Как дела, молодой человек?

Я едва дотянул до конца, поглядывая то в ноты, то на грудь Аги, а в горле от напряжения кололо, как при ангине. Но Аги, кажется, осталась довольна.

- Тебе не нравится уже петь, Андриш?-спросила она под конец.

- Нет.

- Раньше ты этого не говорил.

- Приходится сильно напрягаться. Слишком высоко для меня.

Она жевала травинку, должно быть что-то обдумывая, потом заговорила:

- Скажи, Андриш, почему ты всем говоришь «целую руку»? Ты ведь уже не маленький.

- Не маленький, не маленький,- передразнил я оскалившись.- И ты тоже взялась за нотации. Стоит кому-нибудь на меня посмотреть, как сразу же начинается дрессировка.

- Тебя дрессируют? - спросила она, сдерживая смех, чтоб меня не обидеть.

Злость моя мгновенно пропала, но продолжал я так же запальчиво:

- Как хищника! Вот послушай, что делает мой родитель! Если все нормально, он с высоты своего величия вопрошает: «Как дела, молодой человек?» А все остальное время дрессирует и поучает. Всегда. Сам бы сперва поучился!

Моя пылкая речь рассмешила Аги.

- Сам бы сперва поучился! - с удовольствием повторила она смеясь, оправила юбку и встала.

- Ничего смешного, - сказал я, желая растолковать свою мысль. - Вечером, например, перед сном, я с ним прощаюсь: «Спокойной ночи, папа». А он взглянет волком, сверкнет исподлобья белками и отвернется к окну.

- А ты не прощайся!- подстрекательски пискнула Аги.

- Я, видите ли, сын и обязан отдавать дань уважения родителю. А уважаемый родитель нос в сторону воротит.

- Однажды я видела такое в кино...

- Да?

- Женщина на что-то обиделась, отвернулась к окну, мнет гардину и смотрит вдаль. Друг окликает ее несколько раз, она - ноль внимания.

- Гм,- промычал я подозрительно, догадываясь, что сейчас начнется очередное кривлянье: слишком резко отклонилась подруга моего детства от первоначального курса.

Аги подошла к краю обрыва и начертила в воздухе окно.

- Вот окно. Я - упрямая женщина. А ты хочешь со мной помириться.

Стоя у воображаемого окна, она передернула плечами, потом повернулась и сурово взглянула на меня. Взгляд ее ожег, как удар плетью.

Органически не перевариваю никаких кривляний. А она собирается то ли в певицы, то ли в актрисы и пробует на мне свои силы. Здорово. Мы начали игру. Задрав голову, она корчила какие-то рожи, делала вид, будто мнет гардину, нетерпеливо притопывала ногой и ждала.

Наконец, она обернулась, а я стоял, впившись глазами в ее плечи... в голове у меня помутилось, дыхание перехватило, и я не смог войти сразу в образ.

- Простите, сударыня!- сказал я наконец, склонившись, и сам удивился, как звучит мой голос - гораздо нежней, чем обычно.

Плечи у Аги дрогнули, она снова запрокинула голову и надменно уставилась вдаль.

Чтобы привлечь ее внимание, я повысил голос и произнес с раздражением:

- Я сказал ведь: простите!- Но все равно суровей не получилось.

Агнеш не обернулась.

- Сколько раз повторять!- сказал я и, не зная, что делать дальше, схватил ее за волосы и насильно повернул к себе.

Она посмотрела так странно, с каким-то неожиданным интересом, и сбросила с головы мою руку, словно камень.

Потом прильнула ко мне, положила руки на плечи и долго глядела на меня, не отрывая глаз.

- Вот так прощение,- сказала она едва слышно.

Я смотрел на ее влажные зубы, блестевшие из-за раскрытых губ, на густые тенистые ресницы, и все завертелось у меня перед глазами: игрушечный город, гора, деревья со скудной листвой, плечи и губы Аги...

На извилистой горной дороге зарокотал мотор автомашины. Улыбка внезапно сошла с лица Аги, и мы молча продолжали смотреть друг на друга. Рокот мотора приближался. Губы Аги были раскрыты, она ждала, а я в общем-то оплошал. Машина, наконец, пронеслась - большой черный «мерседес», Когда я заговорил, голос у меня был совсем хриплый.

- «Мерседес», шестицилиндровый.

Агнеш отвернулась.

- Барахло,- обронила она ледяным тоном.- Вылитый жук-олень.

- Мотор для тебя ничто. Главное, чтоб кузов был белый.

- Да,- надувшись, отозвалась она и пошла вниз.- Или красный, как вишня на дереве.

Она что-то вполголоса запела, а я молча поплелся за ней. На углу Майора Аги смерила меня критическим взглядом.

- Вырос ты из своего пиджака. В рукавах руки не умещаются.

Я погасил настольную лампу в половине второго ночи.

■

Дома настроение убийственное, время ползет как улитка. Звонят. Надо открыть. А-а, Петер Чабаи! Войдя, он нахмурился и стал пытливо оглядываться по сторонам. Я махнул ему, зазывая к себе, но в проходной комнате мы наскочили на Кати. Ах, как стильно они здороваются! Он таращится на нее, как баран, а она потрясающе строит глазки. Черт побери, просто не выношу, когда вьются вокруг моей сестрицы. Раньше меня это не трогало, но раньше, правда, не очень и увивались.

Петер, как видно, приклеился к полу. На повестке дня какой-то велопоход, и Кати так вкручивала, будто я тоже в курсе дела. А я не в курсе - первый раз слышу. Петер мой друг, мы с ним ездим на велосипедах, но устраивать им рандеву - увольте. Кати еще не в том возрасте, как говорит мама.

- Пошли! - бросил я Петеру, но он сделал вид, что на одно ухо оглох, кивал башкой и плел какую-то чушь насчет того, что раздобыть дамский велосипед - ему раз плюнуть.

А Кати ловила каждое его слово; у этой идиотки, должно быть, совсем из головы вон, что родители дома и в любую минуту может вспыхнуть скандал.

Я прямо-таки взмок, пока отдирал Петера от пола; наконец, притворив тщательно дверь, я оглушил его шепотом:

- Послушай! Я был у Фараона!

Петер разинул рот.

- Ты тоже?

Теперь уже я был оглушен и страшно рассвирепел: поразительная осведомленность, попробуй угонись за таким.

- Все понятно. Чего ты гогочешь? Признался?

- Конечно. А ты?

- Нельзя было иначе.

- Тухлое дело.

- Почему?

- Класс решит, что мы доносчики.

- Трясешься?

- Идиот.

- Скажем правду, а кто не поверит, тот схлопочет.

Мы до мелочей разработали план контратаки, когда в соседней комнате загрохотали шаги и хлопнула дверь, так что с потолка посыпалась штукатурка.

- Во всяком случае, ужинать я дома не буду! - прокричал голос родителя.

Чабаи, отведя глаза, занялся господином Геринцем.

- Заварушка? - спросил он наконец, так как я все еще не нашел, что сказать.

- Небольшой... пограничный инцидент,- я пытался говорить легко и непринужденно.

- Ага. Ну, я пошел. До завтра,- сказал он и сморщил лоб.

- До завтра,- машинально повторил я.

Я должен был выйти первым, чтоб Петер не столкнулся с родителем.

- Вот так казус,- входя, бросил я Кати.

Она спросила, что это такое, я посоветовал поискать в словаре.

■

Мы начали наступление с трех сторон, когда Живодер ногами-лопатами безжалостно вытаптывал траву на Вермезэ. Нас он долго не замечал и вдруг остановился, будто увидел отражение в зеркале. Сперва он хотел рвануть, потом ухмыльнулся и стал, широко расставив свои лопаты.

Мы окружили его молча.

- Что новенького, гаврики?

- Слушай, Живодер! - сказал я. - Фараон желает приобрести у тебя несколько открыток, ну, конечно, по сходной цене.

- Опоздали, гаврики! - заржал Живодер и замахал от восторга своими граблями.

Обозленные, мы растерянно переглядывались и бессмысленно разевали рты, пока не заговорил Чабаи.

- Чего это тебя так разбирает, чучело?

- От агитации. Не видать вам теперь ни звукового плаката, ни девочек,- сказал Живодер.

- Заливаешь? - окрысился Жолдош и собрался ему врезать.

Мы с Петером оттащили Жолдоша.

- Я завязал, милорды, - с удовлетворением пояснил Живодер. - Фараон проветрил мозги моему папе...

- А папа тебе?