Знаменитость

– Беспредельное время идет!.. – еще крикнул Бес.

Но его поволокли за стену. Через пролом, как по заказу сделанный кладбищенскими рабочими. Которые с привычной невозмутимостью, не обращали внимания на происходящее.

– Евочка, что с тобой?! – подбежал Василич. – Что сделали эти изверги?

Томашевская стояла, опершись на машину. По ее перчатке струилась кровь.

– Он лицо певице порезал, зверь! Изуродовал, – обомлев, пробормотал Василич. – Скорее в машину, в больницу поедем, зашивать…

В этот момент что-то произошло неподалеку за кладбищенской стеной. Оглушительно колотил отбойный молоток, и какой звук там раздался – невозможно было различить. Но с ближайших деревьев разом взлетела стая ворон. Черные птицы, перекликаясь, начали кружить в воздухе.

Через пару минут возле Алешиной могилы остались только несколько кладбищенских рабочих, невозмутимо забрасывавших ее землей. Рядом со следами уехавших автомобилей валялся нож Беса. Кругом были расставлены погребальные венки. А еще, оставленные в снегу, лежали несколько пустых бутылок из-под водки и забытые стопочки.

Я не верил, что действительно остался жив, и зачем-то все еще сжимал в руке молоток. Сделал шаг к Старковой. Она ринулась мне навстречу. Налетела и обхватила руками.

Но уже быстрым шагом к нам возвращался Дато.

– Уходить надо! – предупредил вор. – Беса здесь валить пришлось. Менты вокруг. Машина там ждет, – он кивнул в сторону пролома. 

Я покачал головой.

– Ну, как знаешь, – нахмурил брови Дато и перевел взгляд на Валета, тоже замершего неподалеку с яркой коробкой магнитной пленки в руках.

– Ну, все в порядке?.. – засуетился Валет, съежившись под этим взглядом. – Все при своем. Предателя наказали. А я пленку забираю, шефу моему, как договаривались…

– Дай сюда! – велел Дато, отбирая у него коробку с пленкой. – Это тебя наказать надо, красноперый. Бога благодари, что с твоим уважаемым начальником у нас дела общие. Рви отсюда, пока я тебе уши не отрезал!..

Валет не заставил повторять. Он развернулся и побежал рысцой, колченого спотыкаясь, когда путался в полах своего «обкомовского» пальто.

– А пленку я заберу… – как ни в чем не бывало, сообщил Дато, пряча коробочку под дубленку. – Все как надо сделаем. Распорядимся по-честному. Последний Алешин концерт. Большая слава дорогого покойника ждет. В натуре – наш Челентано!.. Вах!

Он повернулся, шагнул в пролом, и через минуту его тоже не было.

– Украл пленку! – сквозь слезы подняла на меня счастливые глаза Маша. – Вор, одно слово! И не знает, что настоящий оригинал у меня в су… В сумочке!

Она принялась икать, захлебываясь от счастливых слез.

– Ну, все! Все кончилось. Пошли отсюда скорее, – обнял я ее за плечи, и повел к выходу с кладбища.

Сам я еще не мог поверить, что все действительно кончилось. Я не видел, как убивали Беса, поэтому никак не мог свыкнуться с мыслью, что мучителя моих друзей больше нет на свете. Видимо, не могла поверить и Старкова.

– Все? – спросила она. – Ты их всех победил?..

Вместо ответа я только поцеловал ее мокрые от слез глаза.

Над кладбищем по-прежнему летали и каркали вспугнутые вороны. Перед входом не оставалось больше машин. На удивление быстро они успели разъехаться.

Но не все. ГБшная «Волга» стояла на том же месте. Рядом – единственный милицейский «бобик». Трое оперативников в штатском шагнули навстречу нам. Видеокамеру они уже успели спрятать в багажник. Теперь у них была другая задача. Я понял это с первого взгляда.

– Сергей Климцов? – обратился ко мне один из оперативников. – Вы арестованы за мошенничество и соучастие в убийстве.

– Зря ты меня не послушал, – вкрадчиво, но со значением предупредил майор Соколов, защелкивая наручники мне на запястьях.

Прежде чем шагнуть в заднюю дверцу милицейского «УАЗика» я оглянулся на Старкову. Маша стояла, закаменев, но словно ждала этот мой взгляд.

– Господи! Что я наделала!!! – дико взвыла она.

В этот момент меня толкнули головой внутрь машины. Железная дверь гулко захлопнулась за спиной.

Когда «УАЗик» тронулся, я прильнул к маленькому зарешеченному оконцу, оставленному в задней двери.  Поэтому видел, как Старкова, побежала следом. Она торопилась изо всех сил, как будто могла не отстать от автомобиля. Но поскользнулась, и упала, пролетев по инерции еще пару метров на животе. Сумочка с драгоценной бобиной отлетела куда-то в сторону. Старкова не обратила на это внимание, потому что, не спуская глаз, до конца смотрела вслед увозившей меня машине, пока она не завернула за угол.

Эпилог

1989. Горький (Нижний Новгород)

Пасмурным и слякотным февральским днем я брел вверх по центральной улице города Горького. Улица была пешеходной, закрытой для машин.  Многочисленные прохожие двигались навстречу мне, прокладывая свой путь сквозь сумрачное кружево медленного снегопада. Мне нравилось бесцельно брести по улице, плыть в многоголосии отрывков чужих разговоров, когда все идут вразнобой, а не строем. Так легче всего почувствовать кожей саму душу свободы. Которой я не переставал наслаждаться уже месяц, с тех пор, как вышел за ворота Соликамской зоны. Правила моего условно-досрочного освобождения подразумевали запрет на проживание в обеих столицах. Но это не волновало. В мои планы входила гораздо более радикальная смена места жительства. И Горький, как временная пересылка, меня вполне устраивал. Здесь можно было не хуже, чем в любом другом месте наслаждаться отсутствием конвоя и колючки.

До назначенной встречи оставался еще целый час, а ноги промокли в городской слякоти. На глаза попалась вывеска магазина грампластинок «Мелодия». И я решил зайти – скоротать время в тепле.

За прилавком высокими рядами красовались стопки виниловых дисков. Я поразился, разглядев в свободной продаже альбомы «Битлз», «Дип Перпл» и «Лед Зеппелин». Похоже, страна действительно изменилась, о чем мне говорили разные люди – но в зоне перемены не видны.

На прилавке стоял проигрыватель. Продавец как раз ставил новую пластинку. Я уже собрался дальше рассматривать диск «Битлз», но замер, словно пронзенный током.

– Что стоишь, качаясь, тонкая рябина… – вдруг мягко зазвучал на весь магазин неповторимый голос Алеши Козырного.

У меня перехватило дыхание. И словно мягкой сильной лапой стиснуло сердце. Это было как встреча со старым дорогим другом, не по своей воле потерявшимся из твоей жизни. Ты почти забыл его, считая навсегда утраченным. А теперь стоишь, глядя ему в лицо, и только глупо улыбаешься, не зная, что сказать.

Я шагнул к прилавку. На проигрывателе, со скоростью 33 оборота в минуту крутилась настоящая виниловая пластинка с ярлыком фирмы «Мелодия» выпускавшей всю музыку в Советском Союзе. Рядом лежал настоящий конверт от пластинки с портретом Алеши Козырного. Художник срисовал его с обычной фотографии. На конверте значилось, что пластинку выпустил московский Апрелевский завод, тиражом 7 тысяч экземпляров. 

– Его называли королем блатной песни, – подсказал продавец, заметивший, что я интересуюсь. – Слышали, когда-нибудь раньше этого певца – Алексея Козырева, или Алешу Козырного, как его принято называть? Его ведь прежде только подпольно записывали. Между тем – прекрасный голос, тембр совершенно неповторимый…

Я кивнул. Не хотелось вступать в беседу, чтобы не отпускать это горько-сладкое чувство тоски от столкновения с моей прошлой, давно перечеркнутой жизнью. С ее первой борьбой, с подлинными друзьями и первым жестоким испытанием.

– Новинка, – не унимался продавец, взяв конверт у меня из рук. Он был интеллигентный мужчина чуть старше тридцати, явно с душой исполнявший свои обязанности. – Пробный тираж. Хотя чего тут пробовать? В кругу своих слушателей Алеша Козырный давно знаменитость. В любой компании спроси, обязательно найдется кто-то, кто слушает и любит его песни. И вот уже тема для разговора. А теперь вот – совершенно легально вышла пластинка!.. Страна меняется…