Бабушкины стёкла

— Вот чепуха-то... Кто такое слушать может?

Никто не видел, как вздрогнули при этих словах плечи Андрея Елшанского. Плечики же Гали недоуменно пожались.

Арфа Иудовна, не меняя позы, все так же изнеможденно глядя в стол, выставила вперед указательный палец правой руки и три раза поводила им слева направо, что означало: нет, не чепуха, находятся, к сожалению, такие, что слушают эту дребедень и даже за мудрость почитают. И сразу все поняли, кого она имеет в виду, и всем как-то даже неловко стало за Андрея Елшанского, из-за которого так нервничает такой человек, как Арфа Иудовна. А может быть, он ненормальный, раз в самом деле в такую чепуху верит? Простушка Галя Фетюкова так прямо и спросила его вслух. Андрей сидел красный и глаз не поднимал от парты.

— Да, верю, — сказал он хрипловатым голосом. — И не чепуха это вовсе. В Его словах спасение человеку.

Галя Фетюкова сокрушенно-возмущенно покачала головой и отвернулась от Андрея. Арфа же Иудовна смотрела теперь куда-то поверх голов учащихся, и взгляд ее был страшен. Будто что-то наблюдала она то ли на стене, то ли вообще где-то за стеной. Некоторые учащиеся даже оглянулись назад по направлению ее взгляда. Что-то необыкновенно волнующее наблюдала Арфа Иудовна, и какая-то необыкновенная смесь гнева и восторга застыла в ее огромных глазах под нарисованными бровями.

— Так значит, будем Его судить! — яростно вдруг выкрикнула она и стукнула кулаком по столу. Некоторые даже вздрогнули. Тут ее взгляд потускнел, поутих, вся она обмякла и на стул села. — Литературу я вам подберу, роли распределим. Я думаю, и другой девятый класс можно охватить, а? Чем больше — тем лучше. — Она вопросительно глянула на Магду Осиповну, а у той в ответ уже сами собой расставились широко руки, и умиленно улыбающееся лицо как бы говорило: «Ну, конечно же, какой может быть разговор!»

Еле дотащилась Арфа Иудовна до дому, так она выдохлась, да и то только с помощью ученицы своей, Магды Осиповны, дотащилась. Магда Осиповна была здесь не впервой, она быстренько приготовила чаек, и вот обе старухи сидели теперь друг против друга за массивным столом красного дерева и молча отхлебывали бодрящий напиток из китайских чашек. Несмотря на ревэнтузиазм, быт Арфы Иудовны был обставлен в уютном старинном стиле. И тут со стороны двери послышалось мужское покашливание. Обе глянули туда, и более слабонервная Магда Осиповна визгливо вскрикнула от неожиданности, а Арфа Иудовна недоуменно и грозно вскинула нарисованные брови: у двери со шляпой-цилиндром в одной руке и необъятно-огромным черным портфелем в другой стоял высокий, зеркально-лысый мужчина выше средних лет, бледный, с резким, буйным, даже слишком буйным, взглядом. Огромный тонкогубый рот его обворожительно улыбался. Черный с блестками изящнейший костюм сидел на нем как влитой, правда, отдавал он какой- то театральщиной, цирком — повседневно такие костюмы не носят.

— Прежде всего прошу прощения за то, что мой визит выглядит вторжением, — гулким гундосым басом (будто в трубу) произнес мужчина. — Я долго и безрезультатно звонил... что-то со звонком, наверное; да дверь вот открыта оказалась. Простите великодушно и не пугайтесь. Позвольте представиться: массовик-затейник из Чертопоказа. Э-э... Чертопоказ — это Чрезвычайная товарищеская помощь народным зрелищам! Есть такая организация. И я — ее представитель. Я у вас для того, чтобы помочь вашей замечательной выдумке. И пусть вас не смущает мой костюм — я прямо с репетиции... — Улыбка мужчины стала еще более обворожительной. Тут Арфа Иудовна и Магда Осиповна заулыбались, хотя они и ошеломлены были оперативностью Чертопоказа, о существовании которого до сих пор и не догадывались. — А как же, досточтимые мои Арфа Иудовна и Магда Осиповна! Это ж долг наш. Да чтобы такое представление — да без нас?! Глупо было бы! Вы, я вижу, опять удивлены? Уж не моей ли осведомленностью о ваших именах? Глупо было бы идти неизвестно к кому. А? О, и вы, и вы очень даже известны нашей конторе, глупо было бы... да, скатерка из голицынского дворца. Узнаю, — массовик-затейник вдруг наклонился и пощупал, обмял скатерть, что покрывала стол, за которым сидели Арфа Иудовна и Магда Осиповна. — Да, узнаю, она. Комиссаром Ревякиным, помнится, реквизирована. Ба! Да вот и он сам на стеночке. А фото замечательно сохранилось. А вот это, вон, видите, фигурка в черном, маузер за поясом, во-он, вправо п вдали, лица не видать, это ведь я. У меня всегда так, сколько ни фотографировали, ни одной толковой фотокарточки... Да-да, знавал вашего папашу, Арфа Иудовна. О, я вижу, вы опять удивляетесь. Это ж я сохранился так, а возраст-то мой — у-у!.. Возрасток у меня ух-ху-ху какой! Однако к делу.

Бойкий мужчина вдруг оказался сидящим между двумя слегка растерявшимися старухами и, барабаня пальцами по голицынской скатерке, продолжал:

— Главное — современность и высокий научный уровень. Помните, Арфа Иудовна, тот ваш многодавний суд-спектакль? Ах, какое дивное, прямо кинжальное время! О, как я тоскую о нем, товарищи преподаватели! Помните, товарищ Арфа, как Васька Шмонов, он же обвинитель от народа, кричал на другого Ваську, в Онегина наряженного: «Пил кровя народные, крепостник недорезанный?!» Ха-ха-ха... Эх, времечко, где ты?.. Только сейчас этак нельзя, не пройдет, хотя я думаю, что в конце представления можно пустить и такие словечки. Глупо было бы... как-никак, разгневанные совучащиеся судят своего врага № 1. Однако пока они не знают об этом. А? Что Он — враг-то?! Да еще №1?! А?.. — Тут из глаз массовика-затейника такое брызнуло, что Магда Осиповна вздрогнула, и все у нее внутри похолодело. — Да-а, ваше упущение, товарищи преподаватели, дражайшие мои исторички. Пусть же все узнают это на вашем представлении. Суд будет точной копией настоящего суда! Обвинительное заключение, кстати, готово уже, вот, у меня в портфельчике лежит. — Магда Осиповна испуганно покосилась на портфелище, возлежащий на голицынской скатерке. — Да, дорогие мои исторички, оперативность — стиль Чертопоказа! И свидетели придут, ух какие свидетели! Актериков пригласим... Пойдут ли? Актерики-то? Побегут, побегут, дорогие мои соратницы. Все будет профессионально, на уроне шик-блеск. Ухон- дакаем поповича. И все будет искриться, никто не заскучает. Все представление сопровождает музыка. С перерывами, конечно. Рок-рапсодия— «Циклон-Б». Моего собственного сочинения. Ага, я и композитор, я вообще на все руки...

— А может быть, как-нибудь без рока? — робко вставила тут Магда Осиповна.

— А почему, собственно, без рока? Напрасно вы против рока, замечательная разрушительная ритм-мелодия. Почему в ваших прекрасных очах столько удивления, товарищ Магда? Да ведь это же цель музыки — раз-ру-ше-ние! Только об этом не объявлено вслух, потому что объявить некому. Экстаз от музыки — это ли не разрушение сознания, а? Замечательно!

— То есть как это, музыка — разрушение? — немного даже возмущенно спросила Магда Осиповна. — Я сама, например, музыку люблю.

— Ну и любите себе на здоровье, — невозмутимо ответил массовик-затейник. — Разве это опровергает то, что я сказал? Когда вы от «Аппасионаты» или еще чего-то в эдакую, простите, нирвану впадаете да чуть ли не с ума сходите и словами объяснить не можете, что с вами происходит, — это ли не разрушение? Вы же растворяетесь в этой нирване, распадаетесь на невесть что... А? А эти удальцы, что под мой «Циклон-Б» ритмуют... Да вы гляньте на них! Чудненько, какое разрушение! Какое там сознание — он там, в своей нирване распадаясь, не в гармонии растворяется, а ему ж загрызть кого-нибудь охота или в окно улететь. Да здравствует «Циклон-Б»! Разрушать, так разрушать, как сказал один мой начинающий подчиненный, щелкнув по яблоку над головой у Ньютона. Шучу...

Что-то страдальческое, тоскливое, паническое мелькнуло вдруг в глазах хозяйки дома, дрожащий рот ее приоткрылся в тяжелом вздохе, однако через мгновение взгляд ее вновь окаменел. А массовик-затейник продолжал:

— О, человек и рожден для того, чтобы разрушать себя. Мы ж не на профпартсобрании, товарищ Магда, чего уж... А я бы, кстати, и на собрании столь почтенном об этом объявил. А что? Правду-матку в глаза надо резать. Ведь было время, а? Помните, товарищ Арфа, помните кинжальное время, ведь резали, помнится, с папашей вашим, стреляли, с папашей вашим, контриков всяких. И в подвалах, и на улицах. А наутро не кто-нибудь, а сами «Известия» аккуратненько их фамилии печатали, так-де и так, шлепнули, ха-ха-ха. И много еще нашлепаем! А чего ж еще стесняться-то? Гласность!.. А рок-рапсодия «Циклон-Б», это — у-у! Впрочем, сами услышите, посрамлен будет Бродяга!.. — И вновь из глазищ массовика-затейника брызнуло жутью. И вновь вздрогнула товарищ Арфа, но не от буйства глаз массовика-затейника, буйство сие ей как раз очень понравилось, нет, ей показалось, что он как-то не так сказал о Бродяге, будто о некоем живом, реальном лице говорил. И массовик-затейник обратил внимание на ее вздрагивание.