удержать беседу на привычном уровне студенческого трепа, Ладена неумолимо уходит куда-то в другую плоскость.

Я поднял глаза. Ладена не могла не улыбнуться, но и тогда в лице ее осталось что-то гордое и сдержанное, мешавшее мне быть самим собой.

— Ну человек! — сказал я, стараясь ухватить ее за руку, опущенную в карман светлого пальто. — Но все равно я жутко хочу есть!..

2

Это был, в сущности, запрещенный удар, и Колману я его не забуду. Сотрудник Национального комитета, типичный персонаж новелл Полачека^[4], смотрел на нас через очки, и глаза его говорили: «Тут вам не цирк, товарищи граждане, тут — государственное учреждение!» — а голос объявил, что заявление можно подать в любое время, но надлежащим образом разборчиво заполненное и с приложением необходимых документов.

Дело было ясное, но требовалось доказать, что Колман не сыграл со мною злой шутки и поджидает меня здесь со всей компанией. Обед, правда, затянулся, трамвай полз еле-еле, было уж двадцать минут третьего, но ради такого случая могли бы и подождать.

— Четверо моих коллег тоже женятся, мы тут условились о встрече…

— А я их выгнал!..

У меня перехватило дух.

Человек в пиджачке забарабанил пальцами по столу. Потом взорвался.

— Вы что себе думаете? — трахнул он кулаком по недоеденному рогалику с тертым сыром. — Извольте объяснить!

— Я ничего не знаю, — заверил я его.

Человек не стал меня слушать. Он был взбешен, что расплющил свой завтрак. Выдвинул ящик, где у него лежало кухонное полотенце, и стал кричать:

— Ходят тут, понимаете, с транзисторами, горланят, не знают толком, у кого какая невеста. Как это я должен понимать?!

Он смолк и облизнул языком губы. Наверно, окончательно дошел. Очки сползали у него с носа.

Ладена взяла меня за рукав. Я чувствовал, что она тянет к выходу. Но надо было все же разобраться…

— Пожалуйста, простите, — произнес я с самым сокрушенным видом. — Какая неуместная развязность! Они достойны всяческого порицания.

Он молча облизнул языком губы. Наверно, почуял запах сыра.

Я продолжал самым миролюбивым топом:

— Но бланки заявлений они взяли?

— Взяли, как это ни прискорбно!

— Ну, завтра будем подавать.

Он не ответил.

Только, когда Ладена у дверей сказала «до свидания», пробурчал:

— И помните, что это стоит денег… Двести пятьдесят крон, помимо зала.

Он поднял руки, чтобы оглядеть сырные пятна. Из широких лоснящихся рукавов высунулись запачканные манжеты. А у меня в этот момент было глупейшее ощущение, что эти старческие руки нас благословили.

Всю дорогу мы ржали и успокоились только в трамвае. Хотели сесть, но было некуда.

Запыхавшаяся Ладена прислонилась к моему плечу. И показалось таким странным, что она со мной. Подумалось, как все это комично, и в то же время стал мучить вопрос: зачем она пошла на это? Еще была возможность сказать: «Чао, совратитель!» — вывесить белый флаг и ретироваться. Куда бы она тогда подалась? Я не знал даже, где она живет. Собственно, вообще не знал о ней ничего. Я стал гадать, о чем она теперь думает, и, хотя в переполненном вагоне в грудь мне упиралось ее плечо, она мне представлялась чем-то страшно зыбким, нереальным… Неужто правда я наткнулся на такую колоссальную девчонку?

То, что касалось самого пари, она приняла за обедом с потрясающим спокойствием. Только спросила, кто с кем его держит, и сказала: «Передай, пожалуйста, перец. Люблю все острое». И набила рот булкой.

Когда она еще ела бифштекс, я ей сказал, кто такой Ченек Колман. Что у него красивая морда, и не более (это было не совсем так: Колман с первого курса получал повышенную стипендию), и что девчонки всего факультета за ним бегают. Это как раз так и было. Только из-за Колмана одна наша девчонка — Итка Пражакова — придумала целую игру. В нашей компании было шестнадцать человек. Десять девчонок и шесть ребят. Все приняли условия игры, а неучаствующие согласились поставить пять бутылок в пользу тех, кто публично объявит о своей помолвке и ради хохмы женится. А потом через сорок восемь часов разведется. Это, правда, не входило в условия пари, но разумелось само собой, поскольку никаких серьезных отношений ни у кого из наших факультетских ни с кем не было. И что партнера надо выбирать только из нашей компании, тоже никто не сказал. Но сама Итка это себе иначе не представляла. Ждала, что именно из-за нее передерутся все наши ребята, и главное, ждала, что ей сделает предложение Ченька Колман. Потом я рассказал Ладене, что участвовать согласились только Милош Скалка и Колман. Плюс все девчонки. Милош выбрал в партнерши Олину Навратилову, Колман — Наташу Зитек, жестоко обманув все ожидания Пражаковой. И сразу пошли разговорчики. Что, мол, Олина с Милошем и без того тайком встречались. Забавно, что Олина и не думала этого отрицать. Но больше всего бесновалась Итка. Она стала то и дело подкалывать Колмана — что у него нет своих мыслей и он как попка повторяет только, что услышит, а если есть у него что-нибудь свое, так это — одни жиденькие усики под носом… Не знаю, что наехало на Итку. Втюрилась, что ли, по уши? И недурная из себя девчонка. Честно. Вполне красивая. Уж этого у нее не отнимешь. Мне ее даже было жаль…

— И если бы она сказала: «Приходи к нам, Алеш, наряжать со мной рождественскую елочку», ты бы сейчас же побежал?

Ладена зорко посмотрела на меня.

— Говори, побежал бы?

— Тонкая мысль сия принадлежит тебе. Итке она не приходила в голову. Именно это ты хотела от меня услышать?

— Допустим. А что здесь такого?..

— Тебе бы вот я нарядил такую елочку. И положил бы под нее платочки. Должен предупредить, что я до смерти не люблю дарить таким сопливеньким девчонкам что-нибудь, кроме носовых платков.

— Жадный! — сказала Ладена.

И, улыбнувшись, добавила:

— Учту!..

— И вот еще, — не дал я сбить себя с курса, — свадьба должна произойти в течение двух недель. И в Нуслях. Колман так решил, не знаю почему. Наверно, у него там знакомые.

Мы немного помолчали.

— Ладена, — сказал я.

— М-м?

— Ты еще «за»?

Она только кивнула, а потом спросила:

— А бутылка будет?

— Не сердишься?

Вместо ответа она объявила:

— Выигрыш пополам!

— Ну, значит, я отдаю деньги и забрасываю документы, — сказал я удовлетворенно.

И сразу вырос в собственных глазах. Утром проруха, а теперь такой нежданный случай.

Трамвай наш громыхал, мимо проплыл какой-то антиквариат, люди толпой входили и выходили из магазинов. Куда мы, собственно говоря, едем? Вскочили в первый попавшийся вагон на островке трамвайной остановки. Но я не представлял себе, что мог бы сейчас отправиться домой или на факультет или вообще заняться чем-то, а не быть с Ладеной. Она подняла на меня глаза.

— Как ты насчет того, чтоб выпить чашку кофе? — спросил я.

— Тут дело обстоит серьезнее. Стоит мне хоть немного простудиться…

— Так ты простужена? — дошло до меня наконец, как до жирафа.