Остров для большой охоты

— Господи, я когда-нибудь с вами свихнусь, — трагически сказала Даша, а Кирилл Валерьянович в раздражении отодвинул тарелку:

— Проходной какой-то двор, а не остров. Еще один олух пожаловал.

— А вот мы олухам назло… — Борис пронес над кружками бутылку, плеща понемногу в каждую, но безмятежное течение вечера было нарушено пальбой, и к кружкам никто не притронулся.

Даша сказала:

— Все-таки надо бы посмотреть, кто там.

— Сам явится, если он, — сказал Борис, продолжая спокойно обсасывать косточки. — А мимо проплывет — не расстроимся, правда?

Однако же не мимо проплывал этот олух, сумеречный стрелок. Послышался треск в камышах, стук шагов, затем обрисовалась на тропе фигура в резко белеющей куртке, с рюкзаком за спиной и ружьем в опущенной руке. В другой руке несла фигура бесформенный ком, из которого свисали охвостья, мели траву и темную пыль.

— Он самый, — тяжело вздохнула Даша. — Борь, он никогда не оставит нас в покое.

Тем временем фигура поднималась по тропе, уверенная в праве приближаться к чужому застолью, к огоньку карбидной лампы, даже если под ним никого больше не ждут. Когда же фигура достаточно осветилась, Кирилл Валерьянович едва не выронил ложку, потому что к столу подходил еще один Борис, только был он в белоснежной, неуместно франтовской пуховой куртке. Прежний же Борис так и сидел на прежнем месте, одетый в прежний грязноватый бушлат, и продолжал уничтожать чахохбили.

— А что, устроились неплохо, — сказал пришелец, — шапки прямо под носом разгуливают!

И с этими словами плюхнул на скамейку искристый, рыжий, запятнанный темною влагою ком и протянул Кириллу Валерьяновичу руку:

— Богдан. С остальными как будто знаком.

Кирилл Валерьянович не увидел его руки. Он смотрел на мертвого кота и не мог поверить, что это случилось, что ничего уже не может быть прокручено на несколько минут назад, исправлено быть не может.

— Неплох зверюга, правда? — нимало не смущенный, Богдан сбросил рюкзак и уселся рядом с котом. Потрепал его рыжим ухом нежно, как живого: — Прямо в лодке сидел, наглый черт. Пришлось пугнуть сначала, а то бы флот ваш пустил на дно.

— Слушай, ты… — с трудом сказал Кирилл Валерьянович. — Что ты сделал?

— Быстро же мы подружились — уже на «ты», — усмехнулся Богдан. — Кота я шпокнул, вот что сделал. А что с ним надо было делать, если он сидел и смерти дожидался?

— Рыбки он дожидался! — Кирилл Валерьянович сам понимал всю нелепость и этих слов, и накатившей вдруг злобы на человека, для которого Лев был скорняжным сырьем и не более, ведь если на то пошло, не далее сегодняшнего утра и сам Кирилл Валерьянович вскинул ружье на взлетевшую выпь, и вскинул только потому, что выпь живая и можно ее убить, — все это он понимал, но продолжал озлобленно: — Ждал, что его угостят!

— Я и угостил, — спокойненько сказал Богдан. — Рыбки не было, правда, да уж чем богаты… Шапка ничего получится, дырок должно быть немного.

Над столом повисло молчание. Даша было открыла рот, но Борис предупреждающе коснулся ее руки — не суйся в мужские дела. И сам сидел как воды в рот набрал. Кирилл же Валерьянович пристально смотрел на свои кулаки, сжимающиеся все крепче совершенно помимо его желания. Более того, он не знал, что они примутся вытворять в следующую секунду, и, как только он понял, что уже не волен над своими кулаками, он сквозь сжатые зубы и громко втянул холодного воздуха, поднялся и дошел к своей палатке. Порывшись там недолго, вытащил складную лопату. Темень тем временем сгустилась.

— На вас он тоже так кидался? — спросил Богдан.

— Зря ты кота застрелил, — сказал Борис. — Они дружили вроде.

— Ручной, что ли, кот?

— Обыкновенный, дикий. Только вежливый.

— Ну, вежливые долго не живут. Кто-нибудь все равно бы его употребил. Кормить собираетесь гостя, нет?

Наполнив свою миску кусками утятины, Даша подвинула ее к нему, сказала:

— Ну почему вокруг тебя, Данечка, везде возникают сложности? Так все было славно, так мы подружились с этим дяденькой, а теперь он нас точно отсюда выгонит.

— Кто, хмырь этот толстый? — усмехнулся Богдан. — Недооцениваешь своих друзей, девушка, мы его сами в три шеи…

— Не балагань, жуй как следует, — сказал Борис. — Налить?

— Опять витамины? Сосуды бы расслабить… Стоп, хватит.

— Как ты нас нашел? — спросила Даша.

— Да лодочник с огромным удовольствием вас выдал. За двести граммов спирта, но выдал бы и даром, думаю. А уж за спирт чуть не под ручку проводил, до самого острова, и как пробраться — показал.

— Вот шкура, — без особенной злости сказал Борис, подкладывая брату еще кусок, а Даша обронила:

— Неужели всю жизнь так и будет у меня в глазах двоиться? Думала хоть здесь побыть с Борькой в единственном экземпляре…

Богдан перебил ее, смачно жуя:

— В Тибете, говорят, по восемь братьев одной женой обходятся. И ничего, говорят, не жалуются в Тибете. Особенно жены.

— Не балагань, — проворчал Борис.

Из темноты появился Кирилл Валерьянович. Взял со скамьи за шиворот обвисшего кота, понес прочь.

— Эй, дяденька! — аж подскочил Богдан. — Куда поволок мою шапку?

— Сиди, — дернул Борис его за рукав. — Пускай похоронит. А ты-то куда, Дашок?

Она как будто не хотела отвечать, но с тропы обернулась:

— Больше не могу. Болтаем и жрем, вроде бы ничего не случилось. Не ходи за мной.

Вернулся Кирилл Валерьянович, перепачканный желтой землей. С утятиной было покончено, братья сидели друг против друга, одинаково кучерявые, одинаково ссутулившиеся над кружками, и даже желваки на костяшках крупных кулаков темнели у них одинаково.

— Присаживайтесь, — Богдан похлопал по скамейке рядом с собою. — Помянем котофея. Борька столько хорошего рассказал о покойном, просто слезы душат…

Кирилл Валерьянович постоял, разглядывая его в упор. Да и сел:

— Помянем, почему не помянуть… Все-таки попробуйте объяснить, зачем вы это сделали. Кошачий мех никуда не годится, есть кошатину даже вы, наверно, не станете. Зачем, объясните?

— А зачем вам мои объяснения?

— Интересно, как вы будете выкручиваться.

— С чего вы взяли, что я собираюсь выкручиваться?

— Но как-то ведь должен человек оправдать свою пакость. Не передо мной — перед совестью.

— Борь, ну чего он ко мне привязался? — жалобно сказал Богдан. — Слова употребляет — совесть, пакость… Объясни ты ему ради бога, что мне нравится делать пакости, что я нормальный патологический убийца. Для кайфа я кота убил!

— Для кайфа… — повторил брезгливо Кирилл Валерьянович. — Вот что у всех у вас вместо совести — кайф этот сучий. Короче так: на острове не уживемся. Недавно я по-другому думал, но вижу — не получится. Кота не прощу. Поэтому договоримся, что сегодня здесь переночуете, черт с вами, но завтра утром чтобы духу вашего не было на моем острове. Все ясно?

— Борь, ну чего он меня раздражает? — совсем уж печально спросил Богдан. — Чего он добивается своей грубостью, ты не знаешь?

— Не заводись, — Борис ладонью припечатал к столешнице его кулаки. — Вы тоже зря вразнос идете, Кирилл. Вы постарше, тормоза у вас должны быть лучше. Вы ведь не выпалите сдуру в кота, а Данька увидел и выпалил — возраст такой. Потом пожалел, уж я-то знаю, да разве исправишь? Теперь балаганит, лицо боится потерять…

— Слушай, пошел ты со своими теориями! — обозлился Богдан. — Надоел — всю жизнь мои поступки объясняет! А для чего ты сам, и этот покровитель кошек, и все остальные для чего сюда понаехали? Играть на флейтах? Птичек кормить? Стрелять приехали! Стрелять и убивать!

— Охотиться по водоплавающим, — уточнил Кирилл Валерьянович. — По водоплавающим позволено. Сезон.

— Ох, ну просто тошнит меня от таких дяденек солидных, — сказал Богдан. — В уток им стрелять позволено, а в котов не позволено, не сезон. Зато как откроется — он первый… Слушай, Борь, неужели я тоже перерасту вот в такого ханжу? Хрен вам, не дождетесь — в тридцать пять повешусь, это я давно решил…