Софринский тарантас

— Что же это тогда выходит… — захныкал он вдруг. — Я никому не нужен. — Затем, поднеся мокрые кулаки к лицу, как закричит на Витьку: — Все, все, не могу больше терпеть. Вот ты уйдешь, а я возьму и руки на себя наложу Не хочу больше жить… Опостылела мне такая жизнь, — и зарыдав, Начальник стал просить Витьку: — У меня нет больше сил. Я прошу тебя, вызови милицию. Пусть делают со мной что хотят. Но так жить не могу. Не могу-у-у… Пойми ты, не могу-у… Пусть приедут. Пусть хоть кто-нибудь приедет. Иначе удавлюсь. Не могу… Страшно мне.

Оступаясь, он самостоятельно выкарабкался по лестнице наверх. Вначале Витька участливо смотрел на него. А потом вдруг какое-то страшное презрение охватило его: он презирал этого человека, которого столько лет любил и уважал.

«Что же он как баба. Ни совести, ни гордости…» — и он неприятно поежился, словно не Начальник был перед ним, а какой-то склизкий гад. Он изумился ничтожеству стоящего перед ним человека. А потом вдруг понял, что вместе с ним ничтожен и сам. Обессиленно-беспомощным он каким-то стал, словно в ловушку попал. Неожиданно возникла мысль накинуться на Начальника с кулаками и измутузить его как следует, а потом проклясть. Но он почему-то не стал этого делать. Он продолжал ему верить. Но даже проникшись его беззащитностью, он, уже не отдавая отчета себе, вдруг сказал:

— Что после тебя на земле останется?.. Что-о?.. Отвечай, — и уже больше не владея собой, со слезами прошептал: — Чего же ты молчишь? Что, нечего тебе сказать… Раньше митинговал, а сейчас побираться хочешь пойти. Эх ты, а еще мужиком называешься. Я думал, ты не опустишься, а ты… Пропащая душа… Бродяжка-душа.

Начальник, вдруг перестав трястись, с удивлением посмотрел на Витьку. Он не узнавал своего последнего подчиненного. Сумасшедшие глаза. Распущенные по сторонам волосы. Бледное и оскаленное от чрезмерного напряжения лицо. В эти минуты Витька был решителен как никогда. Не желал он больше видеть Начальника. И поэтому о сострадании к нему не могло уже быть и речи. Поджав строго губы, он быстро подошел к Начальнику и, резко взяв его за ворот, приподнял с земли.

— Я отказываюсь от тебя… — пренебрежительно проговорил он. — Ты мне больше не нужен, как и всем не нужен.

— Господь с тобой! С чего это ты взял… — жалобно проскулил тот. — Отпусти, тебе говорят… Ну, кому я сказал.

— Как же, конечно, отпущу… — засмеялся в бешенстве Витька. — Был бы ты искренен, а то ведь ты плут. Оказывается, нельзя было верить тебе, а я верил…

Он подтянул сопротивляющегося Начальника к самому краю ямы. Ветер, молчавший все это время, вдруг подул во всю мощь, без разбора, приподняв в воздухе листву, он опрокинул ведро, и остатки воды бестолково растеклись по земле.

— Я просто не пойму тебя… — задергался Начальник.

Но Витька, не слушая его, неожиданно резко, прямо в лицо ему произнес:

— Ты есть мертвец, до которого никому нет дела. Понял? А раз так, то и хорони сам себя… Хоронись… Я кому сказал, хоронись…

— Карау-у-ул… — закричал в испуге тот и, упираясь ногами в землю, попытался вырваться. Но Витька так вдруг сильно встряхнул Начальника, что тот тут же угодливо сгорбатился и приутих.

— Что же ты слово, гад, не держишь… Сам ведь мне только что обещал удавиться, а теперь обратное просишь… Раз выкопал яму, сам в нее и хоронись… — и Витька без всякого труда опустил Начальника по лестнице на дно ямы.

Начальник отпрянул в угол.

— Не трогай меня… — закрывая лицо руками, прокричал он. Он, видимо, думал, что Витька ударит его лопатой. Но тот, и сам не зная, для чего, взял ее в руки. В страшном потрясении вылез Витька из ямы. Перед глазами был дачный двор и красивый зеленый забор. Он как-то странно ухмыльнулся. А затем вдруг, неловко откинув в сторону лопату, побежал домой.

В сарае он достал бензопилу и, одним махом заведя ее, кинулся к Начальниковой калитке. Она была открытой. Какие-то дачники вышли из соседних домов и стали с удивлением смотреть на него. А он, не обращая на них внимания, валил зеленый забор.

— Ну и сила же у тебя… — сказал кто-то за его спиной. — Ты режешь его, словно ножницами бумагу.

Начальник сидел на дне ямы. Шум бензопилы его не интересовал. Его интересовало другое: «Милым человеком представлялся. А оказывается, варвар из варваров. Страшно подумать… Меня, пусть даже и отставного руководителя, и за ворот хватать. Нет, с завтрашнего дня его надо срочно отвадить. Иначе он возьмет и пришибет».

Красивая бабочка, вдруг залетев в яму, села на его руку. Затаив дыхание он с улыбкой собрался рассмотреть ее. Но она тут же снялась и улетела.

— Глаза как у кота… Он же бешеный, насквозь видит… — и с какой-то досадой он вдруг уцепился за стену, чтобы приподняться, но он не смог этого сделать, слишком много потерял сил в борьбе с Витькой. — Хорошо, что не произошло все это ночью, он убил бы меня. Раньше в пояс кланялся, а теперь разголосился…

Он взял комок земли, сжал его в ладони и кинул под ноги.

— Все хотят, чтобы я скорее удавился. А я не давлюсь, знать, не судьба…

Он горько усмехнулся, скользнув боковым взглядом по лестнице, по ноздреватой высокой стене.

— Кто виноват, что вы раньше меня не ненавидели. А теперь вот, когда пленен, оскорблять начали. Я живой, а не мертвый… Никого больше не хочу видеть. Побуду покудова в яме…

И он, раскидав по сторонам острые комья земли, разровнял и утрамбовал ладонями для себя небольшую площадку. И в каком-то наслаждении прилег на нее, свернувшись калачиком. На некоторое время это расслабило его волю и сознание, отчего, он выглядеть стал менее затравленно. Влажная земля была рядом. Он беззлобно смотрел на нее, чуть вздыхая. И в эти минуты она показалась ему как никогда близкой и родной.

Осенний ветер продолжал поднимать и кружить листву. Но его живая прохлада почему-то не трогала находящегося в страшном потрясении Витьку. Перед его глазами были лишь визжащая лента бензопилы и разлетающиеся по сторонам доски. Сваливая забор, он выпускал на свободу дачный двор. Дачная улица почти всегда была пустынной, а тут вдруг столько народу собралось. Люди как-то странно смотрят на Витьку, потому что не могут понять, то ли он по приказу пилит забор, то ли просто с ума сошел. Ведь без продыха столько времени пилить не каждый сможет. По-разбойничьи смотрит Витька на знакомый ему дачный двор; красиво плещется в бассейне вода, у огромных колонн раскрыли пасти два льва, на голове одного из них Начальникова шляпа.

— Разве можно валить такой замечательный забор… — сделал кто-то Витьке замечание.

На что Витька буркнул:

— Не ты клеил эти доски. Так что не тебе меня учить…

И, переведя дух и вытерев пот с лица, он, все так же волнуясь и торопясь, вновь продолжал валить забор.

— Скажите, пожалуйста, этот дворец, наверное, скоро детсаду передадут?.. — вежливо спросила его пожилая дама.

И впервые за все время Витька, улыбнувшись, громко ответил ей:

— Откуда я знаю… — а потом, смеясь, добавил: — Если я сегодня жив останусь, может, и передадут.

— У него абсолютно ничего нельзя понять…

— Да не мешайте ему, пусть парень пилит…

И народ, осмелев, с любопытством повалил на дачный двор.

Люди с наслаждением рассматривали красивое здание с лепными балконами, окруженное фонтанами. Необычайно чиста и тепла была вода в бассейне. Дачный двор всем показался очень уютным, здесь можно вечно отдыхать; он не скучен, а сколько в нем разных таинств…

Например, с каким удивлением все вдруг столпились у огромной ямы, на дне которой лежал, свернувшись калачиком, симпатичный человек. Весь чумазенький, широкоскулый, и волосы над смоляным ухом торчком стоят. Мало того, он шевелится и точно циклоп смотрит на всех одним глазом. Все решили, что это колодезник, который, выпив немного для храбрости, решил перед пуском воды прикорнуть.

Ветер, не унимаясь, поспешно все дул и дул. И кто-то, с любопытством посмотрев, как он развешивает в воздухе листву, сказал: