Знаменитость

– Не хочешь по-хорошему – твое дело, – окрысился Валет. – Только учти, с твоим досрочным освобождением никто тебя за границу не выпустит. Если только я не похлопочу. А люди у меня есть в идеологическом отделе ЦК, и в МВД. Отдай пленку и катись на все четыре стороны вольной птицей! А если не послушаешь – всегда полно способов, как отменить твое условно-досрочное освобождение, и отправить тебя снова туда, откуда пришел!

– Валерий Георгиевич! Это же шантаж! – задохнулась от возмущения Катя.

– Ничего подобного, милая! Это мужской разговор. Или выгодное предложение, от которого не стоит отказываться.

Я улыбнулся. Есть одна вещь, которая не доступна пониманию таких, как Валет. И почему, имея все, они не прекращают испытывать чувство, что остались в дураках. Он мог отправить меня обратно на зону. Мог все-таки вырвать у меня пленку. Да и пристрелить, сославшись на сопротивление и попытки к бегству меня здесь, наверное, тоже могли. Но, что бы не случилось – кое в чем я уже победил. Катя Старкова уже никогда не пойдет к нему в услужение, всего-то  посидев со мной вместе пять минут за одним столом.

– Она при тебе? – не выдержал Валет. – Покажи?!

Я выложил на стол коробку с пленкой. Но как только он протянул к ней руку – сразу отдернул и вернул назад – в правый карман пиджака.

– А теперь слушай мои условия, – сказал я. – И перестань прикидываться моим другом. Я ведь знаю, как ты за этой пленкой гонялся. Как Есифа Шмеерзона, несчастного инвалида-алкоголика на улицу бомжевать выселил, чтобы он потом замерз зимой. Пока твои шестерки у него в квартире пол по доскам разламывали – тайник искали. Как ты Машу Старкову стращал – тоже в курсе. По понятиям за тобой столько косяков, что моли бога, чтобы я тебе их не предъявил…

– Ты что-то совсем рамсы попутал, – поежился Валет. – Не понимаешь на кого залупаешься?..

Он-то считал, что деньги и связи, которые стоят за ним – это что-то вроде непробиваемой брони. И, в общем, был прав. Все эти типы на подступах к верхушке государственной власти, которым он платил, все менты, которых он мог притащить сюда хоть целый гарнизон, бандиты грузина Дато, много лет крышевавшие его бизнес – это была целая армия. Но просто я пришел из таких мест, где доводилось видеть, как человека убивали гвоздем в ухо. А он сейчас сидел от меня на расстоянии вытянутой руки. Так что в данный момент наши шансы были равны. И он это чувствовал. И знал, что я знаю, что он это чувствует.

Поэтому ему хотелось скорее уйти. И он закурил сигарету, чтобы скрыть нервы. А я наоборот, чувствовал себя превосходно. И мог сидеть здесь сколько угодно.

– В общем, так, – начал я. – Пленку я тебе продам. Выпускай концерт на пластинке или как захочешь, какая будет прибыль – это твое дело. Я получаю деньги, и наши с тобой дела на этом закончатся. Мстить я тебе не буду. Своих дел хватает.

– Раздумал за рубеж? – поднял брови Валет.

– Здесь дела появились. Вот ее записывать буду, – ухмыльнулся я, поглядывая на Катю. – А деньги нужны – чтобы ее первый альбом выпустить. Думаю, справедливо, когда получится, что за это заплатят ее покойный отец и его друг? 

– Э! Мы так не договаривались! Катя со мной контракт подписывает, – замахал перед моим лицом пальцем Валет.

Я схватил эти его пальцы, вывернул их на сторону и заломил руку. Так что он аж выскочил пузом на стол и прижался мягкой щекой к тарелке.

– А я насчет Кати и не договариваюсь! – тихо продиктовал я ему на ухо. – У тебя на нее никаких прав не было и не будет. А таких, кто талант в рабстве хочет гноить я ненавижу. И если надо будет раздавить – себя не пощажу. Понял?

Валет что-то прохрипел. И я отпустил его. Оказывается Катя все это время сидела рядом, удерживая ладонями скатерть, чтобы приборы не полетели на пол, не наделали шума и не привлекли внимания к нашему «мужскому разговору». Все-таки девчонка была истинной дочкой своей все понимающей матери!

– Думай пока, сколько готов заплатить за пленку, а я подумаю, как деньги передать, чтобы без подстав, – велел я и щелкнул в воздухе пальцами: – Официант! Сколько с меня?!..

Его немного выдавали манжеты. Они были не такие сверкающие и белоснежные, как у того франта, который предупреждал про «музыкальную программу». В остальном же – я не зря всегда верил в талант. Кощей перевоплотился круче настоящего артиста. Горделивая и степенная осанка. Черный жилет – где только он его стащил? (И как убедил настоящего официанта не высовываться с кухни и помалкивать в тряпочку?) Но главное он даже нес поднос, с рюмкой коньяку подняв его на уровне груди, а через руку у него было перекинуто полотенце (в автобусах и на остановках карманники обычно перекидывают через «рабочую» руку плащ или куртку).

Он подплыл к нам, исполненный достоинства, как белый лебедь. Достал из жилетного кармана маленький блокнотик, сверился с ним и немного гнусавым голосом, заявил:

– С вас семьдесят рублей, сорок копеек…

– Это что – за две чашечки кофе столько? – я грозно встал на встречу.

Кощей инстинктивно отшатнулся, но при этом неловко задел край стола, и уронил рюмку, пролив на меня коньяк.

– Ради бога, извините! Какой конфуз! Первый раз со мной такое за десять лет безупречной работы! – засуетился он, обмахивая полотенцем правую сторону моего пиджака. – Ради бога извините! Сейчас сбегаю на кухню, приложим сырую картофелину, никакого пятна в помине не останется…

И он виноватой рысцой удалился в сторону кухни.

– Совсем работать разучились, не собираюсь ждать! Пошли, Катя, отсюда! – проворчал я, оставляя на столе три сиреневые купюры, по двадцать пять рублей.

И мы, не оборачиваясь, двинулись к выходу. А если бы обернулись, наверное, заметили бы, как Валет подал знак в окно.

Меня скрутили в гардеробе. Правая рука хрустнула в плече, так ее завернули менты.   

– Пустите его! Пустите! – кричала Катя. Если бы ее не держали, девочка бы точно бросилась на милиционеров.

Опытные руки уже обыскивали меня. В первую очередь они вытащили из кармана картонную коробку с надписью «Тасма». А дальше просто обхлопывали, проверяя – куда я спрятал оружие, которого у меня не было.

– Вот, Валерий Георгиевич, нашли! – сказал один из оперативников, подавая ему коробку.

Я кое-как развернул прижатое к стене лицо в его сторону. Пусть бы даже мой нос при этом расплющился – я не мог пропустить такого зрелища.

Торопливо открыв коробку, Валет извлек из нее вместо бобины с магнитофонной лентой – небольшую фарфоровую тарелку. С золотой каемочкой и фирменным вензельком кафе. Все-таки Кощей был не просто мастер своего дела! Пропадающий в нем талант истинного художника нечасто находил выход. Но уж если на него сходило вдохновение, это всегда было как два туза в прикупе! А сейчас мой кореш уже уходил по крышам, унося с собой заветную пленку последнего концерта Алеши Козырного.

Дальше какое-то время ушло на безобразную сцену, рассказывать про которую не интересно. Менты били меня. Коротко, но зверски. Катя кричала и вырвалась бы мне на выручку, если бы только догадалась вовремя кого-нибудь укусить. К счастью, это продолжалось недолго. Валет быстро пришел в себя и дал команду – отбой.

Поднимаясь с пола, и проверяя – не сломана ли челюсть, я попытался улыбнуться ему в лицо.

– Меня убьешь – пленки не получишь… Как, будешь готов – дай знать, Валерий Георгиевич!

Он взвешивал на одной руке пустую коробку, а на другой – тарелочку, как будто не слышал моих слов.

– Что теперь делать с этим уголовником? – со значением спросил Валета один из ментов. Мне в его интонациях послышалось злорадство. Похоже, им были заранее даны инструкции, какая участь ждала меня, когда пленка окажется у Валета. Но они просчитались.

– Потом! – скомандовал Валет, схватил кожаный плащ, поданный ему из гардероба, и энергично вышел наружу.

Через пять минут мы с Катей под руку спускались по центральной улице города Горького, через непрекращающееся снеговое кружево. На улице только что зажглись фонари. И снег полетел уже подсвеченный со всех сторон. Людей к вечеру на улице только прибавилось. И все они продолжали вполголоса говорить между собой.