Сцены из провинциальной жизни

Уж не начал ли он страдать патриотизмом? Неужто он оказался не способен жить без своей страны? Отряся прах уродливой новой Южной Африки со своих ног, он тоскует по Южной Африке прежних времен, когда Эдем еще был возможен? Сжимается ли сердце у этих англичан вокруг него при упоминании о Райдар-Маунт или Бейкер-стрит в книгах? Очень сомнительно. Эта страна, этот город окутаны словами, копившимися столетия. Англичане не находят вовсе ничего странного в том, что ходят там, где ступала нога Чосера или Тома Джонса.

Южная Африка — совсем другое дело. Если бы не эти немногочисленные книги, не было бы никакой уверенности, что пустыня Кару не приснилась ему вчера. Вот почему он особенно внимательно читает Бэрчелла — два тяжелых тома. Может быть, Бэрчелл не такой мастер, как Флобер или Джеймс, но то, о чем пишет Бэрчелл, происходило на самом деле. Настоящие волы тащили его и его ящики с образцами растений от одной стоянки к другой в Грейт-Кару, настоящие звезды мерцали над его головой и над головами его людей, когда они спали. При одной мысли об этом у него кружится голова. Пусть Бэрчелла и его людей давно нет в живых, а их фургоны превратились в пыль, но они действительно жили, и их путешествия были реальными путешествиями. Доказательство — книга, которую он держит в руках, книга, названная для краткости «Путешествия Бэрчелла» — ее экземпляр хранится в Британском музее.

Если «Путешествия Бэрчелла» доказывают реальность путешествий Бэрчелла, почему бы другим книгам не сделать реальными другие путешествия, путешествия, которые пока что лишь гипотетичны? Логика, конечно, ложная, и, тем не менее, ему бы хотелось это сделать: написать такую же убедительную книгу, как Бэрчелл, и отдать ее на хранение в эту библиотеку, которая воплощает все библиотеки мира. И если для того, чтобы сделать свою книгу убедительной, понадобится котелок, раскачивающийся под кроватью в фургоне, он напишет об этом котелке. Если понадобятся цикады, стрекочущие на дереве, под которым путешественники останавливаются в полдень, он напишет о цикадах. Скрип котелка, стрекот цикад — он уверен, что сможет это сделать. Самое трудное — придать целому ауру, благодаря которой книга встанет на полки и таким образом попадет в историю мира: ауру правды.

Имеется в виду не мистификация. Такой метод использовали раньше: притворялись, будто нашли в сундуке на чердаке загородного дома дневник с пожелтевшими от времени страницами, в пятнах от сырости, в котором описывалась экспедиция по татарским степям или по территории Великих Моголов. Обман такого рода ему неинтересен. Перед ним чисто литературная задача: написать книгу, уровень знаний в которой будет времен Бэрчелла, 1820-х годов, но реакция на мир должна быть живой, на что Бэрчелл был неспособен, несмотря на всю его энергию, ум, любознательность и хладнокровие, потому что он был англичанином в чужой стране и голова его была наполовину занята Пемброукширом и сестрами, которых он там оставил.

Ему придется научиться писать как бы из 1820-х, уменьшить свой запас знаний — знаний современного человека, нужно будет забыть разные вещи. Однако прежде чем забыть, нужно знать, что именно забывать, чтобы знать меньше, сначала придется знать больше. Где же найти нужную информацию? У него нет образования историка, да и в любом случае в книгах по истории нет того, что ему нужно, житейские сведения прозаичны, как воздух, которым мы дышим. Где же отыскать житейские сведения об ушедшем мире, сведения слишком будничные, чтобы считаться знаниями?

18

А дальше все происходит очень быстро. Среди почты на столике в холле обнаруживается конверт темно-желтого цвета с пометкой «Служебное», адресованный ему. Он уносит письмо в свою комнату, и сердце у него уходит в пятки, когда он вскрывает конверт. У него есть двадцать один день, говорится в письме, в течение которых он должен возобновить рабочее свидетельство — если это не будет сделано, разрешение на проживание в Соединенном Королевстве будет отменено. Он может возобновить рабочее свидетельство, придя с паспортом и копией формы I-48, заполненной его работодателем, в офис Министерства внутренних дел в любой будний день, с девяти до двенадцати тридцати и с часу тридцати до четырех.

Итак, IBM его сдала. IBM сообщила Министерству внутренних дел, что он уволился из компании.

Что же делать? У него хватит денег на билет в один конец до Южной Африки. Но это немыслимо — вернуться в Кейптаун, точно собака с поджатым хвостом, побежденным. Да и что ему делать в Кейптауне? Возобновить занятия в университете? Как долго это может продолжаться? Он уже слишком взрослый для этого, ему пришлось бы конкурировать с более молодыми студентами, у которых показатели лучше. К тому же, если он вернется в Южную Африку, больше оттуда ему уже никогда не вырваться. Он станет таким же, как те люди, что собираются на пляже в Клифтоне по вечерам, чтобы пить вино и рассказывать друг другу о прежних временах на Ибице.

Если он хочет остаться в Англии, есть два пути. Он может, скрежеща зубами, снова попробовать преподавать в школе — или же вернуться к программированию.

Есть и третий путь, гипотетический. Он может съехать со своей нынешней квартиры и раствориться в толпе. Может стать сборщиком хмеля в Кенте (для этого не нужно документов), работать на стройке. Может ночевать в молодежных общежитиях, в амбарах. Но он знает, что не сделает ничего подобного. Он слишком неумелый, чтобы вести жизнь за рамками закона, слишком чопорный, слишком боится, что его поймают.

В газетах полно объявлений о том, что требуются программисты. Похоже, Англия никак не может обрести достаточное количество программистов. В основном это вакансии в бухгалтерии. Их он пропускает, обращая внимание только на компьютерные компании — конкурентов IBM, крупных и мелких. Через несколько дней он проходит собеседование в «Интернэшнл компьютерз» и без колебаний соглашается. Он ликует. У него снова есть работа, он в безопасности, его не выдворят из страны.

Но есть одно «но». Хотя главный офис «Интернэшнл компьютерз» находится в Лондоне, ему предлагают работу за городом, в Беркшире. Чтобы туда попасть, нужно добраться до Ватерлоо, затем час ехать на поезде, потом — на автобусе. Жить в Лондоне не получится. Повторяется история с Ротамстедом.

«Интернэшнл компьютерз» готова предоставить новым сотрудникам ссуду для покупки скромного дома. Другими словами, одним росчерком пера он может стать домовладельцем (он — домовладелец!) и закабалить себя ипотекой, которая прикует его к службе на ближайшие десять-пятнадцать лет. Через пятнадцать лет он будет уже стариком. Одно поспешное решение — и он подпишет отказ от возможности стать художником. Имея собственный маленький домик в ряду таких же домиков из красного кирпича, он бесследно растворится в британском среднем классе. Все, что нужно для завершения картины, — это женушка и автомобиль.

Под благовидным предлогом он отказывается от ссуды на дом. Вместо этого подписывает договор об аренде квартиры на верхнем этаже дома на окраине города. Владелец — отставной армейский офицер, ныне биржевой маклер, которому нравится, когда к нему обращаются «майор Аркрайт». Он объясняет майору Аркрайту, что такое компьютеры, что такое программирование, какую солидную карьеру оно позволяет сделать («Непременно будет огромное расширение этой индустрии»). Майор Аркрайт шутливо называет его ученым («У нас никогда прежде не жили ученые в квартире наверху»), против чего он не возражает.

Работа в «Интернэшнл компьютерз» сильно отличается от работы в IBM, начиная с того, что он может убрать подальше свой черный костюм. У него собственный кабинет в сборном цельнометаллическом домике в саду за домом, который «Интернэшнл компьютерз» оборудовала как компьютерную лабораторию. «Помещичий дом» — вот как называют бестолково построенное старое здание в конце усыпанного листьями проезда в двух милях от Брэкнелла. Вероятно, у дома есть своя история, хотя никто не знает, в чем там суть.