Слой 3

– Полковник дело говорит, – сказал Кротов. – При чем тут нравится – не нравится?

– А вас я и вовсе не спрашиваю, – в сердцах ответил Слесаренко. – Хорошо, Петрович, спасибо за совет.

– Так я пойду?

– Не смею задерживать.

– К черту, к черту посылайте, – проворчал полковник, забирая с подоконника фуражку. – Целее будете...

Слесаренко очень не хотелось признавать, что Савич прав на сто процентов, тем более что было, было же, о чем молчать. А почему молчать? Сказать всю правду, он же не преступник! Ну, видел он Степана, говорил, просил его явиться и покаяться и честно отсидеть свое, вернуться честным человеком, еще ведь не старый, полжизни впереди, и не его вина, что не послушался и не пошел, а вдруг и пошел, ведь ничего не знаю, выкинул же все из головы; да нет же, не пошел, конечно, зачем обманывать себя; но даже если так, скажу: надеялся, потом же замотался и забыл нормальным образом, с кем не бывает? Нет, не годится, выглядит неубедительно, стыдно, противно, следователь сразу все поймет с самого первого слова, он просто сгорит со стыда, значит – молчать, ничего не было и ни с кем он не встречался в той избе, но говорил же Кротов, что снимет и на видеопленку, бородатый божился потом, что кассету размагнитили, стерли, но можно ли верить? Нельзя. Или сразу, в лоб, спросить про кассету? Пусть покажет, если есть, тогда признаю, а если нет кассеты, нет и разговора, как там Савич сказал: к черту, к черту! Что за глупости в голову лезут, одна нелепее другой; нет, прав полковник, стопроцентно прав – он что-то знает, знает и молчит. Или все-таки разом и до конца освободиться от стыдного груза, а там будь что будет? Сам же знаешь: ничего хорошего не будет, прекрати мальчишествовать, прямиком на нары с чистой совестью... И самое обидное: ничего не будет принято в расчет, ничего! Вся его жизнь и работа, его боль за людей, сколько сделано доброго, хорошего, за всю жизнь копейки не украл, всем жертвовал, даже семьей, и вот теперь все пойдет псу под хвост, и ради чего – ради правды, торжества закона? Какая здесь правда, какой здесь закон? Ради чьих-то интриг и карьеры бездушного следователя он, Виктор Александрович Слесаренко, должен взять и зачеркнуть себя? Все то, что сделано, и то, что сделать предстоит? Не дождетесь, не будет по-вашему...

– Да бросьте, Виктор Саныч, – сказал Кротов. – Зря расстроились: все мы сделали правильно.

– Кто это «мы»? – холодновато спросил Слесаренко.

– Ну я, я сделал, – ответил Кротов.

Виктор Александрович посмотрел на него и подумал: «Вот уж у кого сомнений не бывает! Значит, и мне надо так? И наплевать, что думают другие?» – И произнес:

– Поторопились вы с Гаджиевым.

– И вы туда же, – сказал Кротов, и Виктора Александровича слегка передернуло от кротовской интонации. – Может, и про взятку намекнете?

– Какую взятку?

– Ну, что мне сунул Гаджиев.

– Гаджиев сунул вам взятку?

– Ты не шути так, – сказал Кротов. – Пусть я всего лишь кандидат по борьбе, но в морду дать могу вполне профессионально.

– Успокойся, – сказал Слесаренко. – Звучит правдоподобно.

– Для дураков.

– Так дураки опасней всех.

– Но ты-то, ты-то сам мне веришь?

– Я-то верю. Я обязан тебе верить, ведь это я тебя позвал.

– Плохой разговор, – сказал Кротов.

– Чего уж хорошего... Помнишь, я рассказывал тебе про следователя из Сургута?

– Ну... Так это он приехал?

– Он, голубчик. Теперь в новой должности, большой начальник в Хантах. Ходит кругами... Похоже, нас с тобой решили... отстрелять. Тебя Гаджиевым, меня Степаном.

Кротов громко откашлялся и постучал указательным пальцем по губам, обводя глазами стены.

– Ничего у них не выйдет, – сказал Кротов с веселой уверенностью, явно рассчитанной на кого-то третьего. Мы с тобой чисты перед народом. Главное – не позволить дуракам стравить и перессорить нас самих. И мы победим, однозначно, – закончил он голосом Жириновского, и Виктор Александрович показал лицом: достаточно, хватит паясничать.

– Я завтра поутру рвану в Москву денька на два. Надо по прессе... закончить и повидаться кое с кем. Я на планерке не стал говорить, но люди из ИТЭКа готовы подписать дополнение к договору. Они же не звери, они понимают, что ситуация изменилась.

– Неужели? – недоверчиво промолвил Слесаренко.

– Это было бы очень неплохо.

– Это будет очень хорошо, – сказал Кротов. – Еще немножко миллиончиков в бюджете поприбавится.

– С чего это они?

– Так им же с нами не последний год работать. Ты пойми, Виктор Саныч, в Москве не только олигархи водятся. Там есть серьезные ребята, работающие на перспективу. Та же группа «Система...».

– Я знаю, я встречался, – сказал Слесаренко. – Готовят деньги для Лужкова в президенты.

– А почему бы и нет? – сказал Кротов. – Тебя что, Лужков не устраивает?

– Абсолютно не устраивает, – ответил Слесаренко.

– Вот тебе на! – удивился Кротов. – А по моим сведениям, ты подписался, Виксаныч.

– Конечно, подписался.

– Тогда в чем же дело?

– Так просто и не объяснишь...

Объяснить, конечно, было можно, но что объяснить и кому, и надо ли вообще? Ведь понимал же лично Виктор Александрович, что если все пойдет настроенным путем, то ненавистный всей России семейный клан заменят новым кланом, только мощнее и безжалостнее прежнего, что сам Лужков такой же деспот, только не угрюмый, а веселый, что еще страшнее, но выбора нет – вот в чем трагедия. И как повязан при Лужкове Москва, как нынче властвует в столице безраздельно любой гнусавый бюрократ, так будет и по всей стране, только хуже в сто раз и бездарнее; а между тем сама столица, выжавшая все соки из страны, сегодня по уши в долгах, все деньги сожраны вавилонским строительством, и нужно захватывать Кремль, чтобы высосать все окончательно. Нефть, конечно же, у неправильных евреев отберут и вернут государству, то есть царю, его боярам-бюрократам, а также удельным князьям и новым правильным евреям на кормление, чтоб славили царя и дань платили; народ же призовут к великим жертвам во имя матушки-России, и ведь получится, пойдут и славить будут, и терпеть, и пояса затянут, особенно если позволят сплясать ненадолго на свежих костях, и окончательно восторжествует Хам, те же самые хари над кепкой, и лишь потом, спустя многие страшные годы, но об этом сегодня нельзя даже с Кротовым, как бы ни ценил его за качества характера и как бы ни пользовался им до срока, а срок этот близок, и надо исполнить намеченное.

«Как верно названо, – подумал он. – Система!».

Документ о таинственной московской корпорации с таким названием ему подсунул Юрий Дмитриевич, а в более полном варианте он познакомился с «Системой» в бумагах Чернявского, когда коротал время в новом гарикином офисе перед встречей с тюменским мэром. Бумаги явно были от спецслужб, ибо выставляли персонажей без прикрас. Если им верить, все началось банально и очень по-русски: некто Владимир Евтушенков, кандидат экономических наук (таких в Москве как грязи), чиновник по науке в Московском горисполкоме, поигрывает в теннис с вице-мэром и при удобном случае знакомит его с сестрой своей жены. Вскоре вице-мэр разводится и женится на упомянутой сестре, а еще через год становится мэром столицы, а его новый и ближайший родственник – председателем совета директоров акционерной финансовой корпорации «Система». Через два года после создания «Системы» ее начальник уже входил в десятку самых богатых людей России. О масштабах влияния и могущества «Системы» повествует такая история: когда снятый с должности министра наш земляк Шафраник пришел к Евтушенкову поговорить о собственном трудоустройстве, тот

встретил его фразой: «Ты кто такой?». Вопрос трудоустройства тем не менее был успешно решен, и наш земляк стал руководителем Центральной топливной компании, играющей ныне одну из ключевых ролей в финансировании выборных планов Лужкова.

«Система» была создана на базе «разгосударствленных» подразделений правительства Москвы, и первые свои миллиарды заработала на приватизации столичной недвижимости и наиболее рентабельных отраслей городской экономики. Корпорация активно внедрилась на бензиновый рынок, став монопольным исполнителем соглашения между правительством Москвы и министерством топлива и энергетики по снабжению столицы и области автомобильным топливом, а также добилась включения в состав Центральной топливной компании Московского нефтеперерабатывающего завода. Таким образом, у «Системы», если верить документам, было всё, кроме одного, что и лишало группировку сна и счастья: собственных источников нефти. Друзьям по теннису и сестрам не досталось в личное пользование ни одной из нефтедобывающих компаний – их просто не пустили к дележу тогдашние титаны Березовский, Чубайс и Потанин. Но нынче расклад поменялся: из документов следовало, что «Система» положила глаз на промыслы «Севернефтегаза».