Новый Мир ( № 2 2011)

о нем, что он жил на Жилянской. Неприятное место, хотя и в самом центре.

Но с Жилянской Ируся вернулась в комнатку на Некрасовскую. Как быть теперь? Надо ли так же контролировать Ирусю? С одной стороны, она уже теперь не девушка, а разведенная женщина. С другой — все равно совсем юная. Еще два года учиться. Но ходить на Некрасовскую пенсионерам Александру Ивановичу и Людмиле Харитоновне становилось все трудней и труднее. Как же быть? Именно об этом и говорили они холодным осенним вечером, когда прозвучал телефонный звонок. Звонила разведенная Ируся:

— Как ваши дела? Давно ничого не слышала про вас.

— Ой, не спрашивай, Ируся. Пьем кипяток с сухариками, чай бережем для гостей. Олесь Иванович просит передать, что гостям все равно рады. Как дела у тебя, Ируська?

— По-разному. Что-то хорошо, что-то плохо. Вы где-нибудь бываете, кроме жилконторы и поликлиники?

— Ой, Ирусь, — смеется Людмила Харитоновна, — ты права, в основном в этих двух заведениях. Рады были бы куда-нибудь пойти, но в гости не с чем, а в театр не за что.

— А хотите в Оперу? На “Аиду”?

— Ируська, мы стараемся даже не проходить мимо Оперы, чтобы не страдать. Я чуть ли не плачу, как вижу афиши, и думаю, что уже туда никогда не попаду. И Олесь Иванович тоже. Вот он тебе хочет сказать, что мы откладывали с двух пенсий в течение трех месяцев, и вышло только на один билет. Олесь Иванович говорит, иди лучше ты, Людмила Харитоновна, а я ему говорю, Олесь Иванович, как это так, одной в Оперу? Мы же всю жизнь ходили вместе!

— Я вас спрашиваю: хотите завтра на “Аиду”?

— Но ж мы тебе объясняем: у нас нет денег, Ируся.

— Я вам даю два билета. Ложа бенуар. Идите и ни в чем себе не отказывайте.

— Ируся, мы не можем принять от тебя такой подарок. Ты же еще студентка, откуда у тебя деньги?

— Билеты купил мой парень. Он уже работает.

— Ну так идите на “Аиду”! Это так красиво: парень и девушка в Опере! А мы уж по радио послушаем любимые арии.

— Мы не парень и девушка, а мужчина и женщина, и у нас на вечер другие планы.

— Ну так продайте билеты! Ируся, продайте билеты под театром! Они же дорогие!

— Сейчас никто не покупает билеты под театром, вы отстали от жизни. Так вы не хотите в Оперу?

— Мы так хотим, что и сказать тебе не можем. Но ж билеты дорогие...

— Я вам делаю подарок. Сколько раз мама у вас останавливалась и ничего не платила. А вы еще и пекли пирог. Я вам хочу подарить эти билеты.

— Но это очень дорого, Ируся!

Наконец договорились, что Ируся зайдет к дяде Олесю и тете Люде за два часа до спектакля. Расскажет про свою жизнь — они ничего не будут распрашивать, она расскажет только то, что захочет, — подчеркнули свою тактичность Людмила Харитоновна и Александр Иванович.

Ируся пришла в тугих джинсах и черном свитре. На груди — десяток кулонов и амулетов на серебряных цепочках. Среди них — и знаки зодиака, и крестики разнообразных конфигураций. Ируся такая хорошенькая, зачем она намазала губы почти черным и намазала кудри каким-то раствором, будто голова только что из душа? Говорит, сейчас такой стиль.

В честь Ируси Людмила Харитоновна и Олесь Иванович купили триста граммов печенья, положили в вазочку. Заварили чай в сервизном чайничке, постелили белую скатерку на круглом столе. Им не терпится узнать о подробностях брака и развода Ируси. А она про это ни слова. Наоборот, рассказывает, что прочитала украинский перевод “Исповеди Блаженного Августина” и окончательно разочаровалась в христианстве. Если у истоков стояли такие, мягко говоря, придурки...

— Вот билеты.

— Ой, уж и не знаем, как тебя благодарить, Ируся. — Растроганные Людмила Харитоновна и Олесь Иванович уже надели свое театральное убранство. — Когда это было в последний раз? Ты не припоминаешь, Лесенька? Да, да, в восемьдесят шестом, на “Сельскую честь”. Но это было даже не в Опере, а в бывшем Октябрьском дворце, потому что Опера была на ремонте. Людей было очень мало, — погрузились в воспоминания старые театралы. — Никто не хотел ходить в Октябрьский. Но представление нам очень понравилось, помнишь, Людмила Харитоновна? Благодарим тебя, Ируся, ты нам такой праздник устроила.

— Так сделайте и вы мне праздник.

— С радостью! Какой именно, Ируся?

— Могу ли я остаться у вас, пока вы будете в театре?

— К-конечно, но зачем тебе это надо?

— Я ничего у вас не испорчу, все останется как было.

— Да нет, мы не про это. Но зачем, объясни, зачем тебе оставаться у нас, когда мы пойдем в Оперу?

— Послушай, может, ты хочешь парня сюда привести, — проявил сообразительность Олесь Иванович, — так ты это оставь, у нас не дом разврата!

— Ну зачем ты так, Лесь, как ты мог такое подумать про Ирусю?

— Дядя Лесь, тетя Люда. Но вас тут не будет больше трех часов! Надо, чтобы кто-то присмотрел за домом, чтобы воры не залезли! А постель я взяла свою, вам стирать не придется, никаких неудобств, только польза.

— Нет, Ируся, мы никогда такого не разрешали, к нам даже никто никогда не обращался с таким, и тебе не позволим. И не надо нам твоих билетов. Забирай их. Если бы мы знали!..

— Так вы не можете разрешить несчастной одинокой женщине встретиться с другом, когда вас нет дома?

— Нет, Ируся, и никому бы не разрешили.

— Но почему? Почему? Вы регулярно ходили проверять меня на Некрасовской, вам кто-то жаловался на мою неопрятность?

— Не в этом дело, Ируся. Есть вещи, которые позволить невозможно. Бери эти билеты и идите в Оперу со своим молодым человеком. Это значительно лучше, чем...

— Чем что?

— Чем... чем то, что ты задумала...

— Но с вашей квартирой ничего же не случится, тетя Люда! И в Оперу вам очень хочется! А мне очень хочется другого!

— Ируся, как ты даже могла к нам обратиться с таким!

Ируся громко заплакала. Так громко и истерично, что Людмила Харитоновна и Олесь Иванович расстерялись.

— Не плачь, деточка, ну не плачь, все будет хорошо...

— Что будет хорошо? Что? Я не могу! У меня все болит! Все! Я уже полтора месяца не могу с ним встретиться! Мы собрали последние деньги, купили вам билеты в Оперу, а вы такие...

— Ну так идите в Оперу, мы с Людмилой Харитоновной тоже на последние деньги ходили в Оперу, когда были молодыми.

— И все только в Оперу и в Оперу? В постель никогда не ходили? Я вас спрашиваю, никогда?

— Мы не можем отвечать на такие вопросы! Про такое не спрашивают! Запомни это, Ируся.

— Я пришла к вам с горем, как к близким людям! А вы, оказывается, такие! У меня все болит! Все! Вот тут! — Заплаканная Ируся встала, чтобы показать ребрами ладоней, где у нее болит. — Так болит, что умереть можно! Я думала, вы поможете, а вы такие... — И вдруг резко сменила безумный крик на ласковый голос: — Разрешите, теть Люда, дядь Лесь, а?

— Если у тебя так болит, надо идти к врачу, Ируся. А не устраивать истерики.

— Я была у врача, была! Она мне сказала, чем это лечится.

— Чем же, Ируся?

— Тем, о чем я вас прошу. Мне надо встретится с парнем! Иначе я помру! — Ируся опять зарыдала.

Людмила Харитоновна пошла капать ей валерьянку, а Лесь Иванович вышел из себя:

— Да что это за бешенство такое! Она помрет! Да был бы я твоим отцом, сейчас же стащил бы твои джинсы и так надавал бы тебе по тому месту, сразу бы тебе перехотелось!

Заплаканная Ируся опять порывисто вскочила на ноги, начала стаскивать с себя джинсы:

— Бей, старый козел, если ты думаешь, что я от этого успокоюсь, бей, бей!