Невеста (СИ)

— Знаешь что, — сказала я, — мы тут болтаем, а к нам могут позвонить в дверь каждую минуту. Если бандосы без проблем нас вычислили, менты сделают это и подавно. Надо сваливать прямо сейчас.

— Но тебя найдут через твоего Бориса Аркадьевича, — сказала Маша. — От него цепочка тянется к хозяйке этой квартиры.

— Черт! — я волновалась все больше. — Значит, и к нему нельзя, разве что, на день или два, пока они пройдут по цепочке.

— Лучше на одну ночь, так быстро они не сработают.

— Ты–то куда денешься?

— У меня, что, нет своего секретного списка? — улыбнулась Машка.

— Тогда быстро собираемся, — я отставила пустую чашку и встала. — Прощай, Кунцево!

Я думаю, у всех проституток, кроме самых новеньких, есть хоть один постоянный клиент, о встречах с которым вовсе необязательно знать сутенерам. Не удивлюсь, если у девушки с данными Маши Поповой, такие люди ждут свидания в длинной очереди. Маша, как и я, общалась со своими особыми клиентами, никак это не афишируя, и я не сомневалась, что в трудную минуту ей найдется, у кого остановиться. Однако я ошибалась насчет нее. Впрочем, не буду забегать вперед.

Мы соблюли конспирацию до конца: вызванное такси отвезло нас и наши вещи по выдуманному адресу, а оттуда мы поймали уже частников, которых отследить было невозможно, и разъехались с Машей, договорившись, что будем держать связь через Бориса Аркадьевича. Встречаться мы условились не в точно называемых по телефону местах, а там, где уже однажды проводили время.

Ночью мне приснился необычный сон.

Я оказалась в больничной палате, на узкой койке, но я знала, что ничем не болею, а на соседней кровати лежал Вадик, тоже здоровый. Оба мы не говорили ни слова, но почему–то не вставали и не шевелились, глядя в потолок. Затем в палату вошла Маша в белом халате и шапочке, неся в руке шприц, направленный иглой кверху.

Я не сделала даже попытки шевельнуться, когда почувствовала, что она закатывает мой рукав.

— Не бойся, это не опасно, — сказала Маша. — Тебя надо вылечить.

— Но я же не больна, — отозвалась я.

— Нет, Софья Николаевна, — сказала Маша, наклоняясь. — Ты постоянно всех обманываешь. Патологическая лживость — это разновидность шизофрении. Пока болезнь еще не захватила весь мозг, мы ее остановим. А потом ты расскажешь, где лежат твои деньги.

— Хорошо, — покорно согласилась я.

— Вот и умница, — ласково сказала Мадлен.

— Пожалуйста, не делай мне больно, — попросила я.

— Тебе не будет больно, — успокоила меня Маша. — Ты выздоровеешь, и мы уедем отсюда. Далеко-далеко.

А потом она уколола меня, и я уснула, точнее, это во сне я провалилась в сон, а наяву — проснулась. Как нерпа выныривает из реки с рыбой в зубах, так я вернулась к реальности с новой идеей.

Лежала, обдумывая ее под аккомпанемент храпа Бориса Аркадьевича, а наутро оделась и поехала на Ленинградский проспект, в туристическое агентство, где по-прежнему, в отдельном кабинете, восседал мой давний знакомый Костя. При виде его я даже немного позавидовала: Россию сотрясал кризис, к тому же на дворе был самый, что ни на есть, убыточный дня туристического бизнеса сезон — а вот, поди ж ты — секретарши по-прежнему вертели подтянутыми задками, звонили телефоны, а Костя был одет в очень стильные вещи и шелковый галстук, чего я не помнила за ним раньше. Он, правда, немного поправился за полтора года, а волос на голове у него стало еще меньше, но память ему не изменила.

— Софья Буренина! — он просиял заученной улыбкой. — Рад видеть в добром здравии. Вернулась из Германии?

Я вкратце рассказала ему о своих заграничных приключениях. Костю, в самом деле, интересовали подробности, поскольку любая информация была полезна при общении с иностранными партнерами и потенциальными работницами секс-бизнеса. Я понимала, что далеко не каждая проститутка возвращается к отправившему ее агенту, и старалась удовлетворить его любопытство.

— Понимаешь, Костя, — сказала я в конце. — У меня теперь проблема с въездом в Шенгенскую зону, и я хочу, чтобы ты помог ее решить.

Честно говоря, я помнила, как легко Костя снабдил нас международными паспортами, и думала, что разживусь у него новыми документами, без печатей о высылке, возможно даже, на другую фамилию. Но Костя выслушал меня без энтузиазма:

— Ты что? — наигранно удивился он. — Это же открытый криминал! Наше агентство занимается целиком легальной деятельностью, в подделке бумаг мы тебе не помощники, извини, Софья.

Я приуныла. Костя казался мне таким же сутенером, как прочие, но формально он и вправду был не при делах. Наш первый разговор о работе в германских пуфах был просто ни к чему не обязывающей болтовней, ведь отправились мы в совершенно легальную поездку. Логика Кости не содержала изъяна: мы могли бы тогда вернуться в Россию вместе с туристической группой, получив свои законные десять дней путешествия и загрузив багажник памяти целым ворохом достопримечательностей. Придраться к агентству за то, что мы по своей воле покинули автобус и устремились на панель, было невозможно.

— Я этим не занимаюсь, — повторил Костя, — но есть люди, которые, возможно, могли бы тебе помочь.

— Что за люди? — я подняла голову.

— Учти, я их почти не знаю, и они к нам не имеют никакого отношения.

— Это понятно.

— Вот номер мобильника одного из них, — Костя быстро набросал на бумажке ряд цифр, — Зовут вроде бы Марат, я с ним почти не знаком, но попробуй позвонить. Только учти, я ни за что не отвечаю, это твои дела с ним.

— Спасибо, Костя, — сказала я, пряча бумагу в сумочку. — Я поняла тебя. Это только мои проблемы.

Марату оказалось лет тридцать пять, у него был длинный кривоватый нос, русые волосы и каре-зеленые глаза навыкате. Принял он меня на убитой съемной квартире в Чертаново, нищенская обстановка которой резко контрастировала с дорогой одеждой и часами сутенера, его золотой зажигалкой «Дюпон» и пижонской трубкой, которую Марат за время нашего разговора несколько раз набивал и подкуривал.

— Ты точно хочешь работать за границей? — спросил он, усадив меня на шаткий стул в гостиной, которую освещала одинокая лампочка без абажура.

— Да, — уверенно сказала я.

— Ебля за деньги тебя не смущает?

— Нет, нисколько.

— Ты уже где–то работала?

— Да, в Брянске, а потом немного в Германии, — повторила я то, что когда–то рассказывала Косте.

И Марат застрочил словами, как пулемет:

— Как ты ладишь с людьми в коллективе?

— Были проблемы со здоровьем?

— Дисциплину сможешь соблюдать?

— Дружишь с наркотиками?

— А с алкоголем?

Перечень его вопросов был очень велик, временами он даже повторялся и спрашивал в другой формулировке то, на что я уже дала ответ. Думаю, у этого въедливого типа был к тому времени уже огромный опыт вербовки девушек — я перестала обращать внимание на бедность обстановки, понимая, что передо мной профессионал своего дела.

— С полицией нравов сталкивалась?

— Нет, — соврала я, — в России я мало работала.

— А с ФСБ?

— Боже сохрани!

— Разденься.

Я выполнила его распоряжение, оставшись стоять босиком на давно не метеном полу.

— Трусы снимать?

— Д-да, — наконец–то Марат проявил некоторый мужской интерес, всматриваясь в мой лобок, фигурно выбритый Машиными стараниями. Было у нас, признаюсь, такое развлечение.

— Стань на диван, да не так, на четвереньки. Теперь прогнись в талии. Ух ты, ничего! Трахаться любишь?

— Не больше, чем нужно для работы.

— А в рот глубоко заглатываешь?

— Средне, но клиенты не жаловались.

— В попочку?

— Только за хорошие чаевые.

— А знаешь, что такое, «каменное лицо»?

— Нет, — снова солгала я. Эта разнузданная забава была знакома мне еще по брянским «субботникам».

— Ну, пососи мне, — сказал Марат, вынимая член из черных вельветовых джинсов.

— Это нужно для работы?

— Слушай, Соня, — сказал он, — это не нужно для работы. Это нужно для приема на работу. Ты можешь сейчас отказаться и спокойно уйти отсюда. Но, если ты хочешь, в самом деле, уехать, в твое оформление придется вложить большие деньги, а как я рискну это сделать, если у тебя проблемы с послушанием? Любое сомнение в твоей лояльности я буду трактовать, как аргумент в пользу того, чтобы не отправлять тебя. Я не слишком сложно говорю?