Надсада

– Не в колхозе, где все – наше и конкретно – ничье, а в кооперативе – хотели бы? – повторял свой вопрос.

– Хотел бы, – уже тверже отвечал Петлехин.

– Такие формы хозяйствования у нас в области уже работают, но я, как будущий мэр, если вы меня изберете, обещаю вам, что в каждой, даже самой маленькой, деревне нашего Присаянского района такие кооперативы будут. И работать в них будут такие подлинные труженики, как сидящий здесь среди вас Петлехин.

При последних словах он резко, всем корпусом повернулся к бывшему механизатору Петлехину и указал на него рукой.

Владимир Белов для интереса раза два побывал на встречах Курицина с народом и уже наедине заметил:

– Ты, Витя, словно родился политиком. Послушал я тебя, и самому захотелось тут же побежать на избирательный участок, чтобы проголосовать немедля. Мэрство у нас в кармане.

– Своей коммуникабельностью, Степаныч, я обязан отцу: выжить при его должности в условиях тридцатых, а затем и сороковых годов и не попасть под 58-ю статью было ой как непросто. Да и мать у меня была не из простушек: дед-то ее был известным в Иркутской губернии купцом, который, как она говаривала, нередко сидел за одним столом с губернатором и прочей знатью.

– Что ж тут и сказать – не знаю. Белая кость в тебе всегда чувствовалась. Но и мы, Беловы, не лыком шиты.

– Это точно, хватка у тебя, Степаныч, крупного западного дельца. Ты нужного тебе человека как бы выслеживаешь, точно зверя в тайге, подготавливая оснастку, подходы, выбирая время, чтобы уж наверняка.

– Так оно и есть: я заранее знаю, куда иду, к кому иду и зачем иду. Заранее определяю для себя тактику и стратегию поведения, где есть место разведке, подготовке, выбору времени и места, средств достижения цели, а также есть место для атаки, где можно развить успех, и отступления в случае неудачи. Короче, как на войне. К сказанному могу добавить: после того как я вплотную занялся бизнесом, постоянно ощущаю себя как бы на войне.

– А ведь это война даже не с существующей властью, это, Степаныч, война со своими земляками.

– Не понял? – глянул на него в упор Белов. – Ты это о чем?

– С властью воевать не надо, ее надо приручать – подачкой, услугой или взяткой. И с властью ты по одну сторону. По другую – твои земляки. И главная твоя задача, как бизнесмена, заставить на себя работать.

– Но ведь можно возить людей вахтовым методом?

– Людям пришлым надо хорошо платить, по-иному не получится. А земляки могут работать за копейки, только надо поставить их в такие условия, при которых им было бы некуда деваться, – это вот по-твоему и называется военными действиями. И здесь хороши все виды оружия, лишь бы достигнуть цель.

– А цель, как известно, – что?.. – Владимир наклонился в сторону приятеля, и в глазах его заиграли веселые огоньки.

– Оправдывает средства, ты это хочешь сказать? – в свою очередь Курицин придвинулся к Белову.

– Вот именно.

– Не знаю. Если следовать твоей логике, то в данном случае надо совсем отказаться от такого устаревшего понятия, как совесть.

Владимир поднялся со стула, зашагал по комнате – были они на момент этого непростого разговора в доме Курицина в Ануфриеве.

– Совесть, совесть… Мне наплевать на совесть, если ее нельзя положить в чулок. Но постой: может, ты уже потерял интерес к выборам?

– На выборы я иду сознательно, – усмехнулся Курицин. – А если бы не пошел?

– Тогда я начал бы тебя шантажировать.

– А я бы нанял киллера и отстрелил тебя.

Белов остановился напротив приятеля, как бы соображая, что ответить, но неожиданно рассмеялся, да так заразительно, что не удержался и Курицин.

В комнату заглянула Катерина Ивановна, Курицин подошел к ней и что-то сказал. Спустя минут пять женщина принесла бутылку водки, рюмки, закуску.

В такие минуты приятели пили, ели в свое удовольствие. Оба трезвенники, «расслаблялись» не спеша, со смаком, выпивали в меру и назавтра не знали похмелья.

Любили и поговорить, причем на этот вечер как бы снимали со своих языков все запреты и говорили с предельными откровением и цинизмом, где доставалось местной власти, чиновникам, райцентровским предпринимателям, коллегам по собственному бизнесу и вообще кому бы то ни было, с кем пересекались их жизненные пути и кто являлся объектом их постоянного внимания. Но если Курицин в чем-то подыгрывал Белову, а зачастую и провоцировал на какие-то резкие выссказывания, то Белов «расслаблялся по полной».

– Недавно, ты знаешь, я ездил на машине в соседнюю область. И пока тащился по ухабам, все думал о том, что нас, сибиряков, словно специально, без суда и следствия, обрекли здесь на медленное вымирание, – прожевывая котлетку, в раздумье говорил Белов. – Но, с другой стороны, нам выходит прямая выгода: пока нет хороших дорог, пока столица снимает сливки с крупных заводов, комбинатов, скважин, нефтепроводов, надо разворачивать свой бизнес здесь. Разворачивать стремительно, с размахом, как можно быстрее нарабатывая капитал. Нам не грозит захват бизнеса более крупными структурами, потому что наши «ооошки» на первый взгляд – не стоящая внимания мелочь, где ни один серьезный экономист не сможет отследить финансовые потоки, а тем более определить их масштабы. Между тем мы можем быть нисколько не беднее иных олигархов из областного центра и в считаные годы, даже месяцы можем выкачать отсюда приличные деньги. И сделаем это без лишнего шума – спокойно и торжественно.

– Сделам, – кивал головой Курицин. – Но… – поднимал палец кверху, – с моей помощью мэра.

– Витя, – в голосе Владимира послышались ехидные нотки, – ты – курица, которая будет нести золотые яйца.

– А скажи, Степаныч, – ведь правда, что у меня оч-чень удачная фамилия? – усмехаясь, откидывался к спинке стула приятель. – С двойным смыслом и между тем такая простецкая, ну в доску своя.

– Что верно, то верно. Поначалу тебя, из-за такой фамилии, никак нельзя принимать всерьез. А вот когда разглядишь – мурашки бегут по спине.

– ?

– Не от страха, а от понимания того, каким ненасытным аппетитом наделила тебя мать-природа. Ты ведь и за столом-то не ешь, а – сглатываешь. По жизни – точно так же. И ежели все эти инстинкты – да на хорошие мозги, то живоглот получается изрядный.

– Можно подумать, что ты, Степаныч, не живоглот. Почище меня будешь.

– Почище тебя быть очень непросто. А ты думаешь, почему?

– Поч-чему? – словно эхо, повторил Курицин за приятелем.

– Потому что тебе твое досталось уже при рождении: и положение в обществе, и связи, и воспитание, и стартовые позиции. Мне же свое пришлось добывать собственным трудом, пробивая себе дорогу лбом, и тут уж все зависело от прочности лобной кости. Пришлось и прогибаться, чего я не могу простить ни себе, ни тем, перед кем пришлось прогибаться.

– Куда бы ты делся без прогиба?

– Вот именно: куда? Вообще же я ни о чем не жалею, потому как в дураках себя никогда не чувствовал. Это те дураки, перед коими прогибался.

– Правильно гуторишь, Степаныч. Ой, как правильно… – подливал масла в огонь Курицин.

Расслабленные от еды и питья, приятели еще долго горготали о своем, чем жили и к чему стремились, подсчитывая по сути будущие барыши. Они, без сомнения, чувствовали себя хозяевами жизни и таковыми на сей момент пребывали на самом деле. Половина Присаянского края работала на них. Все приводные ремни, какие только имелись, были натянуты на свои шестерни и шестеренки и крутились в требуемом направлении. Их же задача состояла в том, чтобы не допускать сбоев в механизме запущенной машины и строго следить за поступлением конечного продукта – денег. Немалого количества денег, которые поступали к ним, минуя счета в банках, финансовых ведомостях и отчетах, потому во всевозможных инспекциях и контролирующих денежные потоки инстанциях даже не представляли, сколь смехотворные суммы налогов поступают отсюда в государственную казну. Потому и мало кто, а если точнее сказать – никто не имел представления о подлинных доходах Белова Владимира Степановича и его подручного Курицина Виктора Николаевича. Что до последнего, то о доходах приятеля в точности не знал даже сам Белов. Впрочем, как и Курицин – о доходах Белова.