В канун Рождества

Люси пошла впереди, таща за собой сумки с покупками.

— Ходила по магазинам? — спросил Рори, поднимаясь следом за ней.

Только он так может, подумала Люси, несет наверх такую тяжесть, разговаривает и даже не задыхается.

— Да. Рождественские подарки. Не успела купить в Лондоне.

Они подошли к двери в комнату Люси. Она вошла и бросила сумки на кровать. Рори вошел за ней и аккуратно опустил телевизор на пол. Выпрямившись, он обвел комнату оценивающим взглядом.

— А здесь не жарко. И как просторно! У тебя всегда такой порядок?

— Вроде бы, — небрежно бросила Люси. Ей не хотелось, чтобы он считал ее занудой.

— У Клодэг в комнате постоянная свалка. Мама все время только и делает, что заставляет ее убирать вещи на место. Сбегаю вниз, принесу тумбу, и мы установим телевизор.

Когда он вышел и побежал вниз по лестнице, Люси быстро засунула сумки в пустой нижний ящик комода и плотно его задвинула. Неловко, если он догадается о «Бадидасе».

Через минуту он вернулся с тумбой. Они нашли электрическую розетку, Рори установил телевизор, воткнул вилку, нажал кнопку включения и настроил комнатную антенну. Картинка перестала мелькать и появилось четкое изображение.

— Здорово! — восхищенно сказала Люси.

— Могу сделать еще лучше.

Рори сидел на коврике, скрестив ноги, поглощенный своим занятием. Нажимал кнопки, переключал каналы. Детский комикс, потом старый черно-белый фильм. А вот дама показывает, как сделать рождественскую открытку, украшенную аппликациями из каталога семян. Рори, еще чуть-чуть повернув антенну, отрегулировал звук. Люси тоже примостилась на ковре возле Рори.

— «…и в завершение — бантик из красивой ленты. Вот так. Думаю, вы согласитесь, что любой будет счастлив получить такую открытку».

— Нет уж, спасибо, — сказал Рори и нажал другую кнопку. Диктор, явно шотландец, сообщал о погоде, которая в ближайшие дни не будет благоприятствовать прогулкам по холмам.

— Хочешь, оставлю его включенным? — сказал Рори.

— Нет. Теперь я знаю, как с ним обращаться.

Рори выключил телевизор.

— Только не трогай антенну. По-моему, я выжал из нее все, что можно,

— Здорово, что ты дал мне свой телевизор и еще сам принес его сюда.

— Пустяки. Не о чем говорить.

Он снова восхищенно огляделся.

— Знаешь, эти вещи помогала покупать моя мама. Классно, правда? Она страшно любит ездить на рынок в Бакли и всегда привозит кучу барахла — то старинную льняную наволочку, то китайскую безделушку, в общем, что-то совершенно бесполезное. У нас весь дом забит хламом, но всегда находится место для чего-то новенького. А в Лондоне у тебя такая же комната?

— Нет. Гораздо меньше и из окна никакого вида. Но в общем уютная. По крайней мере, не приходится ни с кем ее делить. У меня там и книги, и компьютер. И все мои вещи.

— Интересно, а как это — жить в Лондоне?

— Обыкновенно.

— Да, должно быть, здорово: музеи, выставки, концерты, театры. Я там был один раз. Папа взял меня с собой на конференцию, мы жили в гостинице и каждый вечер ходили в театр. Было жарко, мы обедали и ужинали в кафе, столики стояли прямо на тротуаре, мы сидели и смотрели, а мимо нас прогуливались голубые и всякие чудики. Класс! Гораздо интересней, чем в Кригане.

— Но жить там постоянно — совсем другое дело.

— Да, наверное.

— Хорошо, если у тебя есть дом с садом. Когда я была маленькая, у нас в Кенсингтоне был такой, и совсем не чувствовалось, что живешь в большом городе, потому что кругом были деревья, трава, цветы… Но потом родители развелись, и теперь мы живем в квартире — я, мама и бабушка. Дом стоит недалеко от реки, и с балкона хороший вид, но некуда выйти полежать на травке с книгой. У моей подруги Эммы — мы с ней вместе учимся в школе — собственный дом, и иногда мы устраиваем пикники у них в саду.

Люси не могла придумать, о чем бы еще рассказать, и ужасно боялась, что Рори будет скучно ее слушать.

— Скажи, а ты тоскуешь по дому? — спросил он.

Люси с удивлением посмотрела на него.

— По дому?

— Ну да. По маме, по своим вещам и вообще по всему? С Клодэг просто беда. Не соглашается уехать даже на день, ревет, как маленькая.

— Ну нет, — сказала Люси и сама удивилась, как жестко прозвучал ее голос. — Нет, я совсем не тоскую. Даже не думаю о возвращении в Лондон. Просто выбросила его из головы.

— Но…

— Ты не понимаешь. Там все по-другому. Не так, как здесь или как у тебя в доме, где много людей и куда приходят твои друзья. А у нас бабушкина квартира, и она не любит, чтобы приходили мои подруги. Говорит, что у нее от этого начинается головная боль. Иногда ко мне приходит Эмма, но бабушка не очень ее любит. Мы с Эммой почти все время сидим у меня в комнате. Однажды она пришла, когда ни мамы, ни бабушки дома не было, и мы полдня провели в ванной — мыли волосы, душились, красили ногти на ногах в серебряный цвет. Когда я прихожу к Эмме, мы можем делать что угодно. Ее мамы почти никогда не бывает дома, она работает. Редактирует журнал. А помощница по хозяйству у них — прикольная, позволяет нам стряпать, и мы с Эммой готовим жуткие пудинги.

Люси помолчала, чтобы Рори мог ответить на этот поток откровений, но он ничего не сказал. Тогда она снова заговорила:

— Здесь у вас все по-другому. Вы делаете что хотите, а если нечего делать, можете выйти погулять, купить что-нибудь, пойти на берег, смотреть новые места, уходить днем или вечером, и никто вам слова не скажет. Здесь все так ласковы со мной, называют деточкой, утенком и вместе с тем относятся ко мне как взрослой. Будто я самостоятельная личность, а не ребенок. Бабушка и мама называют меня «Люси». И никаких «деточек» и «утят». Но я не чувствую себя настоящим человеком. Мне уже четырнадцать лет, а что я делаю? Только в школу хожу. Вот если бы у меня был брат или сестра… Лучше, конечно, брат. Потому что когда все время общаешься только с женщинами, ужасно тупеешь. Вечно они болтают о какой-то ерунде — о тряпках, о ресторанах, друг о друге…

— В какую школу ты ходишь?

— Она называется «Стенбрук». Недалеко от дома. Я езжу на метро. Всего две остановки. Вообще, школа мне нравится — и учителя, и директор, и Эмма там со мной. Мы ходим на концерты, на выставки, в бассейн, играем в парке. Но кругом одни девочки, иногда я думаю, хорошо бы перейти в другую, обыкновенную школу. По крайней мере, познакомишься с разными людьми.

— А что твой отец?

— Понимаешь, я не часто его вижу. Маме не нравится, что мы встречаемся. У него другая жена, и она тоже не хочет, чтобы я крутилась поблизости. У меня есть дедушка, его зовут Джеффри Саттон. Это отец Кэрри. Но он живет в Корнуолле и у него молодая жена и двое маленьких детей.

— Ты хотела бы поехать к ним?

— Да, но бабушка злится на него, она его не простила и даже имени его старается не упоминать. Когда-нибудь я наберусь храбрости и скажу, что хочу к нему съездить. Но надо подождать, пока стану немного старше.

— А по-моему, ты не должна ждать. Надо решиться прямо сейчас.

— Наверное, у меня духу не хватит, — горестно сказала Люси. — Я терпеть не могу скандалить и отстаивать свои права. Однажды я уже ссорилась с мамой и бабушкой — хотела проколоть уши. В школе все уже прокололи, а они мне не разрешили. Это такой пустяк, но крик стоял несколько дней, я не могла этого вынести и просто сдалась. Я в таких вещах проявляю ужасную слабость.

— Слушай, по-моему, тебе очень пойдет проколоть уши, — сказал Рори. — Будешь носить золотые сережки. — Он усмехнулся. — Как я.

— Только не одну. Я бы носила две.

— Давай провернем это здесь. В Кингсферри есть ювелир.

— Мама умрет.

— Твоя мама в Америке.

— Откуда ты знаешь?

— Элфрида сказала моей маме, а мама — мне.

— У нее там бойфренд. Зовут Рэндал Фишер. Сейчас они во Флориде. Она помчалась туда на Рождество. И поэтому мы с Кэрри приехали сюда. Меня тоже звали во Флориду, но я не захотела. Я бы просто путалась у них под ногами. К тому же, — добавила Люси, — он мне не очень-то нравится.