Остров для большой охоты

Кирилл Валерьянович подошел к костру, сбросил свои вьюки и сел на рюкзак. После долгого подъема, да с таким солидным грузом, кровь прямо-таки гремела в ушах.

— Бог в помощь, — пожелал он, отдуваясь.

— Здравствуйте, — от костра повернулся на корточках парень в интеллигентском рубище — штормовка, латаные джинсы, ботинки «вибрам» на веревочках — и протер глаза, слезящиеся от дыма. — Вовремя пришли, скоро чай будет готов.

Кирилл Валерьянович, отпыхиваясь, в упор рассматривал захватчика. Тот, не получив ответа, доброжелательно улыбнулся и принялся снова подкладывать ветки в огонь. По одежде судя — кандидат наук или хорошо оплачиваемый инженер, из тех, кто дорожит студенческим прошлым и в самоутверждении обходится без помощи фирмы «Адидас». Зато у такого, несмотря на молодость, наверняка окажется ружье МЦ, многозарядное, ценой в полтыщи. Дым путался в угольной шевелюре парня, в архаически пышных его бакенбардах, блики от костра подсвечивали лицо с чертами крупными и даже грубыми, как бы вытесанными в несколько ударов и отделке не подвергавшимися. Здоров, конечно, штормовка с выцветшим словом «Сургут» едва не трещит на широченных плечах, сучья знай постреливают в кулаках, на костяшках которых Кирилл Валерьянович углядел мозолистые наросты. Каратист к тому же — вот тоже вид возрастного помешательства. Наверное, благоразумнее бы сейчас, сдержать раздражение, но Кирилл Валерьянович устал и ничего не мог с собой поделать:

— Лодочник предупреждал вас, что остров занят?

Парень повернулся, посмотрел со спокойным любопытством.

— Предупреждал, я спрашиваю?

— Предупреждал. А остров, представляете, оказался свободен и очень нам понравился.

— Но здесь существует правило: на каждом острове охотится только один человек.

— По-моему, глупое правило, — пожал плечами парень. — Не обращайте на него внимания. Во всяком случае, вы нам не помешаете.

От подобной наглости Кирилл Валерьянович не сразу и нашелся. В институте ни один молокосос не смел разговаривать с ним таким тоном — чуть ли даже не покровительственным… Он чувствовал, что начинает закипать.

— Боюсь, что все же помешаю вам с приятелем, — сказал он, раздражение пытаясь перелицевать в сарказм. — Я каждый год приезжаю на этот именно остров и-именно с целью побыть одному. Главное для меня — уединение, а не пальба, тем более не бутылка на троих.

Парень покачал головой:

— Ума не приложу, чем вам помочь. Мне-то все равно, где охотиться, а вот приятелю здесь понравилось. Его желание для меня закон. Понимаете, принцип у меня такой — все должно быть так, как нравится моему приятелю.

— А вы не думаете, что у меня свой принцип?

— Почему не думаю? Думаю. И даже рад за вас — с хорошим принципом не заскучаешь. Если хотите, помогу палатку натянуть, пока не стемнело.

Все же благоразумие не совсем оставило Кирилла Валерьяновича — он понимал: еще два слова, и такого может наворочать, что всю охоту погубит. А дело просто в том, что он устал за этот хлопотный день, издергался, а завтра нужно подниматься затемно, и это тоже давит на психику. Как раз тот случай, когда утро вечера мудренее. Ни слова более на сказав, он поднялся и снова водрузил на себя рюкзак, палатку, спальник и ружье.

— Готовьте кружку, сосед, — сказал вслед ему парень. — Чайник вот-вот закипит.

Место, где Кирилл Валерьянович ставил обыкновенно палатку, находилось в седловине и было куда удобнее косогора, на котором разбили свой лагерь чужаки. За несколько сезонов он обустроил седловину — выкопал пещерку для хранения продуктов, рядом сложил очаг из камней, куда вставлялся экологически чистый примус, поблизости были вкопаны у него прочный стол из горбылей, две скамейки и столб с гвоздем для лампы.

Слава те господи, наконец-то он влез в палатку, выгородившую из остальной вселенной брусочек брезентового уюта — для него одного. Раскатал спальник по полу, под которым дыбилась и ломко оседала сухая трава. Эх, сейчас бы в самом деле чаю кружечку… Но голова клонилась к спальнику, а ведь еще оставались дела. Задом он выбрался из палатки и услышал шаги в темноте. Кто-то поднимался к нему от чужого костра, посвечивая фонариком. Чего им понадобилось на ночь глядя?

Фонарик приблизился. Впрыгнул на стол кольчатым кругом света, рука поставила кружку в круг. Пар переваливал через край и немедленно слизывался ветром.

— Тут пять кусков сахару. Но если не любите сладкий, можете не размешивать.

Голос был настолько женский, что Кирилл Валерьянович вздрогнул. Женщины не хватало на острове!

— Спасибо, я уж лучше размешаю, — сказал он, несколько опомнясь. Вот что Саша-лодочник имел в виду — полтора человека…

— Не сердитесь на Бориса, он тут ни при чем, — попросила гостья. — Ему было все равно, куда высаживаться, а мне вдруг понравился ваш островок — прелесть какой смешной. Можно, я присяду, кружку подожду? У нас их только две.

— Смешной? — поразился Кирилл Валерьянович, которому в жизни не приходило в голову смеяться над какими бы то ни было островами. — Сидите, сидите, конечно, — спохватился он. — Почему он смешной?

— Смешной и милый. Я в осадок выпала, когда увидела — как будто бы плывет куда-то шляпа пирожком, старая, молью побитая, одна оторочка осталась… А когда пролезли через камыши, оказалось, что он очень милый, уютный — я к нему моментально привыкла. Бывает так, знаете, как будто жила уже здесь. Со вчерашнего дня мы тут все облазили и еще больше привыкли, и я понимаю вашу привязанность. За камышами чувствуешь себя, как в крепости.

— Ну уж если вы так хорошо меня понимаете, объясните мужу, что придется вам подыскать другую крепость — тут их полно.

— А Борис мне не муж, — легко сказала она.

— Ну, жениху.

— С чего вы взяли, что жених? Нет, этого я еще не решила.

Кирилл Валерьянович повернулся к ней с кружкой в руке и всмотрелся. Звездами все небо было выбелено, так что кое-что он разобрал — громадный бушлат, например, громоздящийся вокруг нее бесформенной глыбою, и то, что в бушлате помещается существо на самом деле тонкое и даже хрупкое. Тускло отсвечивали волосы, стриженные в патриархальный кружок, несколько ярче мерцали глаза в глубине темных впадин. Отчетливее же всего светилась сахарная полоска меж приоткрытых, очень пухлых губ.

— Так, — сказал он сурово. — А кто он вам, позвольте узнать?

— Пока просто друг. Мы отдыхаем вместе.

— Так…

Что еще сказать, он не придумал и потому хватанул горячущего чаю и страшно закашлялся. Гостья постучала его по спине кулачком:

— Что ж вы так неаккуратно, господи… Кстати, как вас зовут?

— Хи… Кхи… Кхирилл В…алерьянович!

— А меня — просто Даша. Можно без отчества.

— Да уж какое отчество… — утер он слезы. — Школу-то хоть кончила?

— И даже второй курс университета, — с достоинством отвечала она. — Сейчас на третьем. Так что лучше, пожалуй, нам оставаться на «вы».

— Ну да, извините. Родители-то знают, что ты… где, то есть, вы отдыхаете? И с кем?

— А почему вас интересуют проблемы моих родителей?

— Да так как-то… У самого такая же вот выросла, самостоятельная. Тоже на третий перешла.

— Допили чай? — Даша поднялась. — Давайте кружку.

— Огромное спасибо, — пробурчал Кирилл Валерьянович и принялся стаскивать сапог, поглядывая, как удаляется по склону ломтик света — то и дело заслонял его черепаший панцирь на тонких ножках.

Проснулся Кирилл Валерьянович затемно и так внезапно, словно кто-то толкнул его. «Зорька же, идол, зорьку чуть не проспал…»

Подробное одевание, умывание с бритьем, сбалансированный по калориям завтрак — это все осталось в городе. Из утренних процедур лишь одна была неизбежна. Занятый ею в отдаленных кустах, Кирилл Валерьянович позевывал, вздрагивал от пронзительной утренней свежести, поглядывал на небо с обильными звездами. Вернувшись к палатке, вытянул ружье с патронташем, фляжку и приготовленный с вечера мешочек с печеньем. Подпоясывался он с чувствами сложными — патронташ пришлось застегивать опять на следующую против прошлогодней дырочку, зато тяжесть тридцати шести зарядов оставалась все так же приятна, как в прошлые годы.