Гармония – моё второе имя (СИ)

В таком случае она оценит мужчину, а он – женщину.

Вот вам и ответ на вопрос, зачем надо быть личностью, ответ жесткий, корыстный и эгоистичный: любовь. Хочешь испытать любовь – стань личностью.

Правда, любовь же и убивает.

Гармония.

Вот теперь мне было, что сказать Марине. Гора – с плеч.

Возле моего подъезда меня встретил Гоша. Поинтересовался, как дела. Я ответил так, как всегда отвечают врагам: хорошо, мол, дела. Лучше некуда. Он спросил, давно ли я не видел Марину.

Марину я не видел давно – потому что никак не мог решить, зачем мне ее следует видеть. Теперь, кажется, все прояснилось. Но появились плохие предчувствия. А тут еще темная звезда не давала покоя.

– Не ищи ее, – сказал Гоша в ответ на мое молчание.

– Почему?

Марина как-то говорила мне, что в принципе не исключает возможности съездить на какое-то время к своей тетке на Дон. Может, внезапно уехала?

– Не найдешь.

– Как это – не найду?

– Ее нет. Знаешь, как бывает: человек куда-то подевался, и костей его найти не могут. Он исчез. Его нет больше в этом мире. Ты ведь ее любил? Мне показалось, что тебе небезынтересно будет узнать о печальной судьбе нашей общей знакомой Марины. Смекаешь, что к чему? Нет? Дуэль у меня выиграть невозможно, корнет. Я бы и мертвый тебя достал с того света. Тебе просто повезло, что я остался жив. Тебе и сейчас везет: трогать тебя нельзя – себя подставишь. А Марина исчезла. Безжалостно вычеркнута из жизни. Она оказалась плохой женой. К тому же беременной от чужого мужчины. Да, да, только не говори, что ты этого не знал. А если и не знал – какая разница? Знал, не знал… Сейчас это не имеет значения. Такой вот несчастный случай. Бывает. Знаешь, сколько людей бесследно исчезают каждый год? Много.

Да, и еще кое-что напоследок: я тебе ничего не говорил. Ты ничего не докажешь. А если сунешься за справедливостью к людям в погонах, то я в ее исчезновении обвиню тебя… И даже докажу кое-что. И даже знаю, к кому я пойду: к тому, кто меня поймет и поддержит. У меня есть письмишко твое прощальное, документы кое-какие, выписки из ее медицинской карточки… У тебя есть мотивы. Зачем тебе нужна была беременная любовница? Ты открытым текстом говорил ей, что не хочешь ребенка. Не так ли? Кроме того, ты кровожаден – дуэль это доказывает. Да и у нее были мотивы свести счеты с жизнью, не так ли?

А я чист. Я – жертва интриг. Кроме того, вскоре я надеюсь стать депутатом высшего для страны уровня. Что, не ожидал от меня такого?

Социальное измерение – вот что становится содержанием пустой жизни. Стаж, карьера, награды – необходимые атрибуты личностной пустоты. Я не ожидал разве что того, что все на свете так элементарно и предсказуемо.

Я слушал Гошу, и сердце мое каменело. Если бы сейчас в него попала вражеская рапира, она бы просто поломалась.

– А теперь самое главное. Как ты думаешь: зачем я тебе все это рассказал? Молчишь, лузер? А я тебе до конца открою карты. Мне нечего скрывать. Ты, конечно, думаешь, что я убил Марину. И правильно думаешь. А кто виноват в ее смерти?

В ее смерти виноват ты. Целиком и полностью. Если это была твоя женщина , надо было либо жениться на ней и уматывать с моих глаз куда подальше – либо вообще не подходить к ней. Зачем было дразнить судьбу? Ты, умный человек, влез не только в ее, но и в мою жизнь. Ты не смог ее уберечь. Теперь жди привидений. А молитву придется придумать другую.

– Паскуда, – сказал я.

– Возможно, – ответил он с грустью. – Паскуда – это судьба. А теперь еще один укольчик, под занавес. Ты так и не прочитаешь последнего письма Марины к тебе. Так и не услышишь главного комплимента своей жизни. Зачем было письма писать? – вдруг вызверился он. – Не было бы писем – пожили бы еще… Пишут, пишут… Достоевские. Посжигать все к чертовой матери. Кстати… А почему ты боишься заводить детей?

* * *

Мне удалось узнать следующее. Марина действительно пропала. Вышла из дому – и не вернулась. Гоша выждал положенные трое суток, после чего как законопослушный гражданин и безутешный муж подал заявление в милицию. По факту исчезновения гражданки N. завели уголовное дело. Я даже видел черно-белую листовку с ее портретом: разыскивается такая-то… Словно преступница. Приметы… В общем, никаких особых примет. Всех, кто знает что-либо о ее местонахождении, просим сообщить по телефонам…

Убивают именно те, кто верит. Не других – так себя. Нет, сначала все же себя, чтобы потом мстить другим.

Что есть альтернатива вере?

Разум.

На портрете Марина была непохожа сама на себя.

Что делать?

Я был настолько умным, что не видел выхода из ситуации – точнее, понимал, что из нее нет выхода.

И еще. Мне казалось, что невозможно быть более одиноким, чем был я до тех пор, как потерял Марину.

Оказалось, что – можно.

И еще. Мне стало казаться, что все последнее время я шел именно к Марине, что вопрос соединения наших судеб был вопросом нескольких суток. Я бы что-нибудь придумал. Я уже был готов к тому, что надо совершить невозможное.

И вдруг – она исчезла. Исчезло мое будущее? Моя жизнь?

Я второй раз неосмотрительно сжег лягушачью шкурку. Эх, дурачина-простофиля.

Я пошел к следователю Степанову и выложил ему все, что мне было известно.

– Раздавим гадину, – сказал человек с лицом, похожим на перевернутую, обросшую бородой грушу. – Клянусь своей красотой. Слово Дяди Степы. Говоришь, на Дон собиралась ехать?

ЖИЗНЬ ВМЕСТО ДИАЛЕКТИКИ

(роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»)

15

Концовка романа, та, что перед Эпилогом, задумана как формальная или ложная кульминация, а исполнена как кульминация настоящая. Проблема обостряется тысячекратно и ставится так: «только малодушие и боязнь смерти могут заставить его жить» (Соня) – или жить его заставит вкравшееся-таки в душу некое спасительное предчувствие неправоты сознания?

В первом случае «малодушие» и «боязнь смерти» означали фактическую смерть «живой души»; во втором – живая душа победила разум, подспудно, заочно как-то победила, сохранив жизнь человеку. И тогда жажда жить – симптом победы души, торжества Сонечки, а не форма смерти. Вот это русское пан или пропал и предстояло прояснить до конца.

Жажда жить может выступать и формой смерти…

Давайте честно: повествователь на каждом шагу прибегает к диалектике, но почему же он так панически от неё открещивается? Да потому что диалектика, идеологически, мошеннически не усечённая, диалектика в полном объёме, диалектика тотальная, спроецированная на «модели» достоевщины, неизбежно приводит к разоблачению мистификации романа, к разумному отрицанию его идеологически вывернутой, казуистической, именно смертельно опасной диалектики. Повествователь совершенно справедливо предчувствует это, поэтому спешит объявить диалектику антиподом «живой души». Поступает, кстати, вполне логично и, по законам нелюбимой им диалектики, диалектически обосновывает ненависть к диалектике. Если это не бессознательное «малодушие», то вполне сознательная манипуляция мышлением, то есть то самое духовное преступление, ради наказания которого написан роман. Но жестко настаивать на безальтернативности обрисованного противоречия было бы недиалектичным. Мы, конечно, не собираемся отягощать совесть гениального писателя. Конечно, перед нами классический случай святой простоты: мощение дороги в преисподнюю при помощи благих намерений и веры в свою правоту. Но, как видим, даже святая простота может диалектически обернуться орудием дьявола. Если уж браться за диалектику, то следует делать это не только «по чувству», но и «по уму».

А теперь от диалектики – к «пан или пропал». Раскольников пришёл к Соне «за крестами», чтобы идти «на перекрёсток». Говорит он «усмехаясь», но заметно, что он «как бы сам не свой»: «руки слегка дрожали», «мысли перескакивали», он «заговаривался», «на месте не мог устоять ни одной минуты»… С чего бы это, от малодушия?