Бабушкины стёкла

— Да... Да ты что ж сравниваешь, да я для вас вот, для светлого будущего!..

— Так не разрушили б вы старой жизни, и восстанавливать ничего не надо было бы, и ни тифа, ни вшей бы не было. Действительно, лучше б землю рыл себе, самое твое место!

— Чего?! Чего ты сказал?! — Павка, раздвигая ряды соратников, пошел на адвоката. Очень вжился в роль молодой артист.

— Да того! И шашкой меня не пугай, а то трубу эту возьму! — Павка замедлил движение-раздвижение, через пару шагов совсем остановился, закричал:

— Да, я горю от ненависти, и тебе меня не погасить.

— Да, тебя не погасить, ты весь в огне гееннском. Откуда ты? Ведь ты ж из ада, ты умер пятьдесят лет назад.

— Я вечен.

— Да, ты вечен в аду... Для нас, говоришь? Это сейчас, что ль, светлое будущее твое? Да?! То, что есть нечего по всей России, по карточкам все, сахару не купишь, за слово малое в тюрьму сажают, миллионы по застенкам загубили, страну до краха довели, реки, воздух отравили, храмы в свинарник обратили, а людей в свиней, скоро захрюкаем, за лишний кусок загрызть друг друга готовы. Что, не так разве?

Теперь тишина возникла какая-то неопределенная, вместе с возмущением что-то еще в ней появилось, а нос заведующего РОНО явно почувствовал запах жареного. Хлопая глазами, оторопело разглядывал адвоката: не послышалось ли ему то, что сейчас прозвучало? Это советский мальчик, десятиклассник говорил?! Да... Да за это... И затем такая мысль-вопрос прострелила голову заведующего РОНО: «Господи, да что ж теперь будет, это куда ж покатилось?» Адвокат не смущаясь продолжил:

— А теперь я требую, чтоб не нарушался порядок суда. Свидетели обвинения, кто здесь сидит, дайте хоть до конца обвинение зачитать! — И вновь Спиря Стулов стал читать, как обвиняемый охмурял народ, призывая, видите ли, не думать о земном, а собирать какие-то сокровища на небесах. — Спиря так артистично это сказал, что учащиеся невольно на потолок глянули: какие там сокровища? — Не к революции призывал, а чтоб как Лазарь — объедками питаться, за это-де в рай попадешь, — заерзал Павка Корчагин, вновь блеснула его шашка, — негодяй, радоваться, когда поносят и бьют за Него...

Дочитав до конца, Спиря грозно вопросил Ваську Рыбина:

— Обвинение понятно?

— Понятно, — сказал Васька, — но не признаю. Слушайте же меня, люди, и внимайте...

Зал вновь удивленно стих. То, что Васька Рыбин обликом не похож на себя, к этому уже привыкли, но голоса от него такого никак не ждали. Похоже, и сам он не ждал, ибо после первого восклика вдруг замолк и повернул голову к Андрею. Тот встал, и все увидели, что у него в руках тубус для чертежей.

— У меня два слова к собранию, — сказал он, открывая тубус.

— Здесь не собрание, здесь суд! — ехидно поправил массовик-затейник, — обращаться нужно к суду, — он сделал жест в сторону трех, в мантии ряженых. Сидевшая в середине ряженой тройки Галя Фетюкова значительно кивнула головой и так же значительно сказала:

— Суд разрешает два слова, — она резко выделила «два слова».

— Бр-раво! — завопил массовик-затейник. — Ай, какие экземпляры!

Гале же Фетюковой вопль не понравился. Ее троечное сознание воспринимало слова такими, как они произносились. Два слова просишь, два и получи. И никакой она не «экземпляр»... Андрей молча усмехнулся и вынул из тубуса бумажный рулон. Повесил его на гвоздик на стене, и, когда рулон развернулся до пола, все собравшиеся увидели изображенного в полный рост Человека с золотистым нимбом вокруг головы, и поняли, Кто перед ними. А перед ними, несомненно, был Тот, Которого им предстояло засудить. На рулоне были начертаны слова: «Если свет, который в вас — тьма, то какова же тьма...» Андрей протянул руку к Его изображению и сказал:

— Вот Судия.

И сел на свое адвокатское место.

— Уложился в два слова, попович, — саркастически прозвучали среди тишины слова многократного победителя.

Тотчас взгляды всех собравшихся почему-то сосредоточились на многоточии после слова «тьма». Да где ж массовик-затейник? Где его ернические комментарии?!

— Да, — вскричал тут Васька Рыбин. Ох как вскричал, едино вздрогнули все собравшиеся. — Да, черная, живая тьма уже настигает вас по жизни. И тьма эта — огненная! Она же есть огонь поедающий! И когда поздно уже, когда достигли вы уже рубежа жизни, когда одно на уме — уйти от этого огня черного, настигающего, — и вот окно вроде бы, вот прыгаем... А этаж-то одиннадцатый, а огонь уже снизу лизнул... Но и тут еще не поздно, вот Он, стоит и ждет, Автор этих страшных слов про тьму, Хозяин и Судия жизни. Голову подними, увиждь Его, ждущего... Нет, мы только пропасть перед собой видим, и ужас предсмертный от этого видения. Перед смертью — ужас и после смерти — ужас...

— Ха! — раздался среди напряженной тишины голос неоднократного победителя. — Я ж говорил, смертью пугать будет. А я не боюсь. Со-чи-ни-ил, попович, ну прямо Шекспир!

— Покайтесь! — воззвал опять Васька Рыбин, — ибо приблизилось Царство Небесное, — реплики неоднократного победителя он не слышал.

— Соратники! — загремел массовик-затейник, зыркнув с ненавистью на Ваську. — Опять нам в наши материалистические носы суют какое-то покаяние! Зачем крепкому желудку слабительное? От слабительного понос один, ха-ха-ха!..

Соратники радостно грохнули, закатились, ряды почетной публики сдержанно заулыбались. Адвокат поднял руку и встал.

— Однако слабительное часто очищает желудок, не забывайте. Но я вижу балаган, а не суд, все это язык — не юридический. Обвинительное заключение считаю фикцией, ибо все оно построено на сплошной бездоказательности, что Бога нет.

— Да это и так всем ясно, — выкрикнул Спиря Стулов.

— Не всем, и не ясно.

— Ну разве что тебе, дураку, — опять подал голос неоднократный победитель.

Подождав, пока уляжется новый всплеск смеха, Андрей сказал громко:

— Ну а теперь слушай умник, любитель логики. Отсутствие доказательства о невозможности чего-то есть доказательство его возможности. Мало того, исходя из принципа нашей такой вот логики, возможность обращается в реальность. Или не так?

— Софистика, — спокойно ответил неоднократный победитель.

— Нет, не софистика. Софистика — это игры с мудростью, это ты игрун в такие игры. Ну а теперь поиграй своим матумом вот с чем... Но для этого тебе придется взять в руки Библию.

— Не собираюсь.

— Тогда тебе зря давали премии на олимпиадах. Ведь речь о математике. Речь о пророчествах Христа. Вот Он сейчас смотрит на тебя. Отрицать, что Он был, ходил по земле, нынче просто неприлично. Ты можешь говорить, что Он не Бог, что Он бродяга, но отрицать, что Он был — математически некорректно. Так вот в Ветхом Завете о Нем — сорок восемь пророчеств, сделанных в разное время на протяжении тысячелетий, и все они сбылись! Вероятность их свершения, если говорить с точки зрения математики, это дробь, в которой сто пятьдесят семь нулей! Невозможность абсолютная. Но они все сбылись. Потому что слова пророков — это особые слова. Они подчиняются не математике, а Божьему замыслу. А теперь, хочешь, я тебе в пять минут логически докажу, что Бог есть?

— Ишь ты, любопытно... А ну как просрочишь?

— Не просрочу. Вот вопрос: откуда все взялось? Все вообще, что мы видим — вселенная вся? А ответа только два, третьего не дано. Первый, исходя из вашего, ничем опять же недоказанного постулата, что материя вечна: был вначале некий протобульон, протовещество и вот (при полном-то отсутствии животворящей внутренней силы в мертвой материи!), благодаря вечному движению (невесть откуда взявшемуся) от простого к сложному, пошло совокупление, соединение частичек в атомы, атомов — в молекулы, и так далее. Вот так и появился наш мир, наша вселенная. Это первый ответ. Здесь вся суть его минус несущественные детали. Так? А вот второй ответ: все создал Господь Бог из ничего, это Он бесконечен и вечен, а не материя, Его творение. А теперь я задаю вопрос, пользуясь цитатой из Михалкова, — вот я кладу картошку, капусту, морковку, горох, петрушку и свеклу — кучками, а отдельно пустую кастрюлю, а вот и простой вопрос: «Когда сварится суп?»