Лондон: время московское

Пускай говорит кто хочет, что призовым боям положили начало «Правила Лондонского ринга», но правила эти сочинили только в тридцать восьмом. Между тем Мидмер, тогда еще «Терьер» Скотт Мидмер, стал Хозяином десятью годами раньше, когда уложил Саймона Маршалл-Джонса. Сам Маршалл-Джонс начинал «Инспектором» и побил Гари Перкинса в семнадцатом, а Перкинс, бывший Гари Гигант, — Ли Максвелла, когда год еще не начинался с «тысяча восемьсот». Но и Максвелл не был первым, просто тех, до него, уже некому припомнить.

Хозяин был всегда.

Само собой, и Мидмер, бывало, проигрывал, у каждого выпадают плохие дни, а случается, что другому везет. Только никому не удавалось победить его так, чтобы стать Хозяином. Тут трудно объяснить точно, что и как, это надо видеть самому.

К примеру, у бандитов по-другому. То одна, то другая банда берет верх и начинает заправлять во всем Излингтоне, потом рано или поздно их оттирают, но никто из главарей ни разу не называл себя Хозяином. Бывает, кто-то из подручных скажет, мол, «иду к хозяину» или там «хозяин приказал», но не Хозяин — так не принято. Это было бы неуважением.

Все знают, что Хозяин только один, и есть только один путь, чтобы им стать.

Вот почему, когда «Агнец» Рики Хендерсон завалил Мидмера в шести раундах — за каких-то полчаса, — он стал «Хозяином» Рики Хендерсоном. И вот как это вышло.

А еще он тут же оказался в розыске. Едва ли кто расслышал треск, когда Рики провел правый хук, но Мидмер так больше и не встал. Никогда.

Самое смешное, что Рики в жизни не собирался становиться бойцом. Он вообще драться не любил. Из драк, правда, не вылезал, тут уж ничего не поделаешь. Он вечно лез не в свое дело, не мог пройти мимо, потому и получил прозвище Агнец. Увидит, что обижают девчонку, или услышит, что божится кто, и тут же лезет. А когда он лез, получалась драка. Даже если он лез, чтобы драку разнять.

А бывало, шел себе просто и ни к кому не приставал с добрыми делами, а драться все равно приходилось. Увидит его какой-нибудь лоботряс, да и начнет приставать, задевать там по-всякому, чтобы себя показать. Рики сначала мнется, старается по-мирному отделаться, но в конце концов приставалу приходится откачивать. Ничем хорошим это для них не кончалось.

Просто уж очень он был здоровый. Уже в двенадцать лет — шесть футов росту, и тянул на пятнадцать стоунов [53]. И с виду будто высечен из камня, только резец у мастера затупился, и мелкие детали толком не вышли. Увидишь — вздрогнешь, короче, если не знаешь, конечно, какой он добрый.

Силушки в нем было немерено. То есть на самом деле. Даже для его размеров. Когда он работал в «Короне и якоре», то поднимал две пивные бочки разом — полные! — и каждую одной рукой. Я видел своими глазами. На ногах тоже держался крепко. Его мамаша рассказывала, как к нему однажды подобрался сзади какой-то бандюга и врезал дубинкой по голове — причем залитой свинцом. Дубинка в щепки, налетчик сбежал, а Рики хоть бы хны. Представляете?

Так что драться приходилось частенько, но Рики всякий раз выходил победителем. Всегда. Правда, в других делах ничего толкового не получалось — слишком он был неуклюж для работы. Даже бочки с пивом ворочать не получилось, не задержался он в «Короне» — после того как сломал подвальный люк и бочку проломил. Короче, один путь оставался — в бойцы, только никак не скажешь, что ему нравилось калечить людей.

Мамаша его очень расстроилась, когда узнала. Софи Хендерсон была гордая женщина и любила своего сына. Она снимала комнату на Джордж-роуд близ Холлоуэй-роуд и брала шитье на дом. Когда я говорю про шитье, то только это и имею в виду, но вы удивитесь, сколько парней думали иначе. Не то чтобы это доставляло много беспокойства: к женщине с таким сыном, как Агнец, сильно не попристаешь, да и она всегда вела себя так скромно, что стыдно было даже подумать о ней лишнее. Один такой пришел раз деньги предлагать, так просто отдал и ушел молча — так смутился. Пару раз находились придурки, что не могли угомониться, ну тут уже Рики успел вовремя — лечиться им долго пришлось. Она и это не одобрила, но тут уж не его вина, он мать защищал. Если живешь в таком районе и хочешь иметь деньги, чтобы не попасть в работный дом, будь готов к проблемам.

Думаю, в роду у Хендерсонов были и шотландцы, и ирландцы, хотя Софи говорила чисто и ходила в английскую церковь. Однако фамилия-то шотландская, и рыжая она была, и бледнее обычного. Совсем не то что Рики с его черной шевелюрой, жесткой как щетка. Да и сложением он пошел не в материно семейство.

Говорили, что он такой в отца, да только как тут проверишь. Фамилия Хендерсон у Софи была девичья. Только не в отца. Я сам мелкий тогда был, но моя мамаша с ним знакома была. И Софи он не бросал, что бы там люди ни болтали. Просто замели его, и всего-то за буханку хлеба — зима тогда голодная выдалась, — ну и загремел в колонии, а оттуда и не вернулся. Люди там пачками мерли, что в самой Австралии, что по дороге. Рики в то время еще и не родился. Мамаша моя рассказывала, отец его был хоть и рослый, но ниже, да притом еще светловолосый, и глаза голубые. А ежели вы сейчас подумали, что он Рики и не отец вовсе, то идите и загляните в глаза мисс Хендерсон. Не шлюха она.

Бывало, она говорила, особенно после стаканчика джина или четырех, что Рики не ее сын, и вот почему. Младенец родился совсем слабенький, болезненный, а вырос вон какой. И глаза были зеленые поначалу, а потом посерели. Вот и подумала: забрали его, а другого подкинули. Только любила она его от этого не меньше, да и как узнаешь, подкинули или нет. Просто чудо, а не сын вырос, всякий день благодарила Бога за него — но все-таки сомневалась, сама ли его выносила. Такое от нее можно было услышать не часто, но случалось.

Короче, здоровенный он был, как скала, и сильный, любил мать, как немногие любят, а драться не любил — но пришлось. Времена тяжелые, жить надо, а в работный дом никому неохота. Вот и пошел он в бойцы, так уж вышло. По-другому разве только в банду, но это уж совсем ему было не по нутру. На ринге они хоть по своей воле — так он говорил.

А в бою Рики был хорош. Двигался не то чтобы быстро, но и не опаздывал, удары держал как никто, а кулаком мог переломить шестидюймовый брус. Начинал в «Короне и якоре» — Рой взял его охотно: уж больно винил себя, что выгнал из грузчиков. Платили там так себе, но, едва появился Рики, публика валом повалила, и ставки вверх пошли. Словно бы все только и ждали, когда он начнет драться.

За первую неделю он провел восемь боев, все выиграл и ни разу дольше восьми раундов не возился, а три вообще закончил в первом. Приносил матери каждый день по полкроны. Думаю, она столько денег в жизни не видывала. Да и я на нем пару шиллингов срубил.

Рики мигом сделал себе имя и получил приглашение выступать в «Коне и карете», а там не прошло и двух недель, как его выставили против профессионалов. Представляю, что он чувствовал тогда. Рики всегда был скромным парнем, никогда себя не выпячивал. Перед боем даже не смотрел на толпу, больше себе под ноги или в стену, а когда озирался, вид у него был какой-то загнанный. Когда бой начинался — другое дело: танцор, дикий зверь, прямо гладиатор из старых времен! Ни страха, ни колебаний, и улыбочка такая на лице, мол, теперь-то я знаю, зачем я здесь. Да, не любил он калечить людей, но черт побери, никогда не выглядел счастливее, чем на ринге.

Темновато там было, зал дыра дырой, только свечи на потолке: Длинный Джон, владелец «Коня и кареты», не хотел тратиться на газ в задней комнате — табачный дым плавает, запах пота, не продохнуть. Пол земляной растоптан в грязь с пролитым пивом и мочой с кровью пополам, народу полно, — все вопят, выкрикивают ставки, — и Рики посреди всего этого такие чудеса выделывает, словно тут только и стал самим собой. Не знаю, человек ко всему привыкает, и каждый, наверное, может стать и бойцом, и солдатом, и бандитом, и кем угодно, хоть сердце и не лежит к такому, и побаивается он за себя, но бывают люди, которые прямо родились для боя. Будто не из нашего времени или из другого мира пришли, и, если не найдут для себя подходящего дела, наш мир их долго не вытерпит.