Золотая лихорадка

Подросток замедлил шаг, стёр со лба пот и встретился взглядом с гориллой. Горилла наклонила голову и внимательно на него посмотрела, потом медленно, словно заводной механизм, повернулась боком и сделала кучу. На стенде было написано, чтобы посетители остерегались подходить близко, поскольку гориллы могут швыряться своими испражнениями, но эта не выказывала таких намерений, она просто уставилась на подростка своими глазами с жёлтыми белками. Пресытившись видом зверей, погружённых в покой и леность, подросток начал сожалеть, что пришёл сюда. Зачем он решил свой последний день провести в зоопарке? И куда бы лучше им следовало пойти? Он вдруг представил, как сидит в вагоне поезда с прижатым к стеклу лбом и глядит на море, а потом проезжает через туннель — и перед ним на триста восемьдесят градусов расстилается степь, по которой гуляет только ветер…

В вольере у слона не было ни единого деревца, ничего, что давало бы тень. Но и самого слона тоже не было. Только большие кучи навоза там и сям виднелись на бетонном полу. Судя по невысохшему жёлтому пятну мочи, ещё недавно слон был здесь. В глубине стояло бетонное строение без окон, наверняка слон отдыхал там. А может, как раз было время обеда? Когда-то выкрашенные в кремовый цвет стены теперь облезли от солнца и дождя, приняв оттенок грязного песка. То, что слона не оказалось, подросток воспринял не только как разочарование, но и как избавление. Искони считавшийся священным животным, слон в зоопарке утратил черты божества. Из всех зверей он наименее подходит к жизни в зоопарке, слон не должен жить где бы то ни было, помимо джунглей и саванны. Затопившие бетонную гору и поилку солнечные лучи несли подростку весть о том, что миф умер.

Перед слоновьим вольером росло дерево, в его тени стояли три скамейки. На правой, уткнувшись в лежащую на коленях газету и роняя на неё капли пота, которые расплывались тёмными пятнами, дремал бездомный. К нему подошёл ещё один и стал трясти приятеля за плечо:

— Эй, просыпайся!

Его истошные вопли совершенно не подходили к обстановке зоопарка — то ли он был пьян, то ли туговат на ухо.

Половина скамейки слева была на солнечной стороне, и там любезничала юная парочка, какую можно увидеть повсюду. Девчонка-подросток в зелёной мини-юбке и белой майке с напечатанным на ней огромным подсолнухом нарочно по-детски коверкала слова и вовсю кокетничала со своим парнем, по-детсадовски болтая ногами и пуская мыльные пузыри из приобретённого в киоске игрушечного набора.

Подросток уселся на среднюю скамейку. Рядом с ним сидели две школьницы в наушниках, которые вместе слушали музыку из одного плеера для мини-дисков. Коки, который поспевал следом, обошёл скамью и встал перед подростком, поэтому школьницы поднялись, уступив ему место. Солнце зарумянило лицо Коки, и оно порозовело, на редком пушке над губой выступил пот. На посаженное в самом заметном месте белой рубашки пятно от супа, который ели на завтрак, опустилась муха. Только подросток засмотрелся, как она суетливо перебирает волосатыми лапками, муха взлетела и закружила возле его лица, надоедливо жужжа в уши. Пока подросток тряс головой, нагнувшийся под скамью Коки смахнул с дохлой изуродованной цикады ползавших вокруг неё муравьёв, наступил ногой на их разбегающийся в панике рой, подобрал насекомое и протянул подростку. Голова у цикады была раздавлена, одно крыло отваливалось. Поскольку подросток не спешил принять дар, Коки бережно взял цикаду в сложенные ладони и спрятал в карман.

— А где Кёко? — Подросток сообразил, что с той минуты, как они вошли в ворота зоопарка, он ни разу не взглянул на двоих своих спутников. То, что они пришли все вместе, совершенно выпало у него из сознания.

— Она пошла купить сока.

На скамье напротив сидел мальчик лет пяти. Неужели он один пришёл в зоопарк? Лица его было не видно под козырьком бейсбольной шапочки. Пухленькие, красиво вылепленные ножки лежали совершенно неподвижно, словно он, сидя на мосту, свесил их к самой воде. Двигалась только его правая рука, он прицеливался прямо себе под ноги и не спеша отпускал верёвочку серебристо-голубого диска ёё, [14] а потом снова подтягивал игрушку к себе. Подросток, чувствовавший себя так, словно наглотался снотворного, поднялся, подошёл к мальчику:

— Ну-ка, дай мне, — и моментально завладел игрушкой. Он ловко показал «собачку» и «большую колесницу», а потом вернул игрушку ребёнку.

Мальчик не проронил ни слова протеста, он молча крутанул диск один раз и уставился в спину подростка. Когда подросток обернулся, он заметил Кёко, приближающуюся с картонными стаканчиками в обеих руках, в каждом стаканчике торчала соломинка.

— Тебе что — колу или апельсиновый сок? — Кёко протянула к нему обе руки.

Подросток молча взял у неё из рук кока-колу. Он держался скованно и, казалось, сам не был уверен, не сбежит ли куда-нибудь прямо сейчас. Кёко пыталась вычитать в его лице, нет ли опасных симптомов того, что он изменил своё решение явиться с повинной.

— А где, интересно, павлин?

— Павлин? Подожди, сейчас отнесу Коки попить…

Кёко направилась к скамейке, где сидел Коки, а подросток, бросив этих двоих, пошёл искать клетку с павлинами. Он прошёл мимо страусов эму, и следующим был вольер африканских страусов. С их длинными белыми шеями и чёрным оперением они напоминали священников в сутанах. Известно, что страусы живут в саванне, что они достигают двух метров и, являясь самыми большими в мире птицами, не умеют летать, но неужели эти и бегать разучились? Ведь они могут бежать со скоростью пятьдесят километров в час, а здесь даже не шелохнутся, с философским видом углубившись в какие-то размышления. Железная сетка тянулась дальше, там в окружении деревцов дафнифиллума, драцены и азалии можно было увидеть африканские пальмы, а под ними стаю фламинго, их было несколько десятков.

Подросток шагал, представляя себе, что было бы, если бы все звери разом покинули свои клетки и вольеры. Да вот же сидит горилла, и ещё одна поднимается на ноги! Хотя они не в клетке, люди идут мимо и никто не обращает на них внимания. Может, это статуи? Да нет, живые, настоящие гориллы! Подросток в недоумении на них уставился, а на него уже шёл бегемот, блестя своей лоснящейся чёрной шкурой, он был четырёхметровой длины и весил четыре тонны. Бегемот остановился перед подростком и раскрыл пасть, такую широкую, что за ней не видно стало туловища. Вот это да! Подросток подошёл поближе и некоторое время шагал бок о бок с бегемотом. Однако ни один из посетителей зоопарка не взглянул на них. Как-то это было подозрительно, и подросток, проводив взглядом бегемота, который медленно шествовал по направлению к выходу из зоопарка, ещё раз подумал: «Так и есть, происходит что-то странное». Он попробовал потереть глаза ладонями — и всё в зоопарке стало как обычно. Что нужно сделать, чтобы освободить зверей? Ведь даже если прокрасться в зоопарк ночью, отпереть клетки будет невозможно… Подросток направился к слоновнику.

Наполненный запахами сена и навоза, слоновник был разгорожен на четыре загона. В полутьме помещения четыре слона, словно в театре теней, шевелили ушами и хвостами и своими истасканными пожелтевшими хоботами подцепляли и несли в пасть корм — смесь сена и зелёных листьев. От задней левой ноги каждого слона тянулась цепь. Подросток никогда не думал, что запах сена и навоза так успокаивает. Полной грудью вдыхая этот запах, он смотрел на ясли с сеном, как смотрел бы на место своего рождения.

— Что с тобой? — обратился к нему проходивший мимо служитель.

— А что будет, если случится землетрясение? — спросил подросток.

— Зоопарк выстоит, не волнуйся, — ответил служитель.

— Но если что, вы позволите зверям убежать?

— Во-первых, ничего не случится. Но обезьяны, может, и убегут… Да нет, что ты, помещения для хищников сейсмоустойчивы, у них, говорят, двойной каркас… Они гораздо крепче окрестных зданий! — У этого служителя была стёртая внешность человека, которого встретишь — не узнаешь, как у палача, чьё лицо никто никогда не видит.