Лондон: время московское

Я увидел перед собою девочку лет восьми-десяти, худенькую, изможденную, как если бы ей никогда не удавалось поесть досыта; под глазами — темные круги. И притом на диво хорошенькую: бледная гладкая кожа, длинные светлые волосы — золотистые, или пепельные, или того оттенка рыжины, что принято называть «земляничным» — и ясные глаза. Но, по правде говоря, поскольку она предстала перед нами прозрачным, равномерно-серебристым видением, мои впечатления, возможно, подсказаны лишь не в меру разыгравшейся фантазией. Одета она была в простенькую сорочку.

— Назови свое имя, дух, — нараспев произнес заклинатель звучным и властным тоном. — И скажи, откуда ты?

Девочка вздрогнула, присела в реверансе, обвела глазами комнату.

— С вашего позволения, сэр, — промолвила она. Голосок ее прозвучал четко и ясно — нежный и тонкий, как бывает у девочек ее возраста; но ему вторило нездешнее эхо, будто говорила она из дальнего конца длинного туннеля. — Меня звать Софи Хендерсон, сэр. Из прихода Святого Иоанна Евангелиста.

В целом бедную малютку Софи продержали в комнате минут восемь-девять. Ей задавали различные вопросы, главным образом о том, кто она и где живет; затем справились о ее условиях жизни; выяснили, как проходит ее обычный день, и все такое прочее. Ответы девочки вы уже прочли; записи вел не только я, но, боюсь, только я один предам гласности эти события, так что вам придется довольствоваться моим изложением, без сомнения, несовершенным.

Кое-какие вопросы оказались для нее сложны. Первая трудность возникла, когда я затронул тему смерти мисс Хендерсон. Девочка пришла в замешательство, запинаясь, начала было отвечать, но тут вмешался заклинатель.

— Духам, которых я ввожу в сей круг, о собственной смерти ничего не ведомо, — объяснил он, — кажется, они даже не сознают, что мертвы. Это общее правило: у любого духа наличествует подобный провал в сознании.

Тогда я попытался выяснить, как долго Софи пробыла мертвой, спросив ее, какой, по ее мнению, сейчас год. Она снова сконфузилась и назвала нынешнюю дату. И вновь мистер Роуз счел нужным вмешаться. Как выяснилось, духи осознают ход времени, но неспособны отличить жизнь, которую вели прежде, от их теперешнего бытия в мире духов. На вопросы о том, когда они родились, когда именно жили и когда или как умерли, скорее всего, последуют неточные или путаные ответы, а то и вовсе никаких. У заклинателя есть свои средства обозначить временной промежуток, откуда призван дух, и других подтверждений принадлежности нашей девочки к какому-то определенному году нет и быть не может.

Мисс Хендерсон задали еще несколько вопросов; усердствовали главным образом мистер Маршалл-Джоунз и лорд Хант — подозреваю, более для того, чтобы продемонстрировать собственные вовлеченность и заинтересованность, нежели научного интереса ради. Наконец девочку отпустили. Всех присутствующих обязали хранить тайну и велели поразмыслить о том, что мы узнали от маленькой Софи. Было решено вновь собраться следующим же вечером и обсудить значение услышанного, а также наши дальнейшие действия.

Я подозвал экипаж и вернулся на Сент-Марилебон-Роуд как громом пораженный: так оно обычно и бывает с теми, кто впервые своими глазами наблюдал магию в действии. В мыслях моих уже роились разнообразные планы.

— Практические выводы из показаний самоочевидны. Мать мисс Хендерсон не работает — вне всякого сомнения, по причине злоупотребления джином, — а дядя, который украдкой выбирается из дома каждой ночью, явственно промышляет воровством. В рамках системы работных домов их приставили бы к общественно полезному труду в обмен на предоставляемую помощь, что удержало бы ее от пьянства, а его заставило бы соблюдать закон.

В таком ключе высказался Ли Максвелл, встав по одну сторону от громоздкого стола, возвращенного в приватный кабинет «Карлтона». Мистер Маршалл-Джоунз и лорд Хант говорили мало; дискутировали в основном мистер Максвелл и я; мистер Перкинс не произнес ни слова — просто наблюдал за происходящим из своего угла. Вчерашних двоих джентльменов, тоже присутствовавших, мне представили как мистера Скотта Мидмера и мистера Гэри Мейна — оба жертвовали в партийную казну немалые средства.

Я вновь возвысил голос:

— Но, чтобы произвести впечатление на палату общин, нам необходимо вызвать сочувствие. Вы только представьте себе этого ребенка! — Мистер Максвелл недовольно нахмурился; собравшиеся джентльмены заерзали на местах и воззрились на меня. Я встал, прочистил горло и продолжил: — Отец и дядя Софи избивают ее безо всякого повода; ей отказано в обучении иначе как под началом у развращенного священника. Она, по-видимому, уже пустилась во все тяжкие, и правильно ли я понимаю, что ее же дядя состоит с ней в преступной связи?

Мистер Перкинс откашлялся и пробасил:

— Сдается мне, это вы уже перегибаете палку. По-видимому, они просто пользуются одной и той же кроватью по очереди.

Я развел руками.

— Как бы то ни было. Очевидно, что аморальное поведение тех, кто окружает маленькую Софи, подвергает девочку страшному риску; она уже в значительной степени утратила детскую чистоту и невинность. Вероятно, одна из этих причин и привела к ее безвременной смерти. Сегодня, если бы семья обратилась за помощью, их всех поместили бы в работный дом, девочку удалили бы от опасных родственников, этих пьяниц с преступными наклонностями, обеспечили бы пищей, наставили в добродетели, дали возможность бесплатного обучения. Вот так мы и представим ее палате общин.

— Превосходно, — одобрил лорд Хант. — Мистер Грин, я знал, что вы как будто созданы для этого поручения. — Над столом повисло молчание: все понимали, что его светлость призвал к окончанию дискуссии. — Тогда передаю дело в ваши руки: представьте его палате общин так, как сочтете нужным. — При этих словах иные из джентльменов стали осторожно выбираться со своих мест вокруг стола: им не терпелось вернуться в общую залу клуба и насладиться заслуженным отдыхом.

— А как же заклинатель, мистер Роуз? — спросил я, вставая и пропуская мистера Мидмера.

Лорд Хант нахмурился.

— Не понимаю вас.

— Со всей очевидностью мне понадобится представить Софи палате общин. Она послужит сильнейшим аргументом в нашу пользу. Мне придется поговорить с заклинателем, чтобы он устроил спиритический сеанс прямо там.

— А, — улыбнулся лорд Хант. — Конечно же. Я об этом не подумал. Я велю ему зайти к вам на Сент-Марилебон-Роуд и обсудить ваш план.

— Еще чаю? — спросил мистер Питер Коффри, подавая знак горничной. Та подбежала наполнить мне чашку. — Цейлонский. Добрый, крепкий, бодрящий. Вы же знаете, у меня своя плантация.

— Нет, благодарю вас, мистер Коффри. — Я поднял руку в знак отказа, горничная замерла, присела в реверансе, вновь отошла назад. — Одной чашки более чем достаточно. Превосходный чай. Вам есть чем гордиться.

Хозяин дома так и расцвел. Мистер Питер Коффри, спикер палаты общин, был высок, изящен, с пышными усами; волосы с проседью аккуратно подстрижены. Он выглядел в точности как британский офицер в отставке, хотя, я так понимаю, в армии никогда не служил. Кроме того, он был убежденным вигом; и хотя положение запрещало ему принимать активное участие в деятельности правительства, было известно, что он симпатизирует группе, известной как «радикалы», которая выступала против законов о бедных и призывала к социальным реформам. Тем самым он оказывался по сути дела моим противником, но, повторюсь, как спикер не имел права выказывать предпочтений каким-либо взглядам.

— Ну так что вы там затеваете, Грин? — спросил мистер Коффри. Он имел привычку обращаться к собеседнику по фамилии, безо всяких титулов, в манере стареющего школьного учителя.

— В письме практически все сказано, сэр. Мне хотелось бы спросить, не могли бы вы собрать палату общин ночью. На особое заседание. — Я старался сидеть прямо и не отводить глаз. Мистер Коффри частенько отмечал, что слишком многие молодые члены Парламента вечно сутулятся, они недисциплинированы и не умеют открыто смотреть собеседнику в лицо. Я ничуть не обманывался насчет того, что когда-либо сумею произвести на него хорошее впечатление, но был твердо намерен не дать повода составить плохое.