Знаменитость

Хотя именно сейчас бодрые скрипочки веселых хулиганских песен заглушил грохот работающего отбойного молотка и оглушительные выдохи компрессора. Место для Алешиной могилы было отведено на престижном участке, возле старой кладбищенской стены. Но кладбище активно расширялось, и рядом шли работы. Бригада строителей долбила старую стену отбойным молотком, разбирая кладку на кирпичи.

Катафалк остановился. Люди постепенно подходили к разрытой могиле и обступали ее со всех сторон.

– Дорогие мои! Не могу описать тяжесть потери… –  это Василич, стоя без шапки, начал произносить надгробную речь, воспользовавшись тем, что рабочие, дробившие стену, устроили перекур и отбойный молоток замолк.

– Убери блатные песни! – снова выдавил я из себя, чувствуя, как начинаю дрожать от бешеной ненависти.

– Давай, что ты там принес, – протянул руку Бес. – Сейчас проверим.

Я подал пленку. Он бросил ее кому-то из своих шестерок. И тот сделал шаг к «Волге», и поднял заднюю дверь фургона, там, где работал магнитофон. Песня прервалась. «Шестерка» быстро накрутил на бобину новую пленку.

– …это «Концерт на крови». Слушай сюда, Витек! Говорят, у вас там, в райских кущах ангелы поют. А я вот не ангел, и меня туда не пустят… – Алешин голос, произносящий вступление, громко разнесся по всему кладбищу.

Присутствующие вздрогнули и обернулись. Василич осекся на полуслове. На мгновение показалось, будто Алеша устроил очередную шуточку – разыграл всех, а вовсе не умер. И вот-вот появится откуда-то, чтобы насладиться впечатлением, которое произвел его номер на публику. Люди машинально начали оглядываться.

А Бес поглядывал на меня и многообещающе улыбался. Он жаждал расправы и ему была безразлична обстановка похорон.

Голос Алеши запел «Тонкую рябину». У многих на глаза навернулись слезы. И я знал, что песня длится две с половиной минуты, а дальше Бес начнет меня резать. Бить надо было прямо сейчас, пока он стоит близко. Мне требовался один неожиданный, точный удар. Пытаясь незаметно выпростать молоток из рукава, я замер.

Но тут между нами откуда-то вклинились и засуетились женщины, скорбно раздававшие конфеты в фантиках, которыми полагалось закусывать водку, которую, тут же наливали по небольшим стопкам. И мне тоже сунули в руку стопочку. Пришлось глотнуть горькую жидкость, не спуская глаз с виска Беса.

А в следующий момент он уже сдвинулся в сторону. Бес отошел к Валету, который отозвал бандита, стоя немного в стороне. Но стоило сделать шаг вслед за Бесом, как меня оттеснили двое его подручных, не спускавшие глаз с моих рук. Я похолодел, понимая, что момент упущен.

Между тем, бобины крутились. Песня «Тонкая рябина» заканчивалась. Еще полминуты, и на пленке загудит пустота…

А Бес все еще тихо разговаривал с Валетом, который из-под полы демонстрировал ему свою картонную папочку.

Песня заканчивалась. Но как только замер последний отзвук алешиного голоса, бандит вдруг скомандовал:

– Выключай! Давай ее сюда… – обернулся Бес. Ему подали красную коробочку, он держал ее в руках. – А теперь снова музыка! – осклабился бандит. – «Мурку» заводи, да погромче! Покойный всегда для меня ее пел! Только прикажу: «Мурку давай!» – тут же бежит на полусогнутых к микрофону! Певец! Талант настоящий!

Он лгал громко, чтобы слышали все присутствующие. Чтобы здесь на публике утвердить свою власть. В магнитофон снова заряжали катушку блатных песен. Оцепенев, я опять упустил момент броситься и ударить! Даже набрал воздуха в легкие, чтобы ринуться напролом. Но Бес отошел обратно, к Валету. Не привлекая внимания, они обменялись: передали из рук в руки пленку и папочку. При этом бандит воровато оглянулся и заметил мой взгляд.

– Пленка хорошая, хвалю, – немедленно переключился он на меня. – Но это не все, Студент. Извинись перед покойным. Иди, встань на колени перед ямой, и говори: «Падла я дешевая. Прости Алеша, что загнал тебя в могилу». А потом землю ешь. И мы квиты…

Ева с хрипотцой хохотнула из-под вуали, как будто она была в восторге от шутки.

Он слишком далеко стоял. Туда мне было не дотянуться. А рядом, над самым ухом магнитофон снова надрывался алешиным голосом:

– В темном переулке! Где гуляют урки!..

Я еще раз оглянулся направо и налево. И впервые на миг разглядел лицо Алеши в открытом гробу. Он словно сморщился от боли в этом шабаше среди врагов, и стал почти неузнаваем.

– Какие дела?! – нервно дернул локтями Бес. – Живо на колени вставай, а то передумаю прощать!

Сделав шаг к могиле, я нагнулся, как бы подхватывая ком земли. На самом деле вытряхивая из рукава молоток. Он скользнул вниз. И как только пальцы крепко ухватила рукоятку, я бросился к магнитофону, и ударил молотком, что было сил по лентопротяжке. Механизм с треском разлетелся. Пленка беззвучно заструилась на землю. Так я освободил мертвого друга от этого кощунственного пения. Оно пресеклось на полуслове.

Следующим движением я ринулся на Беса, но на моих руках немедленно повисли его «шестерки».  Я успел махнуть своим оружием рядом с его головой. Но бандит легко уклонился от удара, всего лишь уронив элегантную шляпу. А меня свалили на землю, ткнув лицом в комья мерзлой глины, которую сюда добросили землекопы.

Через мгновение меня поставили на ноги и крепко держали. А Бес уже был рядом, из его кулака торчало лезвие.

– Такое удовольствие, резать человека обломком ножа, – шепнул он вполголоса. – Помню, как твой дружок визжал и трепыхался… Ты тоже будешь визжать. Я специально перо сломаю, когда тебя резать начну…

Многочисленные блатные, не сговариваясь, встали между нами и толпой, загородив обзор для простых людей, уже попрощавшихся с Алешей и понемногу уходивших с кладбища. Впрочем, никто и не жаждал разглядывать начавшуюся разборку. Люди, наоборот, торопились отвести глаза, чтобы не привлечь к себе опасного внимания.

Рядом с нами оказался Дато.

– Западло! – сказал грузинский авторитет Бесу. – Не по понятиям! Похороны – святое. А ты здесь разборку затеял.

– Да какие там понятия! – раздался истеричный женский крик.

Это Маша Старкова, внезапно оттолкнув загораживавших сцену уголовников, бросилась ко мне.

– Какие понятия! – кричала она, неожиданно вцепившись в руку Беса с ножом. – Он стукач! Вон тот принес папку, там все написано, как он стучал…

Она вытолкнула папку,  которая была зажата у Беса подмышкой. Картонные корочки раскрылись. Из них выпорхнули два листочка канцелярской бумаги. Бес, зверски оттолкнув Машу, успел подхватить на лету один листик, не глядя, разорвал, сунул половинки в рот и начал яростно пережевывать.  Маша упала на землю, сильно ударившись затылком.

Дато кивнул своим грузинам. И один из них приставил что-то к спине Беса, пока сам Дато быстро нагнулся, поднял второй листик и впился в него взглядом.

Бес лихорадочно заметался. Но его шестерки были уже оттерты в сторону. Грузинов оказалось явно больше, они стояли полукругом.

– Ты семью покойного оскорбляешь, Дато! – еще пытался вывернуться Бес.

Однако Ева Томашевская, мгновенно сообразив, на чьей стороне сила, торопливо отшатнулась от него.

– Тварь! – взвизгнул Бес.

Лезвие блеснуло в его руке. Но вокруг него было уже слишком много врагов. В тесноте, он успел дотянуться только до того, кто стоял ближе. А ближе всех оказалась Ева. Черная вуаль вспорхнула вслед за лезвием. Ева схватилась за лицо. На снег брызнула кровь. А ее вскрик потонул в оглушительной дроби отбойного молотка и гуле компрессора. Рабочие закончили перекур, как только над могилой перестали говорить надгробные речи, а вереница людей потянулась мимо, бросая в яму горсти земли.

Грузины Дато крепко держали Беса.

– Пошли, – велел Дато.

– Где же понятия?! – Крикнул Бес. – Нельзя же друг друга на похоронах мочить…

– А ты не в понятиях, ссученый! – с заметным акцентом произнес Дато. – Ты пес мусорской. Вот протокол. – Он держал в руках листок из папочки. – Хочешь, прочитаю братве, как ты авторитета Мишу Веселого закладывал?