Дайте стройбату оружие. глава Канютинский рубеж(СИ)

- Посторонись! - ротный схватил чью-то лопатку и выдернул её из чехла, - Действовать так! Там у вас, - ротный кивнул неопределённо на дверь, - ни топоров, ни гвоздодёров не будет. А этих ящиков, - он всадил лопатку под крышку, чуть нажал, крышка отошла, - этих ящиков раскрывать и раскрывать! - Ротный ударил кулаком в головку черенка, лопата вошла глубже, ротный дёрнул черенок вверх, и крышка ящика, скрипнув гвоздями, отошла. - Ясно? - Ребром лопаты ротный стукнул по крышке, крышка стала вертикально, и он наступил на неё сапогом, - И времени на всякие процедуры там не даётся. - Ещё раз скрипнув гвоздями, крышка легла рядом. Ротный подхватил один из двух цинков с патронами, - Теперь так! - он придавил цинк подошвой, всадил в угол цинка, где начиналась запайка, лопату и, постукивая по черенку кулаком, действуя лопатой, как рычагом, вскрыл цинк. - Видели все? Теперь - ящик вверх дном! - он перевернул ящик, выдернул из цинка штук восемь пачек патронов, содрал с двух промасленную бумагу и скомандовал:

- Ленту! Распрямитель!

Катнув ленту так, что она легла полосой, он бросил её начало на дно ящика и, став на колени к ящику, всаживая распрямитель в ячейки, растягивал их, и тут же втыкал в ячейки патроны. Он набил так штук сорок и скомандовал:

- Выпрямитель!

Ему дали его, эту тяжёлую дубовую с железом штуку, через которую протягивают набитую ленту, подравнивая в ней патроны. Ротный подравнял свои сорок штук и, потянув ленту за хвост, вроде змеи, разъяснил-приказал:

- Только так! На коленях у ящика! Там, - он опять кивнул на дверь, - столов не будет. Там это делается на дне окопа. Под бомбёжкой. Или минометно-артиллерийским обстрелом. Или под тем и другим одновременно. Черепанов! Проследить за набивкой лент! Старшина! Все патроны на руки. Связные! На остановке - ко взводам. Передать командирам - быть готовыми к выгрузке. Шевелись! Шевелись!

Чтобы не мешать, ротный вспрыгнул на своё место на верхних нарах и, снова сев по-турецки, стал довольно, но в то же время и строго смотреть, как действуют его подчинённые. Встретившись взглядом с Андреем, он кивнул, подтверждая:

- То-то, Новгородцев. Отформировались, а дальше...

Ротный махнул неопределённо.

Что будет дальше, Андрей примерно знал: после выгрузки марш, после марша - боевое развёртывание, потом бой, одни и те же бои и для него, и для ротного, и для остальных четырёх командиров, для старшины, двадцати двух сержантов и восьмидесяти шести рядовых роты.

И для всего эшелона.

Это было ясно. Жест ротного, видимо, означал, что в общей определённости будущего роты неопределённой в ней была судьба каждого. В том числе судьбы Андрея и самого ротного. Это вообще-то тоже было ясно, потому что оба они не были на войне новичками.

- А он - прелесть,- показал глазами на ротного Веня.- Как отлично он все это делал! Какой класс! Профессионал! Кадровый, одно слово! Военный - это тоже профессия. Военные служат всю жизнь, и если военный делает своё дело отлично, так это тоже красиво. Так, Андрюша? Ты согласен? А? Я...

Барышев выкатил пулемёт из-под нар.

- Глянем сальники, а чистить нечего - давеча чистил. Ствол, ясное дело, протрём, смажем чуток, ну и весь глянем, где чо надо,- сказал он Андрею.

- Так ты согласен? - повторил Веня.

- Какой там кадровый! Откуда всю жизнь? - Андрей подтолкнул Веню к скамейке, - Садись...

Нашим, на Урале сформированным полком в Туле дивизию народного ополчения спешно разбавили. Забыл? Да и у нас кадровых немного было, в основном - из запаса. Кадровых на всю дивизию, наверное, два-три десятка. И того нет. - Андрей подвинул сапогом коробки с лентами, ящик патронов и сунул Вене ленту: - Начали!

- То есть? - не понял Веня.

- То есть кадровых командиров. А ротный такой же студиозус из запаса. Как и я. Только мы в Финскую на срочной повоевать успели. Война снова сказала нам: "Омитемус, студиа!", мы и пошли. Сейчас командирами воюют учителя, бухгалтеры, агрономы. Народ воюет!

- Все равно он все делал красиво! - Веня расстелил ленту у себя и у Андрея на коленях. Новенькая, из светло-серого крепчайшего льняного полотна, поблёскивая медными разделителями, она была похожа на сильную, только сменившую кожу змею. Веня осторожно погладил ленту, - И вообще за этот месяц столько впечатлений!

Разрывая промасленные пачки, высыпая из них патроны прямо в ящик - так было удобнее их брать, - Андрей подумал: "Настоящие впечатления только начинаются!" - но не сказал этого Вене, а, посмотрев ему в лицо, на котором все светилось: ореховые блестящие глаза, улыбка, свежие после сна с румянцем щеки, высокий чистый лоб,- поторопил:

- Темп, темп, Веня! Надо закончить, пока светло.

Им следовало набить все шесть лент, полторы тысячи патронов. На троих приходилось по пятьсот штук. Не разделяя восторгов однокурсника Вени по отношению к ротному, Андрей и не считал, что с ротным им не повезло. Что ж, ротный был не плох, да в армии и не выбирают командиров. Просто должность Андрея во взводе, в основном, состоявшем из студентов-новобранцев приносила ему пока одни только служебные осложнения.

Поэтому, Салах даже немного жалел своего взводного.

- Повесили хомут парню на шею.

А вот Ванятку, своего второго пулемётного номера, не жалел. Он его любил любовью отца двух дочерей, не имеющего сына. Не ругал и не корил, видя в стволе пулемёта несколько пылинок или излишек смазки. Лишь шутливо припугивал.

- Ваня, будешь плохо за нашей "машиной" приглядывать, ток я тебя после войны на своей старшенькой, на Гуле оженю. Она мигом тебя к порядку приучит и научит старших уважать.

В такие моменты, Ванятка улыбаясь смотрел на Салаха и понимал, что не может быть у доброго дяди Салаха недоброй дочери. Дожить бы до конца войны, а там можно и на Гуле жениться. Дядя Салах худого не посоветует...

... В ночь со второго на третье октября, эшелон остановился перед каким-то станционным посёлком. Остановились в лесу. До утра никто не спал, тревожась от неизвестности и неопределенности. В голове поезда, изредка, с пыханьем, выпускал паровоз излишки пара. Опытныемашинисты не гасили топку, держали паровоз "под парами", готовые тронуться в любой момент, чтобы вывести эшелон из зоны возможной бомбёжки. За паровозом мельтешились движущиеся огни фонариков и керосиновых фонарей. Слышались неразборчивые команды, конское ржание и звуки автомобильных моторов.

Станция жила своей напряженной жизнью прифронтовой станции, в которой не было места их эшелону.

"Солдатское радио" передавало из вагона в вагон слова усталого местного подполковника.

- Вот вернётся Болдин, тогда и решит, что с Вами делать. Немцы перешли в наступление. Генерал отбыл на передовую. Ждите, пока вернется. Держать вас на станции нельзя. Немцы бомбят всю округу. А отправить в войска не могу. Нет у меня для вас тысячи винтовок. Даже сотни нет! Почему вам, при формировании, пулемёты дали, а винтовки не выдали? В 20-й Армии двадцать тысяч лишних винтовок лежит, а вы на фронт без оружия прибыли. Ждите Болдина.

Генерал-майор Болдин появился перед полуднем. Услышав о безвинтовочном эшелоне пополнения, распорядился - Есть опасность прорыва противника в стыке 19-й и 30-й Армий, через Канютино. Стык должна прикрывать 30-я Армия. Отправляйте их в тыл армии Хоменко. Пускай ищет чем их вооружать и закрывает дорогу на Холм-Жирковский.

- Едем в тыл, в тыл, в тыл - от вагона в вагон передавалась последняя новость.

Опять дернулись и лязгнули буферами теплушки воинского эшелона. Кто-то заснул после бессонной ночи. Кто-то начал писать письмо домой о том, что прибыли на фронт, но в бой их не посылают.

Салах, Ванятка, Веня и взводный - лейтенант Андрей Новгородцев сидели в распахнутых дверях вагона, дымили махоркой, смотрели на мелькающие поля, перелески, станции и полустанки.

Вадинская, Яковская, Октябрьская, Игоревская ...

Эшелон двигался в тыл 30-й Армии, но, судя по солнцу, не на восток а строго на север.