Остров в глубинах моря

Дом Вальморена был единственным во всем городе, который пострадал от наводнения. Вода до их улицы не дошла, однако она, пузырясь липким потом, выступила из-под пола. Фундамент годами героически сопротивлялся пагубной сырости, но эта коварная атака его сразила. Санчо нанял бригадира с целой армией каменщиков и плотников, и они начали работу, заставив весь первый этаж лесами, ломами и грузоподъемными блоками. Всю мебель подняли на второй этаж, и он оказался сплошь загроможден ящиками и покрытой простынями мебелью. Во дворе пришлось вскрывать брусчатку, устанавливать дренаж и сносить домики домашних рабов, потонувшие в жидкой грязи.

Несмотря на все неудобства и расходы, Вальморен был даже доволен, потому что этот бардак предоставлял ему еще одну отсрочку для решения проблемы Тете. Во время их с женой совместных наездов в Новый Орлеан, которые он совершал по делам, а она — чтобы не пренебрегать светской жизнью, они останавливались в доме Гизо, несколько тесноватом, но все же там было лучше, чем в отеле. Гортензия не изъявила никакого желания взглянуть на работы, но потребовала, чтобы дом был готов к октябрю: так семья сможет провести зимний сезон в городе. Жить в полях, конечно, очень полезно для здоровья, но нужно же и занять свое место среди порядочных людей — людей их социального класса! Они и так уже слишком долго отсутствуют.

Санчо приехал на плантацию, когда ремонтные работы в доме были завершены, — как всегда, шумный, но со сдерживаемым нетерпением человека, которому нужно срочно решить некий неприятный вопрос. Гортензия заметила это и тут же инстинктивно поняла, что это связано с рабыней, чье имя так и висело в воздухе, этой наложницей. Каждый раз, когда Морис спрашивал о ней или о Розетте, Вальморен заливался краской. Гортензия затянула ужин и игру в домино, чтобы не дать мужчинам ни малейшей возможности поговорить с глазу на глаз. Она боялась влияния Санчо, которого считала своим противником, и ей было нужно время, чтобы в постели подготовить своего мужа к любой неожиданности. В одиннадцать вечера Вальморен, зевая, стал потягиваться и объявил, что пора спать.

— Я должен поговорить с тобой наедине, Тулуз, — сказал Санчо, вставая.

— Наедине? У меня от Гортензии секретов нет, — добродушно ответил тот.

— Ну конечно же нет, но речь идет о мужских делах. Пойдем в библиотеку. Прошу прощения, Гортензия, — произнес Санчо, бросая взглядом женщине вызов.

В библиотеке их уже поджидал мажордом в белых перчатках — под предлогом, что им понадобится коньяк, но Санчо приказал ему выйти и закрыть за собой дверь, а потом повернулся к зятю и припер его к стенке, потребовав решить судьбу Тете. До начала октября оставалось одиннадцать дней, а дом был уже готов принять семью.

— Я не собираюсь ничего менять. Эта рабыня будет продолжать служить, как и прежде, и в ее интересах делать это как можно лучше, — объявил загнанный в угол Вальморен.

— Ты обещал ей свободу, Тулуз, даже подписал бумагу.

— Да, но я не желаю, чтобы на меня давили. Я сделаю это в свое время. Когда дойдет до дела, я все расскажу Гортензии. И уверен, что она поймет. Почему тебя так это интересует, Санчо?

— Потому что будет очень и очень жаль, если это нанесет ущерб твоему браку.

— Этого не случится. Неужели язык у кого-нибудь повернется сказать, что я первый, кто спал с рабыней?! Санчо, бога ради!

— А Розетта? Ее присутствие будет унижать Гортензию, — настаивал Санчо. — Ведь в глаза бросается, что она твоя дочь. Но у меня есть идея, как убрать ее с глаз долой. Монахини-урсулинки принимают цветных девочек и дают им такое же образование, как и белым, но раздельно, конечно. Розетта могла бы провести несколько лет в этом монастыре.

— Не вижу в этом необходимости, Санчо.

— Документ, который показала мне Тете, включает и Розетту. Когда она получит свободу, ей нужно будет зарабатывать на жизнь, а для этого требуется хоть какое-то образование, Тулуз. Или ты собираешься содержать ее всю жизнь?

В эти дни в Сан-Доминго вышел декрет, в соответствии с которым все колонисты, проживающие где бы то ни было за пределами острова, исключая Францию, будут сочтены предателями, а их собственность подлежит конфискации. Некоторые эмигранты были готовы вернуться, чтобы потребовать свои земли, но Вальморен колебался: не было никаких оснований полагать, что расовая ненависть утихла. Он решил последовать совету своего старого агента в Ле-Капе, который, чтобы избежать конфискации, предложил ему письмом временно оформить Сен-Лазар на его имя. Гортензия расценила это как верх глупости: ясно же, что человек этот присвоит себе плантацию, но Вальморен доверял старику, который служил его семье на протяжении более чем тридцати лет, и, так как она не могла предложить никакой альтернативы, он так и сделал.

Туссен-Лувертюр стал главнокомандующим вооруженными силами; он напрямую общался с правительством Франции и заявил, что готов дать отставку половине своего войска, с тем чтобы люди вернулись на плантации в качестве свободных работников. Свобода эта была относительной: их принуждали отработать три года под надзором военных, и в глазах многих негров это было не более чем замаскированным возвратом к рабству. Вальморен думал съездить ненадолго в Сан-Доминго, чтобы своими глазами оценить обстановку, но Гортензия подняла крик до небес. Она была на пятом месяце беременности, и муж не может покинуть ее в таком положении и рисковать своей жизнью на этом несчастном острове, да еще и пересекая море в разгар сезона ураганов. Вальморен отложил поездку и обещал ей, что если вернет себе собственность на острове, то отдаст ее в руки управляющего, а сам будет жить с семьей в Луизиане. На пару месяцев это успокоило Гортензию, но затем она вбила себе в голову, что им не стоит вкладывать деньги в Сан-Доминго. Это был тот единственный раз, когда Санчо был с ней вполне согласен. У него об острове осталось самое неблагоприятное впечатление, которое он вынес из тех двух раз, когда приезжал навещать сестру Эухению. Он предложил продать Сен-Лазар первому же желающему и с помощью Гортензии дожал Вальморена, уступившего после нескольких месяцев сомнений. Эта земля связана с отцом, с их фамилией, его юностью, говорил он, но все его аргументы разбивались о жестокую реальность: колония представляла собой арену, на которой люди разных цветов кожи убивали друг друга.

Между тем скромный Гаспар Северен вернулся в Сан-Доминго, не обращая внимания на предупреждения других беженцев, которые продолжали стекаться в Луизиану тонкой печальной струйкой. Новости, которые они привозили с собой, были угнетающими, но Северену не удалось адаптироваться, и он предпочел вернуться к семье, хотя так и не смог избавиться от кровавых кошмаров, да и руки у него по-прежнему дрожали. Он вернулся бы таким же нищим, как и приехал, если бы Санчо Гарсиа дель Солар не вручил ему некую скромную сумму в виде кредита, как он выразился, хотя оба они знали, что кредит этот никогда не вернется. Северен и отвез агенту Вальморена его доверенность на продажу земли. Он нашел его по старому адресу, хотя и в новом доме: от прежнего при пожаре Ле-Капа осталась только зола. И среди складированных для отправки за море товаров, сгоревших в подвалах, был и ореховый гроб с серебряными уголками Эухении Гарсиа дель Солар. Старик продолжал заниматься делами, продавая то немногое, что производила колония, а также ввозя из Соединенных Штатов сборные дома из кипарисового дерева, которые составлялись из деталей наподобие детского конструктора. Спрос на эти дома не иссякал, потому что любая стычка между противниками заканчивалась пожаром. При этом уже не было покупателей на товары, которые приносили ему немалые прибыли в прошлом, — ткани, шляпы, инструменты, мебель, кандалы, котлы для патоки…

Два месяца спустя после отъезда учителя Вальморен получил ответ агента: нашелся покупатель на Сен-Лазар — мулат, офицер армии Туссена. Он мог заплатить очень немного, но был единственным заинтересованным лицом, и агент рекомендовал Вальморену принять это предложение, потому что со времени освобождения негров и гражданской войны за землю никто не дает ни гроша. Гортензии пришлось признать, что она полностью ошиблась в оценке агента и он оказался гораздо более честным, чем можно было бы ожидать в эти бурные времена, когда стрелка морального компаса сошла со своего привычного места. Агент продал собственность, взял свои комиссионные и отправил Вальморену оставшиеся деньги.