Орлы и ангелы

Воодушевленно кивает, одновременно посматривая на часы.

Приятно было повидаться с тобою, говорит.

Ни малейшего шанса выведать у него имя дилера, на которого он работает. Машет мне рукой, уже забираясь в свою «альфа-спайдер». Итальянские спортивные автомобили всегда были его страстью.

Следующими я вижу клиентов, затем — группу адвокатского молодняка, я и в лицо-то не всех знаю, а уж об именах и говорить нечего. Потом на глаза мне попадается Стив. Я вновь облокачиваюсь на черную «БМВ», прежде чем окликнуть знакомого. Он видит и узнает меня сразу же, однако, судя по всему, не собирается переходить через дорогу, так что делать это приходится мне, предварительно ухватив пса за ошейник.

Привет, Стив, говорю.

Привет, Макс, отвечает.

Вообще-то, его зовут Стефаном, но я обращаюсь к нему в стиле Руфуса. Мы пожимаем друг другу руки.

Слышал, ты вышел из дела, говорит он. Я и узнал-то тебя с трудом.

Улыбается, я сую руки в карманы.

Совершенно верно, говорю.

Подался в свободные художники, так получается, говорит он.

Можно сказать и так, отвечаю. С тех пор как в Варшаве наконец-то начала функционировать фондовая биржа, всегда найдется, чем заняться. Не тем, так этим.

Красивый пес, говорит.

Спасибо, отвечаю, это не мой, а моей подружки.

Той, что тут у нас недавно была, осведомляется он.

Я встряхиваюсь.

Вполне может быть, отвечаю.

Вообще-то, я не в курсе, говорит он, но Руфус, по-моему, был сильно расстроен.

Послушай, говорю, времени у меня в обрез. Сегодня мне нужно установить контакт, и ты был бы крайне любезен, если помог бы.

Надеюсь, речь не о клиентуре?

Да как тебе в голову пришло? Просто нужно кое-что быстро выяснить перед отлетом.

Ах вот как! Ну давай выкладывай.

У меня гора с плеч. Вытаскиваю руки из карманов, тут же запихиваю обратно доллары, которые нечаянно извлек наружу. Вижу, с каким недоумением он на меня таращится.

Кредитные карточки по-прежнему в ходу, деликатно напоминает он.

Я пропускаю это замечание мимо ушей.

Не мог бы ты позвонить, говорю. А то я сейчас без мобилы.

Это настораживает его уже по-настоящему, я вижу, как он колеблется, но затем, преодолев сомнения, достает из пиджачного кармана аппарат, открывает его, но и с меня глаз не спускает ни на мгновение. В конце концов нажимает на нужную кнопку. Слышу на другом конце линии автоответчик. Стив какое-то время молчит.

В четырнадцать ноль-ноль, произносит он затем, мой друг, в черной футболке и с большой собакой.

Прикрывает телефон ладошкой.

Какой размер, спрашивает он у меня. Медиум, L или XL?

Скорее последнее, говорю.

XL, говорит он в трубку.

Закрывает телефон, подает мне на прощание руку. Рад был повидаться, Макс, говорит.

А где, спрашиваю.

У Шотландских ворот, говорит. К тебе обратятся.

Собаку на заднее сиденье, говорит юноша. Эй, вы что, спите?

Заткнись, говорю, и держи себя в руках.

Помогаю Жаку Шираку забраться в «соверен». Малыш ведет машину лихо, хотя по нему никак не скажешь, что у него уже есть водительские права. В солидном черном костюме он выглядит мальчиком, отправляющимся на конфирмацию.

Проезжаем сетевой универмаг «БИЛЛА» — ближайший к нашему дому. Но понимаю я это, только когда мы притормаживаем у двустворчатых железных ворот.

Простите за сопутствующие обстоятельства, говорит юноша, но вам понадобился XL, а у нас реструктуризация. Вам выдадут со склада. Не угодно ли подождать в машине?

Выхожу; Жак Ширак, виляя хвостом, стоит у железных ворот.

Умный пес, говорит малыш.

Крепко придерживаю умного пса, чтобы он не бросился прямо к «домику» и не начал скрестись в дверь. У малыша ключи, но когда он вставляет один из них в замок, дверь сама открывается внутрь.

Ах вот как, говорит он, взлом. Пора бы им наконец навести здесь порядок.

В точности таково и мое мнение, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Надеюсь, тот, кому вздумается навести здесь порядок, догадается прихватить с собой как минимум гаубицу.

Проходим через дом, дверь во двор распахнута, зеленый зад «асконы» кажется леденцом от «Вальдмейстера».

Глянь-ка! Малыш смеется. Зеленый наркомобиль! А я думал, он в Гёрлитце.

Вытираю ладони о футболку.

Новый маршрут через Польшу на Лейпциг, спрашиваю я у него.

Его лицо розовеет; он понимает, что сболтнул лишнее.

Чего это?

Его вопрос звучит агрессивно.

Успокойся, говорю, у меня в Лейпциге кое-какие дела.

Я такими вещами не занимаюсь, говорит он. Если вам нужны восточные контакты, обратитесь в центр.

Я киваю.

Широко шагая, проходит по двору и начинает отпирать дверь мастерской.

Старина, здесь чем-то воняет, говорит он. И жара впятеро сильнее, чем на улице.

А здесь-то что, спрашиваю я.

И указываю на «домик», который с закрытыми окнами выглядит так, словно там уже целые годы нет ни души, и меня внезапно переполняет уверенность в том, что Клары там, внутри, и впрямь уже нету. Я всегда подозревал, что действительность — штука многоуровневая и многослойная, а я вечно болтаюсь между. В такие мгновения я отказываюсь понимать хоть что-нибудь.

Понятия не имею, говорит малыш, я ничего этого уже не застал.

В окошко мастерской мне видно, как он снимает грубый чехол с весьма современного холодильника.

Ну, спрашиваю я уже на улице, как дела у Герберта с Россом?

Напряжение, в котором он пребывает, явно идет на убыль.

Как, спрашиваю, экспедиция? Наверное, через Южную Италию уже не работают?

Да нет, говорит, последние полгода еще работали. А вот теперь действительно с этим покончили.

Я помахиваю пакетом, в котором находятся двадцать стограммовых упаковок порошка, больше у них просто не нашлось. Этого достаточно, чтобы умертвить динозавра. К расчету перехожу в машине, представляя себе, как гигантское первобытное животное нюхает кокаин через соломинку высотой с башню, я уже на взводе, я начинаю смеяться. Малыш с отвращением следит за тем, как я отсчитываю стодолларовые купюры. Одну я добавляю ему на чай, тут он не возражает. Застегивает пиджак на все пуговицы и забирается в «соверен».

Где вас высадить, спрашивает.

Я позволяю ему довезти себя до Хадикгассе, хотя эта комедия совершенно ни к чему, и тут же бегу обратно.

Открывая дверь «домика», я наполовину готов к тому, что Клара уже исчезла, но нет, она тут как тут, а дышать стало уже практически нечем. Бегу за водой, чтобы полить ее, мое чахлое растение, выдергиваю у нее из пальцев холодный и прожженный до черноты сигаретный фильтр, помогаю ей попить. Когда я на лезвии ножа подношу к самому ее лицу кокаин, она сама открывает рот, чтобы мне удобней было засыпать. Затем я ее переворачиваю во избежание пролежней.

Макс, шепчет она, который час.

Странный вопрос, но я радуюсь как ребенок тому, что она вообще заговорила. Какое-то время растроганно гляжу на нее, собираясь при этом загрузить ее в «аскону» и умчаться отсюда, совершенно не важно куда, только бы прочь отсюда, может быть, даже обратно в Лейпциг, потому что она тут, строго говоря, ни при чем. Судя по всему, в какой-то момент вскоре после нашего прибытия в Вену мы с ней образовали электросхему, в которой ей досталась роль моей персональной батарейки, — чем лучше и сильнее чувствовал себя с тех пор я, тем слабее становилась она, и, судя по ее теперешнему виду, через пару часов моя батарейка сядет окончательно и бесповоротно.

Душа моя, говорю, еще пара часов, не больше. Они придут. Наконец-то.

Пес слоняется по дому, остатки воды из ведра он уже выпил. Собственно говоря, он тоже выглядит куда лучше, не будь он таким тощим — тощим, как африканский бык. Он ложится возле Клары, да и я опускаюсь на пол рядом с ними, и теперь мы трое представляем собой как бы одно семейство, а этот каменный город — наш камин, в котором вместо пламени гудит летний зной. И я сейчас кое-что расскажу.